Причины и повод к Союзнической войне (Сивкина Н. Ю.)

К двадцатым годам III в. расстановка политических сил в Греции изменилась. Еще несколько лет назад совместными усилиями двух федераций — Ахейской и Этолийской — македонское влияние в Элладе было фактически уничтожено. В ходе Деметриевой войны 239—229 гг. Македония потеряла возможность контроля и вмешательства в дела греческих государств¹. Сразу после смерти Деметрия от Македонии отпала Фессалия, македонские гарнизоны покинули Афины, Пирей, Мунихий; последние промакедонские тираны в Пелопоннесе (в Аргосе, Флиунте, Гермионе) отказались от своей власти и передали города ахейцам. Хотя новый правитель Антигон Досон вернул часть Фессалии, в целом положение Македонии оставалось чрезвычайно тяжелым². Однако следующий конфликт в Пелопоннесе, известный как Клеоменова война³ 229—222 гг. между Спартой и Ахейским союзом, навсегда погубил этот хрупкий шанс на развитие федерализма⁴ и независимости в Греции. Этолия, провозгласив нейтралитет в этом столкновении, преследовала собственные экспансионистские цели, рассчитывая на ослабление бывшего союзника и утрату им ведущих позиций на международной арене. Действительно, обстоятельства сложились таким образом, что Ахейская федерация оказалась на грани катастрофы. Возрожденное Клеоменом милитаристское государство едва не стерло Ахейский союз с политической карты Греции. В столь безвыходной ситуации стратег федерации Арат Старший решился на шаг, перечеркнувший всю его прежнюю политику. Он обратился за помощью к той державе, в борьбе с которой все прошлые годы видел свою основную задачу, — к Македонии, к царю Антигону Досону⁵. Неудивительно, что победителем в войне между Ахейским союзом и Спартой стала Македония⁶. Ее царь увидел возможность одним дипломатическим ударом восстановить то свое положение в Греции, за которое его предшественники вынуждены были долго бороться. Результатом соглашения между Аратом и Досоном стал договор об образовании лиги, заключенный в 224 г.⁷ С ахейской точки зрения, этот союз спасал то, что еще могло быть спасенным, т. е. само существование федерации⁸.

Включая в себя ряд новшеств, в целом условия договора были сходны с принципами, на которых основывались прежние союзы под эгидой Македонии — Коринфская лига, созданная Филиппом II в 338 г. и альянс Антигона Одноглазого и его сына Деметрия с греками в 302 г. Прежде всего, вероятно, гарантировалась неизменность государственных устройств, которые существовали у участников лиги на момент заключения договора, и их автономия; запрещалось введение гарнизонов и выплата дани (Polyb., IV, 25, 7). По мнению Ф. Уолбэнка⁰⁹, гарантия ??????? ???????? была закреплена в официальном документе, именно поэтому у Полибия и использовано такое стандартное выражение. Вероятность существования данного пункта в договоре велика, учитывая, что в аналогичных союзах (в 338 г. и 302 г.) такое условие существовало. Нельзя не отметить, что сохранение существующих конституций стало практически традиционным положением в договорах греков с Македонией¹⁰. Между участниками союза, а также против македонского царя запрещались военные действия; вероятно, именно это подразумевается у Полибия (IV, 16, 5), который сообщает, что лакедемоняне обязались воздерживаться от всяких неприязненных действий против македонцев и Филиппа. В речи Филиппа (IV, 24, 5) содержится фраза, что наказание от имени симмахии должно следовать за обиды, которые касаются целого союза, но не за действия внутри государства. Такое постановление было обязательным в союзах 338 и 302 гг.¹¹ В случае нападения на одного из союзников потерпевший мог обратиться к членам лиги за помощью (Polyb., IV, 15, 2).

Важнейшим условием явилось запрещение союзникам вести самостоятельную внешнюю политику (Polyb., IV, 16, 5; Plut. Arat., 45). Возможно, однако, что союзникам позволялись отдельные внешнеполитические акции до тех пор, пока они не мешали интересам лиги в целом (Polyb., IV, 9, 5). Подобное ограничение, но не упразднение права сношений с иностранными государствами, кажется, существовало и в Ахейском союзе, хотя этот союз был не симмахией, а федерацией, что является существенным отличием¹². Конечно, Ахейский союз нельзя считать «Эллинской лигой в миниатюре», но, вполне возможно, поведение ахейцев в 220 г.¹³, объяснялось тем, что они видели в лиге некое подобие своего союза. Скорее всего, среди запретов в договоре лиги не было полного запрещения ведения самостоятельной внешней политики. Вероятно, отдельные внешнеполитические контакты государств-участников Эллинского союза допускались, если они не наносили ущерб другим союзникам. По мнению Дж. Ларсена¹⁴, члены лиги имели право даже вести самостоятельную войну против государства, не участвующего в союзе. Но в таком случае из этого условия вытекает возможность начать войну без разрешения совета союзников — синедриона. Следовательно, агрессор, как член лиги, мог надеяться на помощь союзников, если возникнет необходимость просить о помощи, хотя война была начата им не в интересах лиги, а только в своих собственных. Вряд ли подобная перспектива устроила бы других членов, поэтому правильнее, на наш взгляд, предположить, что объявление войны относилось все же к компетенции синедриона (Polyb., IV, 25,1 — 26,1; 13,1-7).

В новую организацию в 224 г. вошли Македония и Ахейская лига, а также их союзники¹⁵. С этого момента военное счастье отвернулось от спартанского царя Клеомена III. Он был разбит в битве при Селассии в 222 г.¹⁶ и бежал в Египет. Антигон занял Спарту, вернул ей прежние законы и государственное устройство, затем увел свои войска в Македонию, так сообщает Плутарх (Cleom., 30). Победители установили контроль над Спартой¹⁷.

Естественно, пока шла Клеоменова война антиспартанский характер лиги был очевиден. Однако после разгрома Спарты союз не прекратил своего существования. С инициативой его расторжения не выступили ни Македония, ни Ахейский союз. В связи с этим закономерен вопрос: против кого же теперь была направлена эта симмахия? По мнению одних исследователей¹⁸, против Этолийского союза, по другой версии¹⁹, против Рима. Первое предположение кажется достаточно убедительным только в применении к ахейцам. Поэтому следует рассмотреть отношение союзников к вопросу о сохранении лиги по отдельности.

Можно указать, что при создании лиги Ахейский союз в первую очередь учитывал свои собственные интересы. Рано или поздно ахейцы должны были столкнуться с притязаниями Этолийского союза на влияние в Пелопоннесе. Как образно отметил Дж. Ларсен²⁰, не стоит обелять позицию этолийцев: они были агрессивны и до, и после Клеоменовой войны. Это же было свойственно и ахейцам. Арат стремился расширить федерацию как можно больше, причем любыми средствами, даже нарушая международное право. Война между ними была совершенно неизбежна²¹. Поэтому Арат, стратег союза, видел в альянсе с Македонией реальную возможность получить помощь в предстоящей войне с Этолией²².

