Римская Слава - Военное искусство античности
Новости    Форум    Ссылки    Партнеры    Источники    О правах    О проекте  
 

Вторая Пуническая война: Сражение при Каннах (Delbruck H.)

Пунические войны • 6 января 2011 г.

Войско римлян при Каннах вдвое превышало их силы при Треббии, где они впервые пытались сомкнутым боевым строем выступить против Ганнибала. Войско это насчитывало не меньше 8 легионов римских и соответственно столько же легионов союзных, короче говоря, в общей сложности 16 легионов. Кроме гарнизона лагеря и рорариев, не выступавших непосредственно в сражении, войско насчитывало 55 000 гоплитов, 8 000–9 000 легковооруженных и 6 000 кавалерии. Большое количество гоплитов было использовано не для удлинения фронта, а лишь для придания ему большей глубины. Легионы не ставились друг за другом, так как они были построены по возрастам, причем молодые воины не могли стоять позади отцов семейств. Большая углубленность, по словам Полибия, достигалась тем, что каждая манипула развертывалась гораздо больше в глубину, чем в ширину, причем в соответствии с суженным фронтом сокращались интервалы между манипулами.

Я полагаю, что ширина фронта пехоты не превышала 800–900 м, так как в глубину строилось человек 701.

Консул Теренций Варрон, установивший этот боевой порядок, доказывал в своей речи римлянам, что их силы при таком порядке увеличились вдвое. Он считал очевидным, что чем длиннее фронт, тем затрудненнее и замедленнее становится продвижение войска, и что при наличии превосходства карфагенской кавалерии, на которое неоднократно с тревогой указывал его товарищ Эмилий Павел, об обходе и охвате неприятельских флангов нечего и думать. Очевидно, нужно было лишь стремиться произвести неотразимый натиск глубоко эшелонированной массой войска.

Кавалерия была распределена между обоими крыльями; правое крыло примыкало к реке Ауфиду.

Поле сражения представляло широкую равнину без всяких препятствий. Пехота Ганнибала была почти вдвое слабее пехоты противника: 32 000 тяжеловооруженных против 55 000. Количество стрелков у обоих противников было почти одинаково, но кавалерия Ганнибала была значительно сильнее (10 000 всадников против 6 000). Ганнибал разделил свою кавалерию также на две части, расположив их на флангах, и образовал фалангу из иберийцев и кельтов общей численностью свыше 20 000 чел. Африканцев он также разделил на две части по 6 000 чел. и разместил их глубокой колонной позади каждого фланга у стыка пехоты с кавалерией. Так поступил и Александр Македонский при Гавгамеле. Из этой позиции африканцы могли в случае необходимости выступить либо в одном направлении – для подкрепления и поддержки центра, либо в другом – для удлинения фронта пехоты и охвата неприятельских флангов.

Полибий в очень яркой картине изобразил боевой порядок войска: сначала оно было развернуто в прямую линию – конница, африканцы, иберийцы, кельты, снова африканцы и в конце снова конница. Затем центр выдвинулся вперед, сделался тоньше, и линия расположения получила фигуру полумесяца.

Не следует, однако, увлекаться заманчивой картиной, как это сделал Полибий, и рисовать себе линию изогнутой или думать, что центр, выдвигаясь, сам по себе редел. Правда, при продвижении вперед очень легко образуются изогнутые линии, но они не являются формами, облегчающими тактические действия. Это скорее неправильности, которых совершенно избежать нельзя и к которым нужно уметь приспособляться, но им все же необходимо по возможности противодействовать, дабы сохранить прямую линию.

Если принять безоговорочно изображение Полибия, то африканцы очутились между центром и кавалерией, отодвинутой к крайнему рогу полумесяца, другими словами, дальше всего от неприятеля; между тем мы узнаем дальше, что кавалерия приняла бой первой, т.е. была к неприятелю ближе всех. Африканцы как раз занимали ту часть боевой линии, которая выступала за линию римской фаланги. Такое положение допустимо лишь в том случае, если африканцы во время схватки находились позади кавалерии. Лучше всего представить себе происшедшее следующим образом. До выступления все части стояли рядом на одной линии, но развернуты еще не были. Таким образом, линию фронта составляли головы примерно 6 колонн, интервалы между которыми делали возможным вклинение в них других частей. Такой боевой порядок в тактике XVIII в. назывался выдвижением фланга. Но вместо того, чтобы двинуть равномерно все колонны, Ганнибал двинул лишь кавалерию да иберов и кельтов из центра, развернув их таким образом, что они в количестве 22 000 заполнили такое же пространство, какое занимали стоявшие напротив 55 000 римских легионеров. За этим фронтом, там, где кавалерия примыкала к центру, стояли на обоих крыльях колонны африканцев. В наше время мы называем такое расположение (не принимая во внимание кавалерии) подковообразным, но при том же условии, как и при построении полумесяцем, а именно, что стороны не закруглены, а прямоугольны. Так как при продвижении широко развернутого фронта середина легко выпячивается и выгибается вперед, то для глаза наблюдателя из центра – иначе говоря, из перспективы главнокомандующего – эта фигура полумесяца гораздо нагляднее, чем при нашем тактическом анализе, рассматривающем фалангу как прямую линий фронта. Правда, на практике направление очень часто терялось.

Когда многочисленные стрелки, находившиеся впереди фронта обеих сторон, вступили в бой, кавалерия левого карфагенского крыла под предводительством Гасдрубала первая перешла на берегу реки в решительной наступление. В этой части своего войска Ганнибал вообще значительно превосходил противника; к тому же он сосредоточил на этом крыле вей, тяжелую конницу2.

Римская конница была настигнута, опрокинута, загнана в реку и должна была очистить поле сражения.

Тем временем на другом крыле легкая нумидийская конница ограничивалась небольшими стычками с противником. Гасдрубал, обойдя римскую пехоту, послал ей подкрепление, а когда римская конница и здесь обратилась в бегство, то карфагенский полководец двинул всю массу своей конницы в наступление в тыл римской фаланге.

Во время конного боя эта фаланга настигла неприятельскую пехоту и огромным перевесом сил – 55 000 гоплитов против 20 000 – оттеснил ее назад. Но конница остановила с тыла наступавшую массу противника. Хотя иберийские, кельтские и нумидийские всадники и не могли ворваться в легионы и опрокинуть их огромную массу, но они ринулись на нее с метательными копьями и вместе с пуническими стрелками осыпали их с тыла таким градом дротиков, стрел и камней, что заставили обратиться в бегство последние шеренги и тем задержали дальнейшее наступление фаланги. Теперь центр карфагенян смог удержаться. Обе задержанные позади колонны карфагенской пехоты – африканцы – двинулись вперед, обошли крыло римской фаланги и, окружив ее справа и слева, закончили охват неприятеля так, что он был атакован одновременно со всех сторон.

Несмотря на то что римская конница очистила поле сражения, римляне все еще численно превышали неприятеля. «Концентрические действия против неприятеля не подобают более слабой стороне», – говорит Клаузевиц в своем сочинении «О войне». В таком духе выразился и Наполеон: «Более слабый не должен одновременно обходить с обоих флангов». Здесь же более слабый противник сделал обход с обеих сторон, пока не сомкнул кольца. Если по распоряжению консулов манипулы держались оборонительной тактики с трех сторон, то с четвертой они могли мощным натиском прорваться сквозь посредственно сильное кольцо фронта и, расширяя прорыв, заставить свернуться неприятельское войско. Но для такого маневра требовалось гораздо больше тактических данных, чем имело гражданское войско Рима. Манипулы не являются самостоятельными тактическими единицами, а лишь отдельными членами однородного тактического целого, называемого фалангой. Легионы также не были тактическими единицами, способными и привычными к самостоятельным действиям. Они являются лишь единицами административными.