Однако вызывает сомнение тот факт, что в 224 г. при создании лиги, в тяжелейший для Ахейского союза момент, Арат мог предвидеть не только благоприятный исход Клеоменовой войны, но и замышлять новую военную акцию. Даже после победы в 222 г. над Спартой ахейцам потребовалось немало времени, чтобы поправить свои пошатнувшиеся позиции. Более того, ослабленные из-за потерь в ходе войны они сами легко могли стать объектом агрессии со стороны этолийцев. Они были не в состоянии самостоятельно организовать врагу отпор на должном уровне, что и показали впоследствии события при Кафиях и в Кинефе. Скорее всего, их мысли в этот момент склонялись к миру. Тем более, что такой искусный дипломат, как Арат, имел возможность ослабить противника, воспользовавшись отдельными статьями договора лиги, в частности, условием свободы мореплавания, предусмотренным параграфами Общего Мира²³. Позиция ахейцев изменится через два года. Поводом к новой войне послужила перемена внешнеполитического курса Мессении, которая, благодаря дипломатическим усилиям Арата, разорвала союзные отношения с Этолией и заявила о намерении вступить в Эллинскую лигу²⁴. Однако нельзя утверждать, что уже после Клеоменовой войны направленность лиги против Этолийского союза была очевидной.

Версия об антиримском характере лиги с самого начала существования союза 224 г. несколько сомнительна. В двадцатых годах III в. интересы Рима были направлены, главным образом, на юг Средиземноморья, а в отношении Греции римляне не предпринимали ничего, что могло создать какой-то повод к войне. Ни македонский царь, ни Арат не могли заглядывать в отдаленное будущее, предвидеть начало агрессии Рима и задумать лигу как организацию обороны против римлян. Тем более, что внутри Греции стабильности по-прежнему не было. Это обстоятельство не давало возможности ни ахейцам, ни македонянам отвлекаться от внутригреческих проблем.

Следует рассмотреть еще один фактор, которому некоторые исследователи придают слишком большое значение. Речь идет об иллирийских делах и установлении римского протектората на Балканах после победы в первой Иллирийской войны в 229—228 гг. Хотя глубокое исследование этой проблемы не входит в задачу настоящего труда, но этот вопрос нельзя и обойти молчанием, так как начиная с этого времени греческий мир приходит в соприкосновение с римским и греко-македонские отношения так или иначе затрагивают иллирийско-римские. Поэтому мы ограничимся некоторыми существенными замечаниями.

Основные данные об истории иллирийских войн содержатся у противоречащих друг другу Полибия и Аппиана. Но оба автора подчеркивают размах иллирийского пиратства в правление предводителя племени ардиэев Агрона и его жены Тевты, сообщают об отправке в Иллирию римлянами послов и убийстве одного из них (App. Illyr., II, 7, 3—4) или обоих (Polyb., II, 7, 3; 8, 6-8), а также указывают на измену Деметрия Фарского как одну из причин быстрого успеха римлян в Иллирии (App. Illyr., II, 7, 3—4; Polyb., II, 9, 1—10; 10, 2—8; 11, 4). Кроме того, Полибий сообщает, что консул Постумий Альбин через своих легатов дал объяснения по поводу римского вмешательства на заседаниях Этолийского и Ахейского союзов. Вскоре после этого (Polyb., II, 12, 4—8) сенат отправил послов с той же миссией в Коринф и Афины²⁵. Столь скудные сведения не позволяют однозначно ответить на главный вопрос, представляющий интерес для понимания направленности Эллинской лиги: были ли эти действия враждебны Македонии или, говоря в ином аспекте, были ли они восприняты как таковые в Македонии²⁶?

Исходя из приведенных свидетельств, X. Хабихт, например, подчеркивает, что Этолия и Ахайя в тот момент находились в состоянии войны с Македонией, а Афины недавно вышли из-под ее власти. Поэтому не могло быть случайностью, что ни легаты Постумия, ни послы сената не посетили царский двор в Пелле. Хотя автор считает, что версия о желании Рима изолировать Македонию уже в то время — слишком рискованная, он утверждает, тем не менее, что римляне пытались снискать симпатии новому порядку у противников Македонии, а подобные шаги не могли оставить македонского царя равнодушным²⁷. Однако эта версия базируется в целом лишь на материале Полибия, что позволяет поставить ее под сомнение²⁸. Кроме того американский историк несколько преувеличивает, говоря о состоянии войны Этолии и Ахайи с Македонией. Ахейский союз с 229 г. вел уже другую кампанию — против Спарты, его внимание от событий на севере было отвлечено. В Македонии сменился царь: после гибели Деметрия II в 229 г. в сражении с дарданами трон занял Антигон Досон, сначала в качестве регента, затем — царя. Вполне очевидно, что внимание нового правителя занимали не иллирийские проблемы, а в первую очередь внутригосударственные, поскольку из Деметриевой войны Македония вышла с существенными потерями. Этолия также не была «в состоянии войны»; она придерживалась позиции нейтралитета в ахейско-спартанском столкновении, а по отношению к Македонии правильнее говорить об этолийской враждебности. Другое дело, если бы исследователь вывел римское появление на Балканах из войны 239—229 гг., точнее из событий 231 г., когда князь иллирийского племени ардиэев Агрон выступил на стороне Македонии и вел успешные действия в Адриатике. Но в данном случае X. Хабихт не разграничил события, относящиеся к Деметриевой войне, и действия Тевты в 229 г., которые уже не имели к ней отношения.

Обращаясь к другим, более серьезным исследованиям иллирийского вопроса, мы встретим весьма разнообразные взгляды на указанный выше пассаж Полибия. Так, вопреки мнению М. Кэри о том, что посольства были лишь «обменом любезностями»²⁹ и утверждению Ф. Уолбэнка³⁰, который не признает их антимакедонский характер, некоторые исследователи полагают, что Рим рассчитывал найти в Этолии и Ахайе опору против македонян, а посольства в только что освободившиеся из-под власти Антигонидов Афины и Коринф — метрополию Аполлонии и Эпидамна, попавших в сферу римского протектората, имели ту же цель³¹. Однако мы придерживаемся иного мнения о сущности этих контактов.

Римские отношения с Иллирией и Македонией в рассматриваемое время имели довольно сложный характер. Поэтому представляется целесообразным рассмотреть римско-иллирийские контакты отдельно от македонско-иллирийских проблем.

Считается, что первая война римлян с иллирийцами была вызвана пиратскими действиями последних в этот период, что наносило чувствительный ущерб морской торговле³², хотя римский сенат довольно долго с безразличием относился к жалобам торговцев³³. Однако накануне столкновения участились случаи нападения на римских граждан, заканчивавшиеся грабежом, похищением или убийством³⁴. Как попытался показать А. П. Беликов, основную причину войны следует видеть в стремлении римлян накануне столкновения с Карфагеном обеспечить тыл со стороны Иллирии, устранить помехи морской торговле, значение которой в военное время всегда возрастает³⁵. Не следует игнорировать и тот факт, что сотрудничество между пуническими и иллирийскими морскими силами могло рассматриваться в Риме как вполне реальное³⁶. И не случайно мирный договор, подписанный после войны, запрещал иллирийцам использовать поенные корабли южнее Лисса.