Если бы легионеры стояли один позади другого, то еще можно себе представить, что в случае крайней необходимости задние фланговые легионы, сделав поворот, отбили бы неприятельскую кавалерию и африканцев, а остальные 6 легионов, уже теснившие впереди себя неприятельские части иберийцев и галлов, окончательно опрокинули бы их. Но римляне ни в коем случае так расположены, не были: их легионы стояли в ряд, и ни один из них не мог сделать самостоятельного движения, не расстроив всей фаланги. Большая глубина достигалась глубоким построением каждой отдельной манипулы (наиболее характерная особенность римской тактики), причем три эшелона манипул – гастаты, принципы и триарии – были нераздельны. Нам кажется очень простым, что манипула триариев могла, повернувшись, обороняться от конницы Гасдрубала копьями, а гастаты и принципы при их огромном численном превосходстве могли бы продолжить начатый натиск. Но такой тактический поворот, хотя и кажется очень простым, не мог быть импровизирован, а триарии тем менее могли принять бой с тыла, что в манипулах имелись большие интервалы (ср. выше, стр. 209), которые они не были в состоянии сразу заполнить и, таким образом, упорядочить фронт. Вся римская пехота привыкла производить натиск сомкнутой фалангой до тех пор, пока неприятель не сдавался и не бежал. Когда раздался клич: «Натиск с тыла» – и задние шеренги сделали поворот, тогда поступательный натиск масс прекратился, и вся фаланга принуждена была остановиться. В этот момент она была безвозвратно потеряна.

Преимущество численного превосходства было парализовано. Ведь все его значение заключалось только в огромном физическом и моральном нажиме, который производили задние шеренги. Оружие пускалось в ход лишь ничтожной частью фаланги. В тот момент, когда атака с тыла прекратила фронтальный натиск, вступили в бой лишь крайние ряды фаланги, ограничиваясь простой обороной.

Карфагенские наемники, чуя близкую добычу и будучи уверены в победе, стали напирать со всех сторон. Ни один удар, направленный в массу римлян, не пропал даром. Охваченные ужасом, римляне пришли в замешательство и расстроили ряды. Чем меньше они могли пускать в ход оружие, тем яростнее и увереннее косил неприятельский меч.

Много часов подряд было избиение. Римское войско было почти все уничтожено; лишь немногие были взяты живыми в плен. Едва ли четвертой части удалось бежать.

Итак, решающее значение имела тыловая атака карфагенской кавалерии. Но в изложении Полибия есть удивительное противоречие: с одной стороны, Ганнибал в своей речи к воинам накануне сражения говорит о победе, которую, несомненно, должен одержать Карфаген благодаря превосходству кавалерии, – и сам автор в заключительном выводе говорит об этом превосходстве кавалерии как об основной причине победы; с другой стороны, Полибий усиленно подчеркивает значение фланговой атаки африканцев. Маневр кавалерии приписывается даже не Ганнибалу, а самостоятельному приказу Гасдрубала. Римляне, – говорит он, – столкнувшись с выдвинутым вперед центром карфагенян и отогнав его, сбились к середине и постепенно стали втягиваться в африканские части, на что и рассчитывал Ганнибал.

Что римляне действительно сбились к середине, весьма понятно. Их фланговые манипулы, правда, несколько опередили карфагенский центр и не могли повернуться к его крылу, так как имели перед собой расположившихся уступами африканцев, которые могли ударить им самим во фланг. Они продолжали свое движение вперед, но усердие стоявших позади частей, еще надеявшихся на непосредственную схватку с кельтами и иберийцами, устремляло их к середине. Кроме того, крайние фланговые манипулы несколько медленнее продвигались вперед, так как неудачно протекавший рядом с ними конный бой сильно отвлекал их внимание. Но не нужно, конечно, понимать так, что лишь из-за этого перемещения африканцам удался охват фланга. Также мало могло приостановить натиск римского центра фланговое продвижение африканцев. Если бы для победы над храбрым войском, превосходившим противника также и численностью достаточно было лишь удлинить или сделать менее глубокой собственную линию и направить удар против неприятельского фланга, то этот искусный, прием применялся очень часто. Опасность его заключается в том, что при охвате фланга собственный центр, который необходимо для этой цели ослабить, легко может быть прорван. То, что при Каннах такого прорыва не было, является отличительной чертой этого сражения. Это может быть объяснимо лишь тыловой атакой массы пунической конницы; поэтому, правилен конечный вывод Полибия, что решающим моментом явилось превосходство карфагенской кавалерии. И вовсе не по собственному почину, а выполняя боевой замысел своего полководца, Гасдрубал привел в исполнение данный маневр.

Как ни правильно то положение, что более слабой стороне не следует обходить неприятеля одновременно с двух сторон, ибо этим чрезмерно ослабляется центр, Ганнибал решился наперекор этому правилу окружить с 50 000 чел. неприятельское войско в 70 000 и почти целиком уничтожил его в этом железном кольце.

В течение нескольких часов должно было длиться жестокое, страшное избиение. Одних карфагенян погибло не меньше 5 700. Из римлян полегло на поле брани 48 000, бежало 16 000, остальные попали в плен.

Самое существенное в этом сражении то, что пунический центр мог держаться, пока кавалерия гнала римскую конницу и закончила обход ее; но почему Ганнибал не поставил в середину свои самые надежные войска – африканцев – и почему он при этом еще выдвинул центр? Ведь чем дальше он удерживал бы его, чем позже начался бы в этом месте бой, тем больше было бы вероятия, что кавалерия своевременно исполнит свою задачу, и тем меньше было опасности, что центр преждевременно уступит напору противника. Почему же Ганнибал не поступил наоборот? Почему он не выдвинул кавалерию и не поставил ее перед обоими флангами пехоты в таком порядке, чтобы полумесяц, говоря словами Полибия, получил обратную форму?

При внимательном рассмотрении оказывается, что оно так и было. Выдвижение центра не меняет его отношения к кавалерии; напротив, кавалерия была уже продвинута, когда стычки пехотинцев только начались. Но она не должна была преждевременно наступать, иначе не дошло бы, пожалуй, до полного развития сражения. Пунический полководец должен был быть готов к тому, что консулы, видя, как разметало их кавалерию, в спешном порядке могли повернуть пехоту назад к укрепленному лагерю. Лишь когда все римское войско приблизилось настолько, что не могло никоим образом уклониться от сражения, конница могла броситься в атаку; поэтому кавалерия стояла с пехотой на одной линии, а африканцы, которые должны были сделать поворот, были оттянуты в тыл кавалерии.

Таким образом, нельзя было избежать того опасного момента, когда слабый пунический центр оказался без всякого подкрепления и подвергся натиску огромных масс римских легионов. Тем разительнее факт, что в этих местах были расставлены наименее надежные союзники – галлы.

Но центр и в этом сражении понес наибольшие потери: галлы оставили на месте не меньше 4 000 трупов, иберийцы же и африканцы – только 1 500. Ганнибал должен был щадить кровь наиболее преданных ему людей, составлявших прочное ядро войск, сражавшихся в Италии с римлянами. Само собой напрашивается вывод: место гвардии там, где должно быть проявлено наиболее упорное сопротивление. Неисчислимы были бы последствия в случае прорыва римлянами фронта тогда, когда дорога была каждая минута, если бы Гасдрубал не оттянул их с тыла. Тогда полководец должен был сказать сам себе: «Африканцы удержались бы вдвое дольше. Какая ошибка, что я не поставил их на это место!»