Но фактически предлогом для римского вмешательства стало обращение к ним за помощью жителей острова Иссы, который наряду с Фаром, Эпидамном и Керкирой был важным перевалочным пунктом в римской торговле. Этот регион особенно сильно страдал от разбоя иллирян, управляемых после смерти Агрона в 231 г. его вдовой Тевтой (Polyb., II, 8—10). С просьбой о помощи пострадавшие обращались к ахейцам, этолийцам, греческим городам иллирийского побережья, но нашли отклик лишь у ахейцев, однако, и те были бессильны остановить иллирийцев (Polyb., II, 9, 8 и 10, 1—6). Призыв же к Риму нашел понимание и поддержку. Примечателен факт, что римляне вмешались лишь тогда, когда греческие города находились на краю гибели, и никто из соседей не мог помешать их сдаче варварам. Выступив в роли защитника Иссы, Рим заложил основы для дальнейшего сотрудничества и с другими эллинскими городами.

Таким образом, можно считать вполне справедливым мнение, что эта война соответствовала устремлениям самих греков, страдавших, как отмечал Полибий, от иллирийских рейдов³⁷ (II, 12, 5). Но не менее важен тот факт, что военные действия в Иллирии отвечали и собственно римским интересам. Выбор государств, в которые Рим отправил посольства с разъяснениями своих действий, можно объяснить не политическими, а, прежде всего, экономическими мотивами. Мы не согласны с мнением А. П. Беликова³⁸, который высказывает мысль о том, что сенат ни прежде, ни в последующие годы не обращал внимание ни на потребности купечества, ни на пиратство, мешавшее торговле (сенат вмешался лишь тогда, когда пиратство блокировало хлебные поставки в Рим). Можно сказать, что этот случай был особый. Накануне войны экономические и политические цели были взаимосвязаны. Поэтому послы сената были отправлены в те греческие города, чьи экономические интересы терпели ущерб от действий иллирийцев. Именно этим можно объяснить, например, объяснения римлян в Коринфе. Этот крупный торговый город, с одной стороны, был метрополией греческих городов Иллирийского побережья, находившихся теперь в сфере римского влияния, но, с другой стороны, он входил в Ахейский союз и принимать государственные посольства в нем было в компетенции лишь всеахейского собрания или стратега союза³⁹. Иное дело, если речь шла о торговом партнерстве⁴⁰. В таком случае становится понятным, почему римские послы не прибыли в Македонию: Антигониды, в отличие от других эллинистических царей, не были крупными торговцами⁴¹.

Примечательно, что сначала легаты консула были отправлены к этолийцам и ахейцам. При этом Полибий пишет о прибытии в Этолию лишь легатов Постумия, но не о послах сената. Такое разграничение показательно. О торговых делах с этолийцами римляне переговоров не вели, поэтому послов к ним не отправляли. Прибытие же легатов, видимо, не нужно связывать только с тем фактом, что это были два самых сильных союза в Греции; следует учесть, что прежде к ним же направлялись послы Иссы с просьбой о военной помощи. Поэтому действия Постумия следует рассматривать скорее как акт вежливости по отношению к дружественному государству, чем установление официальных дипломатических отношений с этими федерациями. Кроме того, о пиратской деятельности этолийцев римляне также должны были слышать, а накануне войны с Карфагеном для Рима была нежелательна новая угроза римским коммуникациям. В таком случае прибытие легатов сразу после окончания боевых действий в Иллирии должно было послужить мягким предупреждением этолийцам от необдуманного повторения судьбы северных пиратов.

Таким образом, едва ли правомерно утверждать, что первые контакты римлян состоялись с врагами Македонии. Важнее факт, что сенат в тот момент не собирался развязывать войну на востоке, так как не мог делать долгосрочных прогнозов. Римляне не могли знать, что произойдет в Греции через несколько лет, а следовательно, появление их на Балканах было случайным событием, стечением обстоятельств в конце Деметриевой войны. Все эллинские государства остались в стороне от непосредственного участия в римско-иллирийском конфликте и не восприняли его как фактор угрозы своей независимости. Факт игнорирования сенатом Македонии не следует воспринимать как определение Римом следующей цели своей агрессии. Вероятнее всего, это государство их вообще не занимало до начала римско-македонских войн⁴². Соответственно, едва ли стоит принимать во внимание риторическое замечание Юстина (29, 3, 8), что римляне не были свободны от страха перед Македонией и что их будто бы пугала давняя слава македонской армии, покорившей Восток. Наконец, выходя за рамки исследуемого периода, нужно отметить еще один немаловажный момент: даже почти два столетия спустя после описываемых событий римские политики вряд ли понимали сущность политических отношений в эллинистических государствах⁴³. Непонимание это, по мнению Е. В. Смыкова⁴⁴, было основано на несходстве фундаментальных политических ценностей эллинистического мира и Рима и было общим для всех римских политических деятелей. Поэтому недопустимо говорить, что при своем первом контакте с этим миром римляне уже разобрались во всех тонкостях греко-македонских отношений, а следовательно, едва ли нужно придавать большое значение тому обстоятельству, что римские послы не посетили Македонию.

Кроме того известно, что античная дипломатия имела довольно примитивную структуру внешних межгосударственных связей⁴⁵. Дипломатические миссии носили эпизодический характер, отсутствовал институт постоянного представительства. Система ведения переговоров основывалась на отстаивании своих позиций и требовании уступок. Манипулирование при этом «силовым фактором» нередко приводило к объявлению войны⁴⁶. Рим, пожалуй, чаще других государств демонстрировал готовность заменить дипломатические средства на военные. Принимая во внимание приведенные выше обстоятельства, можно с уверенностью говорить, что шаги, предпринятые сенатом после победы над иллирийцами, нельзя рассматривать как установление дипломатических отношений с врагами Македонии, поскольку на том этапе развития античной дипломатии такие политические инструменты были для нее не характерны.

Следующий этап римско-иллирийских отношений связан с еще одним заинтересованным лицом — Деметрием Фарским. Его личности можно посвятить отдельное исследование, но в нашу задачу это не входит. В данном месте необходимо отметить лишь несколько весьма важных моментов. Иллирийский династ Деметрий, оказавший услуги римлянам в первую войну, чувствовал себя весьма уверенно и безнаказанно до 220 г. Его корабли, так же как и суда другого иллирийского вождя Скердилаида, неоднократно заплывали южнее Лисса. Примечательно, что они не затрагивали городов, входивших в сферу римских интересов, т. е. Эпидамна, Аполлонии и Коркиры, — вероятно, в их задачи не входило провоцирование Римской республики. Пользуясь начавшейся войной с Ганнибалом, Деметрий активно расширял сферу своего влияния. В результате его усилий к 220 г. к востоку от Италии появляется мощная, независимая, нестабильная и потенциально опасная для римлян сила на море⁴⁷. Подобные действия в условиях, когда Рим был занят войной с Карфагеном, несли угрозу для римлян, так как могли привести к установлению иллирийского контроля над Ионийским заливом⁴⁸, открыв южноиталийские территории для нападения с моря.