В военном искусстве невозможно все рассчитать, взвесить и вымерить. Но в том, что не поддается учету, решает вера в свою звезду. Не желая жертвовать настоящим ради будущего, Ганнибал отважился доверить опасные позиции галлам, перемешав их для большей уверенности с иберийцами. В своем обращении к ним он разъясняет действие победоносной кавалерии и подчеркивает свое доверие тем, что сам становится в их ряды. Александр во главе своей конницы вступал в бой первый. Ганнибал передает командование кавалерией одному из надежных командиров, а сам со своим штабом и младшим братом Магоном становится в центре, чтобы отсюда руководить сражением и силой своей личности закалить слабую сталь сопротивления. Один вид полководца, звук его голоса придают галлам непоколебимую веру в победу, и они выдерживают труднейшее из всех испытаний: отступать под напором превосходных сил неприятеля, но не давать ему взять верх, и с тяжелыми потерями протянуть сражение до тех пор, пока с другой стороны не явится обещанное подкрепление.

Ни в одном описании сражения не должно быть упущено указание позиции, занятой в сражении Ганнибалом. Не только его дух, но и его личность занимают в сражении центральное место. Не потому, что он первый бросается в бой, подобно Александру, и не потому, что сражение распадается на различные эпизоды, которыми должен руководить сам полководец (выступлением и приказом к наступлению идея сражения уже вполне предначертана), а потому, что его личность, как таковая, одним своим присутствием в том или ином месте может пассивно или активно оказывать решающее воздействие.

Единственным приказом, отданным Ганнибалом после боевого сигнала, был приказ о выступлении африканцев на обоих крыльях. Так как они вначале еще стояли в колоннах, у Ганнибала была мысль в случае нужды послать их не для охвата неприятельской фаланги, а на подкрепление центра, если тот не сможет в достаточной степени противостоять натиску римлян до успеха обходных действий Гасдрубала. Мы узнаем тот же боевой порядок, что и при Гавгамеле. В ставке у Ганнибала находились греческие поэты, описывавшие его подвиги так же, как и подвиги Александра. Не будет чрезмерной смелостью предположить, что тот, кто окружил себя подобными людьми, сам приобщился к науке и усвоил то, чему учила его Греция. В Первой Пунической войне спартанец Ксантипп обучал карфагенян искусству побеждать Регула. Ганнибал, вне сомнения, также изучал греко-македонское военное искусство, и мы легко можем представить себе, как по вечерам на зимней стоянке грек Силен читал ему книгу царя Птолемея о подвигах Александра Великого, причем планы карфагенян слагались под влиянием блистательного прообраза зевсова сына.

С помощью варваров-наемников карфагеняне одержали при Каннах победу благодаря превосходству своей кавалерии, командному составу и военачальникам, сумевшим держать свое войско в руках и тактически управлять им, а также благодаря полководцу, сумевшему с непреклонностью и уверенностью гения объединить имевшиеся у него силы к органически целостному действию.

И я полагаю, что этому полководцу мы обязаны также описанием сражения у Полибия и, в основных чертах, также и у Ливия. Здесь показательно не содержание. Как ни великолепно описание сражения, автором его все же мог быть и другой высоко талантливый человек. Здесь характерны места умолчания, разбросанные словно теневые пятна на свету.

Самый решающий момент – тыловая атака кавалерии – особенно не подчеркивается. Мы как будто имеем здесь дело не с приказом Ганнибала, а с действиями кавалерийского начальника. Весь упор рассказа – в распределении африканцев на двух крыльях, находившихся на отлете. О причине, заставившей так щадить эти войска, не упомянуто. Полководцу всегда немного тяжело, когда он одну часть войска, особенно союзников, намеренно подвергает большей опасности, чем другие. Он, пожалуй, сам себе не захочет признаться, когда и как он на это рассчитывает. Но нам его побуждения ясны. Каждый посторонний человек не считал бы себе вправе обойти молчанием эти побуждения, которые сами по себе очевидны. Однако в вышеупомянутом повествовании о них ничего не говорится, а все внимание сосредоточено на тактическом маневре охвата, как на основном замысле данного боевого построения. Решающий же момент – атака кавалерии – остается в тени, ибо для полководца в ней нет ничего необычайного; это его привычная техника. Этот момент мог быть и на этот раз исчерпывающим: если бы Ганнибал не расставил африканцев в определенном боевом порядке, а укрепил бы ими фалангу, победа в сражении была бы все равно обеспечена. Но Ганнибал хотел не только победы, он хотел полного уничтожения неприятельского войска. И он дерзает ослабить центр, а на обоих флангах поставить в боевой готовности африканцев для охвата, чтобы римское войско не могло никуда бежать, а было взято в тиски. В повествовании о сражении все наше сочувствие на стороне африканцев, которым дано было выполнить такую трудную задачу, и мы забываем о заслугах кавалерии.

Из рассказа о боевом порядке, принявшем форму полумесяца, о смятении сгрудившихся в середине римлян, о потрясениях ослабленного центра, обращении полководца читателю ясно, под каким углом зрения наблюдалась картина сражения. И в самом повествовании первое место занимают факты не наиболее значительные, а те, которыми больше всего полна душа полководца.

1. Чрезвычайно разноречивы мнения в науке о том, на каком берегу Ауфида – на правом или левом – было дано сражение. Так как установлено, что правое римское крыло и левое карфагенское были расположены у самой реки, то с переменой речного берега пришлось бы перевернуть все боевое расположение. Я не счел нужным повторять здесь то, что мною было сказано в предыдущих изданиях, так как меня опередил в этом вопросе Конрад Леман (Кliо, т. 15, стр. 162, 1917 г.). Согласно прежним исследованиям, все источники ясно называют правый берег, но никто не был в состоянии стратегически объяснить, как могли римляне при таком расположении очутиться спиной к морю и как их воины, бежавшие с поля сражения, могли спастись в Канузий и Венузий. Я подробно изложил это в «Histor. Zeilschr.», т. 109, стр. 502. Конраду Леману удалось рассеять заблуждение, будто согласно историческим данным сражение непременно должно было происходить на правом берегу. Сопоставив слова Полибия (что Ганнибал выступил из Геруния перед сбором урожая) с датой сражения при Каннах (2 августа), он установил, что сражение не следовало непосредственно за выступлением из Геруния, а что между ними имелся промежуток в два месяца, В этот промежуток времени Ганнибал запасался фуражом в Апулии, к югу от Ауфида. Брод, находившийся якобы на севере, через который переходило войско накануне сражения, нужно отнести на юг, – и тогда станет очевидным, что по всем источникам сражение происходило на северном берегу.

Теперь может быть установлена стратегическая последовательность действий. Из Геруния Ганнибал выступил в Апулийскую равнину. Римляне следовали за ним, занимая на крайних холмах горной стороны неприступные позиции. Так как они устроили себе базу в Каннах и перенесли туда из окрестнсстей Канузия запасы, то очевидно, что последнее их местопребывание было хотя и ближе к Каннам, чем к Канузию, но не у самых Канн, так как Ганнибалу удалось отнять у них Канны вместе со складами. Я полагаю, что лагерь находился первоначально в окрестностях Монте-Альтино, приблизительно на 6 км юго-восточнее Канн, и был сильно развернут для того, чтобы занять возможно большее пространство и тем. оградить себя от карфагенян. Но Ганнибал, обезопасив себя сильной конницей, перешел с юга на север по равнине мимо римского лагеря, смелой атакой взял Канны вместе со складами и принудил римлян отступить в глубь страны по направлению к Канузию.