В данной связи следует отметить, что македонский царь не имел никакого отношения к действиям Деметрия в это время⁴⁹. Полибий добавляет (III, 16, 4), что зимой 220—219 г. Рим наблюдал за соседями. Не укрылся от Рима, вероятно, и факт заключения союза между македонским царем и Скердилаидом (IV, 29), оформленный примерно в это же время и направленный против Этолии. Столь оживленные действия иллирийцев вызывали в сенате серьезные опасения, что римляне могут быть вытеснены из Иллирии Деметрием; это обстоятельство могло стать причиной их решения напасть на него⁵⁰. Еще раз отметим, что накануне Союзнической войны соглашение с римлянами не заплывать южнее Лисса нарушил не только Деметрий Фарский, но и Скердилаид. Однако относительно второго из династов римляне не предприняли никаких карательных мер. Таким образом, становится очевидным, что римляне развязали вторую Иллирийскую войну против Деметрия не из-за того, что он совершил, а из-за того, что мог сделать⁵¹. Тот факт, что и после второй войны римляне сохранили над этими землями протекторат, а не включили их в провинциальную схему, подразумевает отсутствие у Рима в тот момент заинтересованности в каком-либо расширении границ на восток. Но есть и обратная сторона этого утверждения: сохранение протектората означало, что римляне не опасались никакого другого вмешательства, включая и македонское, в их сферу влияния.

В ходе Союзнической войны в 218 г. Деметрий, разбитый римлянами, бежал к Филиппу и с тех пор сопровождал его во всех кампаниях. Полибий называет его злым гением царя, склонявшим его к недостойным поступкам и побуждавшим к войне с Римом. Возможно, Деметрий действительно надеялся вернуть утраченное с помощью македонских сил. Юстин приводит совершенно неправдоподобную версию обещаний Деметрия. Якобы он, подталкивая Филиппа к войне на западе, обещал уступить ему свое государство, которое захватили римляне, так как ему будет приятнее видеть, что его достоянием владеет союзник, а не враг (Just., 29, 2, 6). Конечно, македонский правитель в то время был еще очень молод, ему не хватало опыта ни в управлении государством, ни в дипломатии, однако едва ли он поверил бы таким речам Деметрия. Высокое положение, которое занял при нем беглый иллириец, объясняется не наивностью македонского царя, а необходимостью иметь при себе советника по морским вопросам. К сожалению, Филипп не мог знать последствий предоставления приюта иллирийскому авантюристу, не мог предвидеть, в каком свете будут представлены его действия в Риме.

Итак, становится очевидным, что именно Деметрий, а вовсе не македонское государство, был опасен Риму. Внешне связи Деметрия с македонским царским домом выглядели подозрительно и враждебно. Неудивительно, что Рим и Македония игнорировали друг друга, находясь в состоянии «холодной войны», если воспользоваться современной терминологией. Предоставление убежища Деметрию после разгрома и нежелание выдать его римлянам (Liv., 22, 33, 3) в 217 г., а также занятие Дассаретиды в борьбе против Скердилаида и претензии на Аполлонию в следующем году — все эти шаги были расценены сенатом как акт открытой вражды. В расчет не были приняты ни ультимативный характер римского требования, предъявленного царю, ни его греческие интересы, ни мирные устремления. Римляне фактически оценивали все его действия через призму собственной агрессивности, что в конце концов и привело Рим и Македонию к войне.

Переходя к обзору македонско-иллирийских отношений, прежде всего следует ответить на вопрос, расценили ли македоняне действия римлян в Иллирии как агрессивные и наносящие ущерб своим интересам. Едва ли следует, в свете этих событий, говорить о македонской враждебности Риму⁵². Македония после смерти Деметрия II была едва способна защитить собственные границы. Дарданы весной 229 г., нанеся поражение Деметрию, наводнили Пеонию и вторглись в македонские земли. В то время как новый правитель — регент Антигон Досон — боролся против них и наводил порядок в стране, активизировались другие враги. Этолийцы вторглись в Фессалию, Афины восстановили независимость. Престиж Македонии настолько упал, что едва ли можно было теперь говорить об её доминирующей роли в греческом мире. Учитывая подобные обстоятельства, римляне не должны были воспринимать Македонию как угрозу их протекторату над Иллирией⁵³. Утверждение о том, что Рим мог предвидеть восстановление могущества Антигонидского царства и его наступление на Иллирию, вводит нас в опасную сферу чистых предположений.

Мнение некоторых исследователей⁵⁴ о важности западных границ для Македонии и о действиях Рима, отрезавших ее от моря, несколько преувеличено. Следует вспомнить хотя бы тот факт, что у Македонии во времена Досона не было сильного флота, способного контролировать западные воды. Более того, морская программа вообще была заброшена царем после 227 г.⁵⁵ Дело в том, что для казны содержание наряду с большим сухопутным войском еще и соразмерного с ним флота было слишком тяжелым бременем. Помимо денег, недоставало также квалифицированных кадров. Лишь в ходе Союзнической войны Филипп V начал воплощать в жизнь морскую программу и занялся строительством судов, однако, не вполне успешно⁵⁶. Македонский флот появится лишь к 201 г.

Что касается сухопутной — как западной, так и северной — границы, то для македонского царя она всегда была неспокойной⁵⁷, но это обстоятельство не позволяет говорить об Иллирии как о македонской «сфере жизненных интересов». Сил для ее подчинения ни у одного македонского правителя не было: гористая местность и партизанская тактика ведения войны местным населением становились существенным препятствием для завоевания Иллирии. Даже самый успешный в иллирийских делах македонский царь Филипп II никогда не подчинял себе всю Иллирию, никогда не управлял областью, вошедшей позднее в римский протекторат⁵⁸. Кроме того, племенная структура Иллирии создавала благоприятные условия для наиболее амбициозных иллирийских вождей в осуществлении собственной политики. Здесь было невозможно решать пограничные проблемы на основе сколько-нибудь длительного соглашения. Поэтому Македонии требовалась хорошая линия обороны и постоянная боеготовность. Принимая во внимание тот факт, что из Деметриевой войны македонское царство вышло с большими потерями, едва ли оно могло тогда померяться силами с агрессивным иллирийским государством Агрона и Тевты. Агрон располагал гораздо более мощным военным потенциалом, чем любой иллирийский правитель когда-либо прежде. Позднее другие иллирийские династы, такие как Деметрий Фарский и Скердилаид, имея более скромные возможности, чем Агрон, занимались пиратством, не чувствуя никакого давления со стороны соседей, в том числе и с запада⁵⁹.

Можно привлечь еще один аргумент в пользу мнения, что ни Иллирия, ни западные границы не были в числе приоритетных забот македонского царя. В 227 г. Антигон отправился в Карию, т. е. в Азию, и прервал поход, вероятно, в связи с посольством из Ахайи⁶⁰. Попытка вторжения в Карию весьма показательна: едва ли ее возможно воспринять как часть западной программы. Если бы не возникла непредвиденная ситуация в Греции, амбиции Досона простерлись бы совсем в ином направлении. Скорее всего, устремления македонян ни в ходе, ни после первой Иллирийской войны не были направлены ни против Рима, ни на яавоевание иллирийских племен. Более того, Полибий, не упускающий возможности дискредитировать дом Антигонидов, не сообщает ни о каких македонских планах в этом регионе в то время.