Леман высказывает также предположение, что римляне, имея в виду превосходство пунической кавалерии, выбрали поле сражения, чтобы оба крыла имели опору. Леман находит такое место шириною в 3 км, ограниченное справа рекою, а слева гористым кустарником. Поле и поныне носит название «pezzo del sangue». Достоверным такое расположение нельзя назвать. Я на всякий случай оттянул бы поле сражения выше, где равнина суживается, так как ширина в 3 км кажется мне чрезмерной.

Исчисление сил и потерь

2. Силы римского войска при Каннах обычно исчисляются цифрою в 86 000 чел., включая 6 000 конницы. Из этого числа в лагере осталось 10 000, так что 70 000 римлян были побеждены 50 000 карфагенских наемников, при коннице в 10 000 чел. Полибий, Ливий и Аппиан в общем сходятся на этих цифрах. 80 000 чел. пехоты были разбиты на 8 легионов римских по 5 000 чел. в каждом и столько же легионов союзных.

Лишь недавно выступил против этих исчислений П. Канталупи (P. Kantalupi) в труде «Le Legioni Romane nella Guerra d’Annibale», изданном Белохом в «Studi di Storia Antica», т. I.

Канталупи обращает наше внимание на то, что у Ливия цифры иные, а именно римляне мобилизовали в 216 г. не 4 новых легиона, а лишь 10 000 запасных. При вычислениях меньшие числа всегда являются наиболее правдоподобными. По мнению Канталупи, римское войско числом не превышало 44 000, и в то время как Полибий доводит число павших римлян до 70 000, Канталупи после тщательной проверки считает, что их было от 10 500 до 16 000. Если принять эти цифры, то поле сражения значительно изменит свой вид.

Но доводы, которыми пользуется Канталупи для его исчислений, далеко не убедительны. Он полагает, что лишь в сражении при Каннах Ганнибал стал тем грозным призраком для римлян, каким он изображен в истории. До этого-де римляне, готовясь к сражению, не имели никаких оснований прибегать к исключительным мерам. При Тичино имела место лишь схватка конницы; при Треббии римляне отступили без существенных потерь; при Тразимене было лишь произведено нападение на консула. Диктатор Фабий имел не больше 4 легионов, и общественное мнение Рима требовало, чтобы он с этими боевыми силами дал сражение. Очевидно, придерживались того мнения, что при хорошем полководце такое войско с успехом может померяться силами с Ганнибалом. Новые консулы, прибыв с подкреплением, разбили, кроме старого лагеря, еще один для 2 000 союзников. Подкрепления, очевидно, были не очень велики, если они все, кроме вышеупомянутого отряда, разместились в старом лагере.

По сравнению с убедительными данными Полибия эти аргументы не особенно полноценны. Что Ганнибала еще до сражения при Каннах считали в Риме грозным противником, доказывает способ ведения войны диктатором Фабием. Если противная партия требовала от него сражения, то этим еще не сказано, что она требовала выступления лишь с 4 легионами. Партия войны могла, конечно, при этом присовокупить, что диктатор должен прежде всего поднять мощь армии на нужную высоту и тогда сражаться. Что подкрепление большей частью разместилось в имевшемся лагере, ни в коем случае не доказано. Лагерь мог быть расширен, о чем Ливий или его источники, быть может, не сочли нужным упомянуть. Удивительно все-таки, что у Ливия содержатся вообще противоречивые показания и что, как указывает также Канталупи, из спасшихся упомянуты лишь имена военных трибунов 4 легионов. Но объективные соображения неминуемо приводят к заключению, что римское войско насчитывало значительно больше 44 000 чел.

Стремясь сделать свои положения как можно более правдоподобными, Канталупи пытается уменьшить численность карфагенского войска, о котором говорит Полибий, ибо нам ясно с самого начала, что римляне, у которых не было недостатка в людях, не пошли бы на решающие сражение против Ганнибала, не имея значительного численного перевеса. В противном случае каннское поражение не имело бы такого рокового значения. По словам Полибия, консул в своем обращении к командирам накануне сражения определенно говорит, что римское войско числом вдвое превосходит противника.

Исчисляя карфагенское войско при Каннах в 40 000 пехоты и 10 000 конницы, Полибий опирается на общепризнанный правдивый карфагенский источник Силена, которому мы обязаны всей картиной сражения. Какие причины могли побудить Силена преувеличить карфагенские силы? Если предположить, что от него исходят также цифровые данные о 86 000 римского войска, то при сильно развитой подозрительности можно предположить, что под необычайно сильным впечатлением событий он равномерно преувеличил силы обоих противников. Но данные о 86 000 римлян, как доказывает Аппиан, почерпнуты из римских источников, и нет никакого реального основания усомниться в численности пунического войска. Мы докажем это при ближайшем рассмотрении его состава.

Если войско Ганнибала насчитывало не больше 50 000 чел., то римское войско ни в коем случае не могло состоять только из 4 легионов. Основные данные о том, что оно состояло из 8 легионов римских и 8 союзнических, несомненно, правильны. Легион же включал тогда 5 000 чел., следовательно, насчитывалось всего 80 000 пехоты. Но это число мы не можем безоговорочно противопоставить 50 000 карфагенских наемников. 1 400 чел. в каждом легионе – легковооруженные, имеющие для военных действий лишь второстепенную ценность, а 8 000 – балеарских стрелков и пельтастов Ганнибала были, несомненно, технически обучены и являлись полноценными воинами. 22 400 римских легковооруженных, не говоря об их технической неприспособленности, были вообще для сражения непригодны. При описании сражения при Треббии определенно говорится (Полибий, III, 72, 2), что 6 000 легковооруженных были из фаланги выделены. Так как у Семпрония на месте имелось 4 легиона, то вместе с союзниками он насчитывал, за исключением выбывших, 10 000 легковооруженных. Часть их осталась в лагере. При Треббии фаланга гоплитов имела по фронту около 1 000 чел. Если на каждом из обоих флангов стояло по 2 000 легковооруженных, то для фронта оставались 2 000, т.е. две шеренги. Глубже легковооруженные не могли быть поставлены. Фронт фаланги при Каннах был, вероятно, также не шире, т.е. насчитывалось самое большее 2 000 чел. Очевидно, на фронте могли поместиться лишь от 2 000 до 4 000 легковооруженных. Если мы на каждое крыло положим от 2 000 до 3 000 чел., то мы сможем с известной вероятностью сказать, что в сражении принимали участие в качестве соратников приблизительно от 8 000 до 10 000 (максимум) римских легковооруженных. Другая часть, следовавшая за фалангой, несла обязанности санитаров и тому подобную обозную службу. Остальные оставались в лагере.

Численность гарнизона равнялась приблизительно 10 000, из них во всяком случае было несколько тысяч гоплитов, общее число которых равнялось 16 x 3 600 = 57 600 чел. Следовательно, считая 55 000 гоплитов, 8 000–9 000 сражавшихся легковооруженных и 6 000 конницы, мы определяем общую численность войска в 70 000 чел.