Следует остановиться и на союзных отношениях македонского дома с иллирийскими династами. По мнению Н. Хэммонда⁶¹, македонский царь не оказал помощи Тевте в борьбе с римлянами по той причине, что эта кампания развивалась очень быстро. Антигон просто не успел вмешаться и предотвратить ее крах. Однако из утверждения, что македонский царь не имел сил выступить против римлян, не следует вывод, что он был враждебен Риму. Установление римского протектората над Иллирией не очень беспокоило Досона⁶², подконтрольные Риму территории граничили с Македонией только в Антипатрии⁶³. Тот факт, что Агрон был союзником Деметрия II (Polyb., II, 2, 5), Деметрий Фарский — Антигона Досона (Polyb., II, 6), а затем Филиппа, Скердилаид⁶⁴ — Филиппа, точнее Эллинской лиги (Polyb., IV, 2, 9), говорит лишь об одном: Македония, подобно любому другому государству как древности, так и современности, была заинтересована в хороших отношениях с соседями. Эта заинтересованность подкреплялась еще и тем, что македонские правители широко практиковали найм солдат из варварских народов, которые стоили дешевле греческих⁶⁵. Но подобные взаимоотношения далеко не всегда подразумевают подчинение соседних государств и навязывание им своей воли.

Примечательно, что вскоре после битвы при Селассии в 222 г., несмотря на союз с одним из племен, Антигон Досон был вынужден вернуться в Македонию для защиты царства от масштабного нападения другого иллирийского народа. Опасность вторжения была настолько велика, что потребовала срочного отзыва всей армии из Пелопоннеса. Накануне Союзнической войны Скердилаид, родственник Агрона, участвовал в нападении этолийцев на Кинефу и ее разгроме, т. е. действовал против другого союзника Македонии (Polyb., IV, 16,10—11). В той же операции Деметрий Фарский⁶⁶ был привлечен для перехвата этолийцев Таврионом — македонским представителем в Пелопоннесе, но при этом его услуги были оплачены, хотя он являлся союзником царя Македонии (Polyb., IV, 19, 7—9). Как верно замечает Файн, «Полибий часто говорит о союзах, как о все еще продолжающих существование, поскольку они не были формально аннулированы. На самом же деле они могли уже не иметь реальной силы»⁶⁷.

Со стороны македонского царя также не последовало никакого вмешательства в боевые действия в Иллирии, т. е. в союзнических отношениях с Тевтой царский двор себя никак не проявил. Непосредственного соприкосновения Римских владений с границами Македонии не было. Как отмечал Н. Хэммонд⁶⁸, между Римом и государством ардиэев существовали буферные владения — территории дассаретов и Деметрия Фарского. В управлении атинтанов и парфиниев изменений не произошло, они сохранили политическую самостоятельность. В вопросе о статусе греческих полисов Иллирии мы склонны следовать за Г. С. Самохиной, которая считает, что они также сохранили суверенитет⁶⁹. Поэтому, подводя итог вышесказанному, можно отметить, что иллирийский фактор присутствовал в политике и Рима, и Македонии, но по-разному. Сенат, установив протекторат, считал недопустимым возникновение какой-либо угрозы своей власти в регионе, но это касалось, прежде всего, внутрииллирийских конфликтов. Для македонских правителей иллирийские племена были источником постоянных беспокойств, поэтому спокойствие на границе они достигали либо с помощью заключения союза, либо военными средствами. В такой ситуации у них не было возможности претендовать на земли, оказавшиеся под римским протекторатом. Также, на наш взгляд, нет существенных причин для утверждений о возникших у македонского царя опасениях реальной угрозы со стороны римлян и желании создать военный союз против них.

Интересы македонского царя в основном сосредотачивались на Греции, и война с Римом не могла содействовать его планам. Но из этого положения не следует и вывод о том, что Антигон Досон уже в 222 г. начал планировать войну против Этолии. Для царя цель союза была достигнута: Клеомен был разгромлен, а македоняне получили доступ в Грецию. Совершенно неправомерно думать, что Досон нацеливался на продолжительную экспансию в регионе или ясно представлял, как далеко он хотел зайти и какую степень контроля установить⁷⁰. Ближайшей задачей, стоящей перед ним, было закрепление достигнутого результата.

Именно эту цель он преследовал, размещая гарнизоны в Пелопоннесе; эта же задача побудила позднее Филиппа V образовать фактически македонскую провинцию в Трифилии (Polyb., IV, 80, 15). Иными словами, цари Македонии попросту удачно использовали благоприятную ситуацию. При этом они предпочитали не силовые методы, а искусную интерпретацию статей союзного договора лиги, в частности, условий Общего Мира.

Вместе с тем не следует отделять политику Филиппа V от линии его предшественника и указывать на тот факт, что ситуация несколько изменилась после смерти Антигона⁷¹. Трон занял молодой и неискушенный в дипломатии, как считали его противники, царь Филипп V. Хотя источники не упоминают о его участии ни в одной военной акции Досона, однако, он, вероятно, находился рядом с опекуном и в ходе боевых действий в Греции в 224—222 гг. и даже, предположительно, в Карийском походе в 227 г., поскольку пребынание его тогда в Македонии с политической точки зрения было нецелесообразным⁷². Полученный Филиппом в ранней юности военный опыт был неоценим, что в полной мере сказалось в ходе Союзнической войны. И враги, и друзья недооценили нового македонского царя.

В этом случае напрашивается предположение, что если Филипп первоначально не замышлял боевых операций против Рима, то традиционная македонская политика в Греции должна была подтолкнуть царя к войне с Этолийским союзом. Соответственно, как гегемон лиги, он мог планировать вступление в войну вместе с союзниками. Действительно, казалось бы, целью его политики в Греции было расширение македонской сферы влияния. Одним из средств достижения задуманного могла быть война. Филипп, конечно, как и другие, сознавал, что после окончания Клеоменовой войны столкновение Этолийского и Ахейского союзов — это вопрос времени. Можно было ожидать, что в ходе боевых действий македонский царь реализует, частично или полностью, свою программу нового подчинения Эллады. То обстоятельство, что войну придется вести с этолийцами — старыми и последовательными врагами Македонии, должно было устраивать Филиппа. В историографии довольно давно утвердилось мнение, что для него направленность лиги была ясна уже при восшествии на престол — следующую войну предстоит вести против Этолийской федерации. Как полагал Ф. Г. Мищенко⁷³, Союзническая война вообще была на самом деле войной Филиппа против этолийцев, а эллины, воевавшие на стороне Филиппа, были союзниками несвободными и покорными. Однако в настоящее время принято считать, что эллины в этой войне не были просто послушными сателлитами. Кроме того, в источниках нет ни одного слова, что Антигон и Филипп пытались отвоевать потерянные ими ранее территории в Греции⁷⁴. Конечно, интересам македонского царя война с Этолией не противоречила, если учесть возможность усиления в ходе нее македонского контроля в Греции. Вместе с тем следует помнить, что одной из причин столкновения являлось противостояние двух таких союзов, как Этолийский и Ахейский.

Достаточно вспомнить несколько фактов. Накануне войны интересы Македонии были затронуты захватом этолийскими пиратами македонского корабля и продажей экипажа (Polyb., IV, 6, 1). Тем не менее никаких ответных мер на этот явно недружественный шаг не последовало. Первые боевые действия велись одними ахейцами, а Филипп в это время продолжал оставаться в мире с этолийцами (Polyb., IV, 16, 3). После официального объявления эллинскими союзниками войны Этолии Филипп не сразу вступил в нее, так как был занят подготовкой армии и защитой страны от дарданов на севере⁷⁵. Сомнительно, что Филипп не был бы готов к войне, если бы сам развязал ее. Кроме того, за непричастность македонского правителя к развязыванию войны говорит тот факт, что местом зарождения конфликта стала Мессения, о которой речь пойдет ниже. В данном случае важно то обстоятельство, что к Эллинскому союзу это государство привлек Арат, а не Филипп. Не стоит сбрасывать со счетов и подготовку к войне этолийцев. Прекращение грабительских рейдов довольно внушительно ударило по их экономике, что рано или поздно привело бы к возобновлению традиционных рейдов и, следовательно, к конфликту с Эллинской лигой.

Таким образом, возможно лишь следующее объяснение: война затевалась Ахейским и Этолийским союзами, а Филипп вступил в нее в силу союзнических обязательств. Его планы расширения своего влияния в Греции опирались на мирные средства; большая война могла привести к опасным и непредсказуемым результатам. Обвинения в адрес Филиппа в развязывании Союзнической войны с целью реализации своих планов лишены основания; Филипп не был заинтересован в том, чтобы выглядеть агрессором в глазах греков. Такая репутация не соответствовала имиджу предводителя греческого союза. Свои планы Антигон Досон, а затем и Филипп V, предпочитали реализовывать, опираясь на статьи Общего Мира. В этом они следовали примеру существовавших в 338 и 302 гг. Коринфских лиг. После окончания Клеоменовой войны расторжение союза не входило в планы македонского царя, который видел в нем возможность укрепления своего положения в Греции мирными средствами благодаря занимаемой им должности гегемона лиги.

Подобная цель стояла прежде перед Филиппом II, а в 302 году перед Антигоном Одноглазым и его сыном. В этом отношении политика македонских царей не менялась. Менялись условия, методы, но сама идея господства македонян над Грецией оставалась неизменной. Более того, никогда политика македонских царей в Греции не была столь успешной, как у Досона. Ни Филиппу II, ни Александру не удавалось завоевать симпатий большей части греков. Антигон Одноглазый и Деметрий Полиоркет возглавляли лигу греков очень короткое время, чтобы добиться задуманного. Своими успехами Антигон Досон был обязан, по мнению Г. Бенггсона⁷⁶, своим способностям и необычайно прозорливой политике.

Таким образом, в период 222—220 гг. цари Македонии рассматривали лигу как инструмент расширения македонского господства в Греции; ахейцы же использовали ее для усиления своей федерации. Думается, нельзя говорить однозначно о направленности союза в то время против какого-то определенного противника, поскольку оба — и Арат, и македонский царь, — преследуя каждый свою цель, были заинтересованы в сохранении мира в Греции и закреплении достигнутых успехов.

Однако через два года после завершения Клеоменовой войны Греция вновь была втянута в боевые действия, известные в литературе как Союзническая война 220—217 гг. Согласно Полибию (IV, 3,1 sqq.), в развязывании военных действий виновны одни этолийцы⁷⁷. Они давно тяготились миром, мешавшим им грабить соседей. В 220 г. ситуация для них сложилась благоприятным образом: македонский царь Антигон Досон умер⁷⁸, престол занял молодой и неопытный как в управлении, так и в командовании Филипп V. Имелся и повод к началу действий — измена мессенцев⁷⁹. Именно в Мессении столкнулись интересы двух крупных и влиятельных греческих союзов — Этолийского и Ахейского — в борьбе за сферы влияния в Пелопоннесе. Благодаря дипломатическому искусству стратега ахейцев Арата Мессения в 220 г. порвала союзнические отношения с этолийцами и вошла в состав Эллинской лиги. Этолийцы расценили это событие как casus belli и начали военные действия против лиги.

Полибий так излагает историю дипломатической борьбы за Мессению (Polyb., IV, 5). Стратегом этолийцев в то время был Аристон. Однако по состоянию здоровья он передал всю власть своему родственнику Скопасу. Именно Скопас объявил войну мессенцам, ахейцам и Эллинской лиге в целом, причем не дождавшись союзного собрания и без соблюдения соответствующей процедуры, поддавшись уговорам Доримаха, своего родственника. С юридической точки зрения, это явное нарушение действующего законодательства не должно было быть одобрено народом. Ряд свидетельств (Polyb., IV, 5, 9; XX, 10,11; Liv., 31, 32, 3) доказывает, что принимать решение о войне могло только этолийское собрание. Ни совет, ни магистраты не могли узурпировать эти права. Более того, существовал обычай: глава государства, т. е. стратег союза, не мог высказывать своего мнения во время обсуждения вопроса о войне (Liv., 35, 25, 7), чтобы не повлиять на исход голосования, поскольку считалось, что, стремясь к боевой славе и добыче, он был лицом заинтересованным⁸⁰.

Тем не менее известно, что этолийцы без официального постановления переправились в Пелопоннес и вторглись в Мессению. Этолийские пираты в то же время опустошали берега участников Эллинской лиги, в частности земли Эпира и Акарнании (Polyb., IV, 6, 2). Подобные действия Полибий расценивает как объявление войны участникам Эллинской лиги. Однако речь, вероятно, идет не об официальном начале боевых действий, а о разрешении всем желающим отправиться «за добычей»⁸¹. Столь масштабные действия, формально незаконные с точки зрения устава федерации, явно свидетельствуют о поддержке народом данного решения. Этолийцы даже не остановились перед захватом македонского царского корабля и продажей всей команды и груза в Этолии (Polyb., IV, 6, 1). Причину популярности у этолийцев приведенных выше мероприятий следует искать в договоре Эллинской лиги, запрещавшем пиратство (Polyb., IV, 3, 8) и угрожавшем общей войной нарушителям. Это условие лишило этолийцев значительной части доходов, вызвав среди них недовольство. Поэтому возвращение к традиционной политике было одобрено этолийцами, несмотря на нарушение процедуры.

Любопытен тот факт, что этолийцы не входили в Эллинскую лигу и договор лиги формально не касался их. Тем не менее, они предпочитали соблюдать общее решение о запрете пиратства, вероятно, не желая войны со всей Эллинской лигой. Пока был жив Досон они, хоть и зная о военной слабости Македонии на море, уважали мощь ее сухопутной армии. Теперь же, презирая нового правителя Македонии, этолийцы не опасались вмешательства македонян в греческие дела; угроза общей войны с нарушителем перестала играть для них существенную роль. Этолийцы фактически сами развязали эту войну. И объяснение Полибием такой перемены внешнеполитического курса, к сожалению, не заслуживает доверия: он представил объявление войны результатом злобы Доримаха на мессенцев.