Не совсем ясно, имел ли также и Ганнибал кроме 50 000 сражавшихся еще запасные части для гарнизона лагеря или он был принужден забирать для этого воинов из действующих войск.

При исчислении потерь принимаются, конечно, во внимание также убитые римляне, не входившие в действующее войско. Мы же олжны исходить из следующего состава: 80 000 пехоты и 6 000 конницы. По Полибию, пало 70 000, спаслось 3 000 пехоты и 370 кавалерии, взято в плен 10 000. В плен были взяты воины, оставленные в лагере и сделавшие вылазку для нападения на карфагенский лагерь. Они были взяты в тиски и сдались.

Впрочем, Полибий так неясно выражается, что порождает разногласия. Он хотел, возможно, сказать, что кроме римлян, взятых в лагере, 10 000 чел. живыми отдались в руки карфагенянам, и это нам кажется вполне естественным. Вряд ли можно предположить, что, усеяв поле огромным числом неприятельских трупов, уставшие от избиения наемники не захотели пощадить оставшихся, пригодных для продажи или получения за них выкупа.

Это противоречит, конечно, вычислениям Полибия, который получил цифру павших в 70 000 простым арифметическим действием: он вычел из первоначальной цифры (86 000) 10 000 пленных и несколько тысяч спасенных и без вести пропавших. Но мы ни и коем случае не можем признать, что пало 70 000, ибо установлено, что римляне образовали из спасшихся воинов два полных римских легиона. Но кроме них должно было спастись примерно такое же число союзников. Поэтому указанная цифра 70 000 основана не на достоверных данных, а на беглом и ошибочном подсчете, почему и лишена ценности.

По сообщению Ливия, римляне потеряли 45 000 чел. пехоты и 2 700 чел. конницы; хотя в общем авторитет Ливия неизмеримо ниже авторитета Полибия, все говорит за то, что мы имеем здесь дело с достоверными официальными данными. В высшей степени невероятно и даже невозможно утверждение Полибия, будто вся конница полегла на поле сражения. Ведь она не была окружена, а только обращена в бегство и даже не подвергалась особенно энергичному и дальнему преследованию, так как главные силы пунической кавалерии сейчас же бросились на легионы. Потеря в размере 2 700 убитых и 1 500 пленных, о которой говорит Ливий, кажется нам уже достаточно значительной, и его данные о состоянии пехоты внушают полное доверие.

По Ливию, спаслось около 14 000 пехоты и взяты пунийцами в плен: на поле сражения – 3 000, в деревне Каннах – 2 000, в лагере – 13 000 и, кроме того, 1 500 чел. конницы.

Сложив эти цифры и приняв во внимание, что состав легиона не всегда достигал своей предельной цифры в 5 000 чел., мы получим следующий расчет:

Убито пехоты 45 500
Убито конницы 2 700
Взято в плен пехоты 18 000
Взято в плен конницы 1 500
Спаслось пехоты 14 000
Спаслось конницы 1 800
Пропало 2 500
Всего 86 000

Силы исчислялись:

Гоплиты на фронте 55 000
Гоплиты в лагере 2 600
Рорарии на поле сражения 8 000
Рорарии, несшие обозную службу 7 000
Рорарии в лагере 7 400
Конница 6 000
Всего 86 000

Из них нужно отсчитать 2 500 чел. пропавших без вести.

О войске Ганнибала – см. ниже, гл. 3.

3. В отношении Канн мы поставлены в исключительно благоприятные и редкие условия благодаря исчерпывающей и наглядной картине сражения, оставленной нам обоими противниками. Это дает нам возможность еще раз убедиться на примере, как непригодны описания сражений, лишенные вышеупомянутых качеств. Наши историки всегда поддаются искушению за отсутствием годного материала пускать в ход негодный. То, что имеется в предании (если нет других противоречащих этому сообщений), они продолжают повторять, отбрасывая лишь наиболее явные небылицы. Но это неправильно. Очень возможно, что в таком повествовании все достоверное будет выброшено, и останется лишь одна неправда. Доказательством служит подробное описание сражения при Каннах, сохранившееся у Аппиана. Если бы случайно у нас не было других источников, то наши сведения о войне, почерпнутые у Аппиана, не имели бы даже отдаленного сходства с истиной. Так как очень существенно, чтобы читатели нашей книги прониклись вышеизложенным методологическим положением, я здесь подробно излагаю Аппиана, пересказывающего, очевидно, какую-то римскую басню.

Консулами были избраны Луций Эмилий, прославившийся в войне с иллирийцами, и любимец народа честолюбивый Теренций Варрон, по своему обыкновению суливший римлянам всякие блага. Когда оба мужа выступали, провожавшие их граждане просили дать скорее решительное сражение, а не ждать, пока город будет окончательно истощен бесконечной воинской службой, поборами, голодом и запустением заброшенных пашен. Тогда консулы объединили свое войско с войском япигиев и получили в общем 70 000 пехоты и 6 000 конницы, разбили свой лагерь при деревне, называвшейся Канны, а Ганнибал расположился напротив. Ганнибал, как боевая натура, враг всякого бездействия, в этот момент был принужден из-за острого недостатка в припасах ежедневно выступать в боевом порядке и вызывать, таким образом, противника на военные действия. Положение его осложнялось еще тем, что из-за задержки жалованья его наемники могли перейти к неприятелю или разбрестись для добывания пищи.

Мнения консулов разделились. Эмилий считал, что Ганнибал ввиду недостатка продовольствия не сможет оказывать длительное сопротивление, а потому его нужно брать измором не вступая в сражение с искушенными в боях и привыкшими к победам полководцем и его войском. Теренций же, всегда добивавшийся популярности, находил, что нужно считаться С наказом, данным им народом при их выступлении, и как можно скорее дать решительное сражение. С Эмилием согласился Сервилий, бывший годом раньше консулом и еще находившийся в то время при войске. К мнению Теренция присоединились все сенаторы и лица из сословия всадников, занимавшие в войсках командные должности.

Пока обе партии пререкались, Ганнибал произвел нападение на отряд, высланный за дровами или фуражом, причем сделал вид, будто потерпел поражение, и во время последнего ночного караула стал выводить все войско, как бы снимаясь с позиции. Заметив это, Теренций также вывел войско и собрался пуститься за Ганнибалом в погоню. Напрасно Эмилий старался в последний момент отговорить Теренция от безрассудного шага. Видя, что Теренций не идет на уступки, Эмилий, по римскому обычаю, приказал проверить ауспиции и послал ему вдогонку весть, что день этот несет дурные предзнаменования. Из уважения к ауспициям Теренций отступил, но на глазах всего войска стал рвать на себе волосы и горько жаловаться на зависть товарища, вырывавшего из его рук победу. Толпа разделяла злобу Теренция.

Увидев, что попытка врага окончилась неудачей, Ганнибал немедленно вернулся в лагерь, чем явно показал притворство своего маневра. Но и этот факт не убедил Теренция, что поведению Ганнибала нельзя доверять. Вернувшись, он в полном вооружении бросился в шатер главнокомандующего, где сидели сенаторы, военачальники и полководцы, и стал перед ними обвинять Эмилия в том, что ауспиции были для него лишь предлогом, что он не то из-за трусливой нерешительности, не то из зависти к его, Теренция, славе лишил Рим победы. Эти упреки, гневно выкрикиваемые консулом, долетали до войска, окружавшего лагерь, и оно также стало поносить Эмилия. Тот напрасно приводил собравшимся в шатре весьма разумные доводы. Все, исключая Сервилия, приняли сторону Теренция, так что Эмилий в конце концов принужден был сдаться и на следующий день, переняв от Теренция командование, вывел войско из лагеря. Ганнибал, правда, заметил этот маневр, но в этот день не выступил, так как еще не вполне был подготовлен к сражению. Лишь на третий день обе стороны расположились внизу на равнине.

Римляне были выстроены в три линии, причем одна отстояла от другой на небольшом расстоянии. В каждой из них пехота находилась посредине, а легковооруженные и конница – на обоих крыльях. Командовали: центром Эмилий, левым крылом – Сервилий, правым – Теренций. Каждого из них окружала тысяча отборнейших всадников, предназначенных оказывать немедленно помощь всюду, где она оказалась бы необходимой. Таков был боевой порядок римлян.

Ганнибал, зная, что в этой местности к полудню поднимается юго-восточный ветер, нагоняющий на небо тучи, занял все места, где ветер дул в спину. Конницу и легковооруженных он поместил в засаде на горе, окруженной лесом и прорезанной ущельями. Затем он отдал приказ броситься на неприятеля с тыла, как только пехота начнет действовать. Пятьсот кельтиберов должны были, помимо своих длинных мечей, спрятать под платья короткие, с тем чтобы по определенному знаку пустить их в ход. Все свое войско Ганнибал разделил на три линии. Конница была расставлена в широких интервалах на крыльях с целью охвата неприятеля. Командование правым крылом Ганнибал передал своему брату Магону, левым – своему племяннику Ганнону. Сам он принял на себя командование центром против Эмилия, о военном искусстве которого он был очень высокого мнения. Его окружали 2 000 избранных всадников и тысяча других воинов, во главе с Магарбалом. Им было поставлено задачей – в нужный момент броситься на помощь туда, где это будет необходимо. В таком боевом порядке Ганнибал ждал до второго часа дня, чтобы наступление начать незадолго до того момента, когда должен был подняться ветер.

Приведя оба войска в полную боевую готовность, полководцы стали объезжать их и поднимать их дух. Римляне призывали именем родителей, детей и жен не забывать о прошлых поражениях и помнить, что сегодняшнее сражение – решающее для их положения. Ганнибал напоминал своим воинам о предыдущих победах над неприятелем и рисовал им позорность поражения от противника, однажды уже побежденного. Зазвучали барабаны, и фаланги пехоты подняли крик. Первыми бросились в середину стрелки, пращники и метальщики. Завязался бой. За ними двинулись фаланги. Обе стороны дрались с таким мужеством, что кровь лилась рекою. В это время Ганнибал даль знак своей коннице двинуться в охват флангов. Но римская конница, хотя и уступавшая количественно неприятельской, бросилась вперед и дралась с большим мужеством, невзирая на то, что ей пришлось вытянуться в тонкую линию. Особенно отличалось левое крыло у моря. Ганнибал и Магарбал вместе с окружавшими их всадниками также ринулись в сражение, исторгая для устрашения неприятеля дикие варварские крики. Но и этот натиск римляне выдержали с непоколебимым мужеством.

Ввиду того что первая попытка Ганнибала окончилась неудачей, он подал 500 кельтиберам условленный знак. Неожиданно они оставили свои ряды, перешли на сторону римлян и как перебежчики предложили им свои щиты, копья и те мечи, которые они носили открыто. Сервилий высказал им хвалу, сейчас же забрал у них оружие и как обезоруженных поставил их в тыл своих шеренг. Он считал неправильным вязать перебежчиков на глазах у неприятеля, а видя их обезоруженными, не имел основания подозревать какой-либо подвох. Да кроме того, в разгар сражения он не имел и времени что-либо предпринять. Между тем некоторые части ливийцев, сделав вид, что отступают, с криком бросились к горе. Крик этот был сигналом для частей, засевших в горных ущельях. Они должны были броситься на противника, преследовавшего бегущих. Внезапно появились из засады легковооруженные и конница. Одновременно небо потемнело, поднялся сильный вихрь, окутавший стоявших к нему лицом римлян таким столбом пыли, что они не могли видеть стоявшего впереди неприятеля. Сила римских стрел была ослаблена сопротивлением дувшего напротив ветра, между тем как стрелы неприятеля, усиленные этим же ветром, попадали очень метко. Римляне не могли видеть неприятельское оружие, почему им и не удавалось избежать его действия. Сами же они целились неудачно и даже попадали друг в друга, что вызывало среди них большое смятение.

То был момент, которого ждали 500 мнимых перебежчиков. Они вынули спрятанные на груди короткие мечи и стали наносить удары в спину тем неприятельским воинам, позади которых они стояли. Потом, отняв у них большие мечи, щиты и копья, они бросились на уцелевших и беспощадно стали с ними расправляться. Кровавая баня, устроенная перебежчиками, не знает себе равной, ибо карфагенские воины стояли в тылу всего неприятельского войска. Велико и многообразно было бедствие римлян: стоявший напротив неприятель беспощадно теснил их, засада окружала, а неприятельские части вторгались в их ряды и избивали их направо и налево. Римляне не могли обернуться к ним лицом, ибо тогда начали бы их теснить спереди другие части. Да и нелегко было узнать неприятеля, защищенного римским щитом. А тут еще из-за столбов пыли терялось всякое представление о том, что творилось вокруг. Как обычно бывает в момент смятения и замешательства, все казалось гораздо страшнее, чем было в действительности. Они не знали, что неприятельская засада была невелика и что перебежчиков было всего 500. Им казалось, что все войско окружено всадниками и перебежчиками. Повернув, они бросились в беспорядочное бегство, очист??сперва правое крыло, во главе которого стоял Теренций, ушедший оттуда, а затем и левое. Командовавший этим крылом Сервилий спешно двинулся к Эмилию. Вокруг этих двух мужей собралась толпа храбрецов из конницы и пехоты числом около 10 000.

Тогда полководцы и вся конница спешились и вступили в рукопашный бой с окружавшей их конницей Ганнибала. Как опытные воины бешено дрались и врывались в ряды неприятеля, – частью вследствие подлинной храбрости, частью – от отчаяния. Но гибель ждала их повсюду, ибо Ганнибал объезжал свои части и то ободрял их, умоляя сделать последнее небольшое усилие и одержать победу, то бранил и грозил позором, если они не сумеют справиться с ничтожной кучкой неприятеля. Пока Эмилий и Сервилий находились среди своих войск, римляне держались стойко и дорого продавали свою жизнь. Но когда их предводители пали, они с огромной силой прорвались сквозь неприятельские ряды и врассыпную бросились бежать: одна часть бежала в лагерь, где уже укрывались бежавшие до них части, – число их доходило до 15 000 чел., и они были окружены войсками Ганнибала, – а остальные 2 000 чел. бросились было в Канны, но принуждены были затем сдаться Ганнибалу. Лишь незначительной части удалось скрыться в Канузие. Небольшая кучка одиночками рассеялась по лесу.

Так окончилось сражение римлян с Ганнибалом, длившееся с 2 час. дня до 2 час. ночи. Оно известно у римлян своим великим поражением, ибо в течение немногих часов 50 000 римлян пали, а большее число их было взято вечером в плен. Погибло также много сенаторов, принимавших участие в походе, а равно и все военачальники, командный состав и оба храбрейших полководца. Лишь трусливый виновник поражения бежал вначале боя. В течение двух лет борьбы с Ганнибалом в Италии римляне потеряли 100 000 воинов – своих и союзных.