Доримах, согласно Полибию, был отправлен в союзную этолийцам Фигалею для охраны этой области и разведки дел в Пелопоннесе (IV, 3, 7). Туда к нему прибыли пираты, и он — в силу непонятных причин — разрешил им совершать набеги на земли мессенцев (IV, 3, 8—10). Ничего не предпринимая в ответ на жалобы мессенских послов, Доримах тем не менее прибыл в Мессению, но отвечал насмешками и ругательствами потерпевшим (IV, 3, 12—13). Более того, он без видимых причин довольно длительное время оставался в Мессене, чем вызвал неудовольствие эфоров (IV, 4, 1—2). Когда же его призвали в собрание должностных лиц после очередного набега пиратов, он нашел претензии мессенцев, а особенно эфора Скирона, оскорбительными не только для себя лично, но и для всего Этолийского союза. Поэтому, вернувшись в Этолию, он, гневный и оскорбленный, убедил Скопаса в необходимости войны. Такую версию событий предлагает Полибий.

Столь опрометчивое поведение Доримаха в Мессении вызывает противоречивые суждения исследователей. Согласно одной из версий, Доримах намеренно провоцировал мессенцев, чтобы найти предлог для этолийского вторжения⁸². Согласно другой — набеги и грабежи были санкционированы им в своих интересах, поскольку он получал долю в дележе добычи⁸³. Есть и третье предположение: Доримах прибыл в Пелопоннес, надеясь вернуть Мессению под этолийский контроль. Однако он натолкнулся на твердую позицию усилившейся проахейски настроенной партии и поэтому перешел к открытым враждебным действиям⁸⁴.

Действительно, после образования Эллинской лиги 224 г. баланс сил в Греции изменился не в пользу Этолии. Клеомен был разбит и бежал в Египет, где вскоре погиб. В ходе войны образовалась Эллинская лига, которую возглавил македонский царь. В Пелопоннесе союзниками Этолийской федерации оставались лишь Элида и Фигалея. Иными словами, Этолия была полностью окружена землями враждебного альянса. В каком бы направлении федерация ни попыталась расширить свою территорию, везде ей противостояли члены лиги. На севере — Фессалия, Македония и Эпир; на востоке — Беотия, Фокида, Эпикнемидская Локрида; на западе — Акарнания, на юге — Ахейская лига, которая при поддержке Македонии, безусловно, стала самым сильным государством в Пелопоннесе. Начавшееся сближение между Мессенией и давним соперником Этолии — Ахейским союзом угрожало еще большим ослаблением позиций этолийцев и в Пелопоннесе, и на международной арене, что должно было вызвать попытку предотвращения ахейско-мессенского альянса⁸⁵. Поэтому Доримах, скорее всего, был отправлен в пограничную с Мессенией Фигалею не просто разведать дела в Пелопоннесе, а с целью принятия конкретных мер по возвращению союзника в сферу этолийского влияния.

Вероятно, для выполнения своей миссии Доримах имел полномочия располагать любыми средствами, но избрал силовые методы решения конфликта, что и вызвало использование пиратов для организации набегов на мессенские земли. По образному выражению Ф. Уолбэнка, этолийская дипломатия была, как обычно, неуклюжа⁸⁶. Примечательно, что Полибий полагает официальным заданием Доримаха охрану полей и города фигалян (IV, 3, 7), а такое задание, безусловно, подразумевало использование в случае необходимости военной силы. Следовательно, есть все основания утверждать, что использование пиратов было санкционировано этолийским правительством; Доримах вовсе не действовал на свой страх и риск, как пытается убедить нас источник. Нельзя сказать, что его миссия была полностью провалена. Он приобрел информацию об ахейских интригах, о чем и сообщил по прибытии домой Скопасу. Таким образом, весьма уместным является следующее замечание: Полибий просто не желает признавать тот очевидный факт, что этолийцы имели вполне законный повод для своих действий⁸⁷.

Следует также вспомнить, что хотя боевые действия начала Этолия, фактически они были спровоцированы ахейским стратегом Аратом. Дело в том, что последний имел влияние на молодого македонского царя Филиппа V, который только что занял трон и одновременно являлся гегемоном Эллинской лиги. Арат, естественно, рассчитывал на свой дар убеждения и надеялся одолеть старого соперника — Этолийский союз, использовав мощь всей Эллинской лиги и, в первую очередь, Македонии. Поэтому не вполне правильна точка зрения, что после образования лиги 224 г. ахейцы оставались номинально союзниками, на деле же стали сателлитами македонской монархии, пока в 198 г. своим переходом на сторону римлян не поменяли одну зависимость на другую⁸⁸. Напротив, Ахейский союз не потерял своего суверенитета. Не известен ни один случай, когда бы ахейцы для своих внешнеполитических акций испрашивали разрешения Филиппа.

Филипп был вынужден вмешаться в греческие дела согласно условию договора лиги, которое гласило, что в случае нападения на одного из союзников потерпевший мог обратиться за помощью ???? ??? ?????????? (Polyb., IV, 15, 1 sq.). Но для того, чтобы втянуть в войну всю лигу, Арату было необходимо выглядеть в глазах союзников защитником оскорбленной стороны, в данном случае — мессенян.

Его замыслам как нельзя более помогли грубые действия Доримаха. Проахейски настроенный Полибий отразил лишь отрицательные качества двух родственников стратега Аристона (IV, 3, 5; 5, 2; V, 11, 2): они воинственны, алчны, необузданны, нарушают законы. Однако не оставляет сомнения тот факт, что для провокации Арат выбрал момент, когда не стратег Аристон, а Скопас и Доримах фактически обладали всеми полномочиями, сосредоточив власть в своих руках.

Следует вспомнить и то обстоятельство, что Доримах в собрании должностных лиц в Мессении был возмущен выступлением эфора Скирона. Тот требовал не выпускать Доримаха из города до тех пор, пока он не возместит всех причиненных мессенцам потерь и не представит на суд граждан пиратов. Более того, в гневе Скирон заявил, что они не боятся ни Доримаха, ни его угроз. Вполне вероятно, что требования, выдвинутые Доримаху, были заведомо невыполнимыми, а заявление, что мессенцы не боятся этолийцев, пожалуй, можно расценить как указание на их надежду на поддержку Ахейским союзом. Можно также предположить, что Скирон был, вероятно, одним из лидеров проахейски настроенной партии.

Доримах и Скопас, таким образом, недооценили своего противника, не смогли разгадать далеко идущие замыслы Арата в вопросе о Мессении и поддались на его провокацию. Набеги и грабежи этолийских пиратов вовсе не напомнили союзнику о силе этолийцев, как полагали Доримах и Скопас, а лишь оттолкнули мессенцев и заставили их, как, вероятно, и планировал Арат, обратиться к Ахейскому союзу за помощью, а также с просьбой о вступлении в Эллинскую лигу. Лидеры военной партии в Этолии недооценили и молодого македонского царя. Они исходили из ошибочного предположения, что он слишком неопытен и не вмешается в греческие дела, а без поддержки Македонии образованная в 224 г. лига будет бездействовать⁸⁹. Начавшиеся вскоре этолийские вторжения, вероятно, были рассчитаны на испытание прочности Эллинской лиги.