Таким образом, Ганнибал в один день пустил в ход 4 хитроумных приема: использование благоприятного для него ветра, ложную перебежку кельтиберов, подстроенное бегство одних частей и засаду других в глубоких горных ущельях. После одержанной им исключительно блестящей победы Ганнибал немедленно по окончании боя объехал поле сражения и осматривал павших. Среди них он увидел также трупы отважнейших своих друзей. В горести он воскликнул со слезами: «Другой такой победы мне не нужно!» Те же слова произнес ранее Пирр, царь эпирский, одержавший с огромными потерями победу над римлянами в Италии.

Часть римских воинов, бежавших с поля сражения, собралась в большом лагере и, выбрав поздней ночью Публия Семпрония предводителем, прорвалась сквозь строй уставших и сонных сторожевых постов Ганнибала и в числе 10 000 бежала в Канузий. Оставшиеся в малом лагере 5 000 чел. на следующий день попали в плен к Ганнибалу. Теренций собрал остаток рассеянного войска и, приложив все усилия, чтобы ободрить его, дал им в предводители одного из трибунов – Сципиона, а сам поспешил в Рим.

Так повествует Аппиан.

Примечание к 3-му изданию. Я оставил эту главу без изменений, хотя в одном пункте мой взгляд поколеблен. По общепринятому до сих пор мнению, Полибий в основных вопросах своего повествования непосредственно черпал сведения из карфагенского первоисточника. Этим источником почитали грека Силена, который, как мы полагали, находился в свите Ганнибала. Но Дессау в своем труде «Источники наших познаний о Второй Пунической войне» (Н. Dessau, uber die Quellen unseres Wissens vom Zweiten punischen Kriege, Hermes, т. 51, вып. 3, 1916 г.) доказывает, что это утверждение очень шатко. Но оба приводимых доказательства не выдерживают критики. Во-первых, всякий источник, берущий свое начало из карфагенского лагеря, он считает источником тенденциозным, что совершенно необязательно; во-вторых, он вообще не верит, что Ганнибал первоначально окружил себя греческими литераторами. Он-де приблизил их к себе лишь после того, как завладел большим числом греческих городов в Нижней Италии. Но это безусловно неверно. Греческий язык был международным и литературным языком тогдашнего культурного мира. Даже римский сенатор Фабий писал свой исторический труд на греческом языке. Думать, что Ганнибал не владел в совершенстве греческим языком и не окружил себя в лагере образованными греками, значит составить себе о нем представление, как о совершенно необразованном человеке. Трудно себе представить, чтобы он не изучал историю подвигов Александра, а для этого ему необходимы были греческие учителя и чтецы. Греки ему были необходимы также для дипломатических переговоров и разведки. Поэтому он, подобно Александру, должен был с самого начала иметь в своем кругу литераторов, которые воспевали бы его подвиги. Но я не хочу повторять ошибку Дессау и считать доказанным то, о чем мы при наличии имеющегося материала можем только строить известные предположения. Поэтому считаю – хотя не достоверным, но вероятным, – что Дессау прав и что наиболее ценные данные у Полибия, приписываемые нами до сих пор Силену, исходят от Фабия Пиктора. В этом случае мы не черпаем непосредственно из карфагенского источника. Сам Фабий почерпнул их от карфагенских пленных и перебежчиков. Так, Дессау уверяет, что в 210 г. командир одной нумидийской части Муттин перешел к римлянам, занял в Риме очень видное положение и в 190 г., при Сципионе, принимал участие в походе против Антиоха. Этот пунический военачальник и был, очевидно, тем выдающимся военным источником из карфагенского лагеря, который приковывает наше внимание и вызывает чувство восхищения при чтении Полибия.

Если это предположение правильно, то оно наипростейшим образом разрешает некоторые трудные вопросы относительно сражения при Каннах. Полибий называет подковообразную форму боевого порядка пунической пехоты серпообразной, представляя себе этот полумесяц в виде изгиба (???????), что тактически невозможно. Тут мнения всех исследователей сходятся. Совершенно исключается, чтобы подобное дилетантское определение исходило от самого Полибия. Оно взято из какого-то источника. Очевидно, между военным первоисточником и Полибием имелось еще третье лицо, способное дать такое несуразное определение. Вполне возможно, что перед нами рассказ крупного нумидийского военачальника в передаче сенатора Фабия, малознакомого с военным делом. Не исключена, конечно, возможность, что и Силен, находившийся в штабе Ганнибала, мог допустить такое недоразумение, но это предположение гораздо менее вероятно

В описании войны у Полибия бросается в глаза то обстоятельство, что значение тыловой атаки кавалерии очень затушевано по сравнению с охватом фланга пехотой, и в связи с этим особенно сильно подчеркивается скопление римской пехоты к середине. Эту трактовку я уже пытался объяснить психологически, с точки зрения штаб-квартиры. Но не менее, если не более, правдоподобно предположение, что рассказ исходит от Фабия, слышавшего его в свою очередь от начальника африканской пехоты, того же Муттина. Муттин был достаточно просвещен в военном искусстве, чтобы по достоинству оценить значение кавалерийской атаки, но желание подчеркнуть подвиги собственных частей так велико, что невольно приводит его к некоторым противоречиям.

Дессау нашел поддержку своему взгляду у Белоха, доказывавшего еще до Дессау в труде о сражении при Треббии («Histor. Zeitschr.», т. 114 1915 г.), что свои сведения Полибий почерпнул не от Силена, а от Фабия. Все неясности, встречающиеся в описаниях перехода через Альпы, сражения при Треббии, перехода через Апеннины, сражения при Тразимене, над которым так ломают головы современные исследователи, можно объяснить тем, что данные Полибия исходят не непосредственно от человека из штаба Ганнибала, а от Фабия, своеобразно преломившего рассказ какого-то пунического военачальника.

Что зависимость Полибия от его источников была гораздо большей, чем обычно думают, Дессау устанавливает с большой достоверностью. Кромайер в оценке авторитета Полибия переходит от одной крайности к другой. Вначале он выступает в качестве защитника, во II же томе «Полей сражения» («Schlachtfelder») не хочет признавать ни его военных выводов, ни фактических данных (ср. «О военных действиях в сражении при Магнезии» – «Kriegerisches zur Schlacht bei Magnesia»). Говоря же о сражении при Каннах, он старается разбить меня при помощи авторитета Полибия и заявляет Карстедту: «Не понимаю, как кто-либо может не признавать или исправлять ясные слова древнего военного писателя, величайшего из всех, живших до Цезаря» (стр. 434). Допустим, что это так. Но что касается несогласий между мною и Кромайером в вопросе о Каннах, то тут дело не в признании или отрицания Полибия, а в том, какие поправки наиболее рационально внести в кривизну карфагенского фронта, о котором говорит Полибий. Ведь ее не приняли ни я, ни Кромайер. Я истолковал понятие «полумесяц» как современную подковообразную форму. Кромайер понимает форму полумесяца как уступообразное построение, которое тактически так же невозможно, как кривая лини». Второе разногласие -сосредоточения римлян в центре. Хотя, на мой взгляд, мы имеем здесь, дело с действительным происшествием, но и оно вследствие вышеизложенных причин очень преувеличено. По моему мнению, римляне с самого начала рассчитывали на глубокий массовый натиск. При численно превосходящей, но тактически неподготовленной пехоте они иначе действовать не могли.

По Кромайеру, римский фронт вначале был развернут очень свободно, и только во время наступления – в силу какого-то массового безумия – римляне, вопреки привычному им военному образу действия, сгрудились к середине. Заметьте при этом, что они, по Кромайеру, не были взяты в тиски пуническими обходными колоннами, а при наступлении добровольно так укоротили фронт, что карфагеняне могли зайти с флангов. Помимо несуразности такою. предположения, оно само собою отпадает еще потому, что при данном положении римские, фланговые части должны были бы отодвинуться на 700 м в сторону. Так как одновременное продвижение вперед может быть лишь очень коротким, то, очевидно, дело идет только о боковом продвижении. Легко представить себе, что означает боковое передвижение больших масс на 700 м в течение нескольких минут.

Опровержение этой танцевальной тактики, – которая если и не опирается на достоверные показания источников, то во всяком случае на них ссылается, – имеется в моем труде «Сражение при Каннах» («Histor. Zeitschr.», т. 109, стр. 481). В изданной в 1912 г. книге Кромайера «Борьба Рима за мировое господство» («Roms Kampf um die Weltherrshaft») автор очень приблизился к моей реконструкции сражения, усиленно подчеркивая то обстоятельство, что римляне с самого начала стояли «возможно более тесно» сомкнутыми рядами. Дальнейшее укорачивание фронта он, как и я, считает явлением второстепенным. При ближайшем рассмотрении нет даже никаких разногласий, так как «возможно более тесное построение; войск явно исключает возможность квинкункс-интервала и делает излишним уступообразный порядок карфагенян.

Тичино. Треббия. Тразименское озеро

4. Нет необходимости исследовать все бои и сражения этой войны, имевшие место до и после Канн. Нам достаточно установить, что выводы, сделанные из исследования сражения при Каннах, могут быть отнесены ко всей римской и пунической тактике данной эпохи.

При Тичино карфагенская конница одержала верх над римской. Римская легкая пехота, сопровождавшая конницу, не успела даже приступить к метанию, а сразу обратилась в бегство из страха быть растоптанной наступавшей неприятельской конницей.

5. При Треббии, так же как и при Каннах, пуническая кавалерия и легкая пехота обошли римлян с флангов и атаковали их с тыла. Части, бывшие у Ганнибала в засаде, якобы еще больше увеличили силу тылового удара. Но такого рода засада тактически невозможна. Если она находилась приблизительно на пути продвижения римлян, то все 2 000 чел., будучи обнаружены противником, что весьма вероятно, должны были бы погибнуть. Если же засада находилась на значительном расстоянии в стороне, то она была бесполезна, так как карфагеняне, произведя охват римских крыльев, несомненно, опередили бы ее. Для меня совершенно ясно, что Полибий стал жертвой какой-нибудь римской басни. После Канн римская гордость старалась найти утешение в такого рода побасенках, которые, впрочем, и сейчас пересказывают некоторые историки. Но самое существенное в том, что римлянам, хотя они были взяты в тиски так же, как и при Каннах, удалось прорваться во все стороны и спасти большую часть войска.

О причинах, по которым это сражение окончилось для них гораздо благоприятнее, чем сражение при Каннах, не говорит ни один источник. Общие условия были для римлян не более, а значительно менее благоприятны, чем при Каннах. При Каннах карфагеняне численно намного превосходили их, при Треббии – лишь незначительно или даже вовсе не превосходили. Их конница при Каннах равнялась 6 000 всадников против 10 000 пунийцев, при Треббии же лишь 4 000. Кроме того, карфагеняне имели в своем распоряжении некоторое число слонов, служивших для всадников подкреплением в атаке. При этом, если верить рассказам, нужно учесть еще части пунийцев, бывшие в засаде, и, наконец, физическую усталость римлян, измученных, по словам Полибия, переходом через ледяные воды разлившейся Треббии; вода доходила римлянам до груди, и вдобавок они перед этим ничего не ели.

И если, несмотря на все эти обстоятельства, римляне в сражении при Треббии оказались в более благоприятных условиях, то причина, очевидно, та, что Ганнибалом для охвата были назначены лишь конница и легкая пехота. Несмотря на то,что собственная его фаланга была, таким образом, еще сильнее, в ней был произведен прорыв в том месте, где находились кельты и африканцы.

Отдельные, очень трудные вопросы этого сражения разработаны в прекрасном труде И. Фукса «Вторая Пуническая война и ее источники Полибий и Ливий» (Jos. Fuchs, Der zweite punische Krieg und seine Quellen Polybius und Livius), о них я буду говорить ниже. Но против Фукса снова выступил Белох («Histor. Zeitschr.», т. 114, 1915 г.). Он, впрочем, снова доказывает, что Кромайер слишком решительно исправляет Полибия, противореча своим же собственным взглядам, изложенным в других трудах.

6. Сражение при Тразименском озере является нападением, произведенным на походе. Оно показывает, с какой уверенностью начальники карфагенской конницы умели самостоятельно действовать и как беспомощны в этом отношении были римляне. 10 000 чел. при Треббии и 6 000 чел. при Тразимене прорвались сквозь пуническое кольцо, но не нашли способа оказать помощь державшимся еще римским частям; между тем пунические полководцы всегда действовали совершенно самостоятельно.

Вопрос, каким образом Ганнибал из Верхней Италии пробрался к Тразименскому озеру, был до сих пор очень не ясен; теперь же, по моему убеждению, вопрос этот окончательно решен благодаря исследованиям И. Фукса «Ганнибал в Средней Италии» (Jos. Fuchs, Hannibal in Mittelitalien, Wiener Studien, т. 26, вып. 1, 1904 г.). Не согласен я только с его изображением самого сражения. Оно изображено не как внезапное нападение, а как заранее подготовленное Фламинием сражение в открытом поле.

Примечание к 3-му изданию. – Из более новой литературы, относящейся к этому сражению, могу еще указать; Gartner, Berl. Dissert. 1911. – Grobe, Zeitschr. f. osterr. Gymnas. 1911, 7. Heft, S. 590. – Caspari, Engl. Historical Rev. 1910 Juli. – Reusz, Rhein. Museum 1910. – Fuchs, Zeitschr. f. osterr Gymnas. 1911. – Sade, Klio 1909. – Konr. Zehmann, Jahresber. Philologischen Vereins, Bd. 41. 1915.

Останавливаться здесь на противоречиях нет оснований. Отмечу только, что, как это доказал Леман, Кромайер и в данном случае сильно расходится с Полибием. Это, конечно, не является упреком, но лишь вновь подтверждает, что Кромайера не следует считать защитником авторитета Полибия.

Примечания:

[1] Средняя глубина была значительно меньше; при наступлении интервалы становились неравномерными и во время наступления заменялись частями, внедрявшимися в них с тыла В предыдущих изданиях я допускал возможность двойной длины при соответственно малой глубине. Но теперь я пришел к убеждению, что фронт, развернутый на 2 км, не мог бы продвигаться вперед, сохраняя хороший порядок.
[2] Полибий говорит, что иберийская и галльская конницы находились на левом, нумидийская – на правом крыле, и характеризует их первоначальные действия, как стычки. В сражении при Треббии он отличает тяжелую кавалерию («всю тяжелую и регулярную конницу») от нумидийцев. Отсюда следует, что тяжелой кавалерией были иберийцы, а это не исключает того положения, что Ганнибал имел также африканских кирасиров; лишь a potiori легкая конница могла быть названа нумидийской…

Источник:

Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. «Директмедиа Паблишинг». Москва, 2005.

 
© 2006 – 2019 Проект «Римская Слава»