Примечания:

[1] О Деметриевой войне см., например, следующие работы: Жигу нин В. Д. Международные отношения эллинистических государств в 280—220 гг. до н. э. Казань, 1980. С. 132 слл.; Дройзен И. История эллинизма. Т. 3. СПб., 2002; Will Е. Histoire politique du monde hell?nistique. T. 1. 1979. P. 311 ss.; Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 744 if.
[2] Кошеленко Г. А. Греция в эллинистическую эпоху. С. 150.
[3] О Клеоменовой войне см.: Жигунин В. Д. Международные отношения эллинистических государств… С. 146 слл.; Дройзен И. История эллинизма. Т. 3; Will Е. Histoire politique du monde hell?nistique. T. 1. 1979. P. 343 SS.; Walbank F. W. Macedonia and the Greek Leagues. P. 461 ff.
[4] Говоря о федерализме следует помнить, что это понятие в древности отличалось от современного: Кащеев В. И. Проблемы государственности эллинистической Греции в научном творчестве Дж. Ларсена // ВДИ. 1982. № 4. С. 143 сл.; Сизов С. К. Отцы-основатели США об уроках древнегреческого федерализма // Политическая история и историография (от античности до современности). Петрозаводск, 1994. С. 87—93.
[5] О ходе переговоров см.: Сизов С. К. Тайная дипломатия в годы Клеоменовой войны // Из истории античного общества. Горький, 1988. С. 58—71; Сизов С. К. Ахейский союз. С. 101— 110; Briscoe J. The Antigonids and the Greek states, 276—196 В. C. // Imperialism in the Ancient World. Cambridge, 1978. P. 152.
[6] В. Тарн (Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 757) полагает, что ахейцами двигал, в первую очередь, страх перед социальными реформами. Однако это весьма спорный вопрос. Есть даже мнение, что Досон косвенно мог быть причастен к войне, результаты которой были в его интересах. Он должен был стремиться не найти в Греции союзников, а разрушить политическое равновесие в Пелопоннесе: Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues // CAH2. Vol. 7.1984. P. 459. Некоторые исследователи заходят еще дальше, полагая, что именно Досон развязал Клеоменову войну: Treves P. Studi su Antigono Dosone // Athenaeum. Vol. 12.1934. P. 411.
[7] Полибий сообщает (II, 54, 4), что на синоде в Эгии осенью 224 г. Антигон Досон ??????????? ?????? ???????? ??? ????????, то есть стал главой новой Эллинской лиги. Следует отметить компромиссный характер союзного договора. Антигон при заключении союза пошел на некоторые уступки грекам: во-первых, он не насаждал в Греции марионеточные режимы; во-вторых, отказывался от силовой политики предшественников.
[8] Will Е. Histoire politique du monde hell?nistique. T. 1. P. 350.
[9] Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 353.
[10] При Филиппе II это условие имело для македонян очень важное значение, так как накануне заключения союза в греческих полисах произошли перевороты, в результате которых к власти пришли промакедонские лидеры. В то время положение о незыблемости государственных устройств означало сохранение власти за сторонниками Македонии, что обеспечивало македонскому царю поддержку всех его начинаний. Во времена союза Деметрия I с греками ситуация уже изменилась. Условие сохранения конституций присутствовало в договоре, но нельзя с уверенностью утверждать, что оно повсеместно ставило у власти именно сторонников Македонии. Уже в то время это условие начало терять свое первоначальное значение для македонского царя, а в союзе 224 г. уже не приносило никакой выгоды Македонии и лишь закрепляло те формы правления, которые существовали в момент заключения договора с Македонией, какими бы они ни были.
[11] Для союза 338 г.: Ps.-Dem., XVII, 2, 4, 11, 15, 17, 19, 30; SVA, III, 403. v. 5 sqq.; для союза 302 г.: SVA, III, 446. V. 9 sqq., 145 sqq.
[12] Как пример можно рассмотреть посольство Мегалополя в 227 году к Антигону Досону (Polyb., И, 47—49; Paus., 7,18, 6; 10, 22, 6), когда мегалополиты, испросив разрешения у всеахейского собрания, отправились просить помощи у македонского царя.
[13] Дело в том, что ахейцы в 220 г. самостоятельно постановили собрать войско и оказать помощь мессенцам по их просьбе (Polyb., IV, 7, 2 и 5). Вполне возможно, что они в данном случае действовали не как участники Эллинской лиги, а как суверенное государство, которое имело право на самостоятельные внешнеполитические акции. Не известен ни один случай, когда ахейцы для своих внешнеполитических актов испрашивали разрешение Филиппа: Klose P. Die v?lkerrechtlichte Ordnung der hellenistischen Staatenwelt… S. 106.
[14] Larsen J. A. O. Greek Federal States… P. 325; Schmitt H. SVA, III. S. 215.
[15] Единого списка членов нового союза в источниках нет; есть разрозненные упоминания, которые порождают множество предположений и споров. Полибий (IX, 38, 5) упоминает в числе союзников Фессалию, Эпир, Ахейский союз, Акарнанию и Беотию. Фессалия, хотя и находилась под контролем Македонии, была самостоятельным членом симмахии и, вероятно, посылала своих представителей в синедрион. См. также: Сивкина Н. Ю. Состав Эллинской лиги 224 г. до н. э. // Проблемы истории и творческое наследие профессора ?. П. Соколова. Н. Новгород, 1998. С. 43 слл.
[16] В разное время иссследователи называли датой битвы при Селассии либо 223, либо 221 г. до н. э. Основывались они на сообщении Полибия о том, что после битвы Антигон отправился в Тегею, а затем в Аргос, как раз ко времени Немейского празднества (Polyb., II, 70). Немейские игры всегда проводились на второй и четвертый год Олимпиады (т. е. в 223 или в 221 г.). Дальнейшие исследования и, в частности, свидетельство египетского папируса о смерти Птолемея III Эвергета (февраль 221 г.), заставили пересмотреть дату битвы в пользу 222 г. Немейские игры, должно быть, были отложены из-за войны. Подробнее см.: Oliva P. Sparta and her Social Problems. P. 262.
[17] Вопрос о положении Спарты в лиге довольно дискуссионный. Согласно одной из версий, после 222 г. она вошла в состав Эллинской лиги: Ранович А. Б. Эллинизм и его историческая роль. С. 250; Самохина Г. С. Панэллинская идея в политике Македонии… С. 109; Хабихт X. Афины. История города в эллинистическую эпоху / Пер. с нем. Ю. Г. Виноградова. М., 1999. С. 186; Beloch K. J. Griechische Geschichte. S. 718, Anm. 1; Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 762; Fine J. The Background of the Social War… P. 152; Larsen J. A. O. Greek Federal States… P. 325; Will E. Histoire politique du monde hell?nistique. T. 1. P. 361; Heuss A. Stadt und Herrscher des Hellenismus… S. 30; Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 457; Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues. P. 472; Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 362; Errington R. M. A history of Macedonia. P. 183. Однако другие сведения Полибия позволяют усомниться в участии Спарты в союзе. Б. Шимрон считает, что со Спартой был заключен договор, но это была симмахия «с Филиппом и македонцами», поскольку данные Полибия об этом, как он полагает, более внятные, чем об участии спартанцев в Эллинской лиге: Shimron В. Late Sparta… P. 68. Г. Бенгтсон утверждает, что лишение Спарты независимости не входило в интересы ахейцев и македонского царя; им было достаточно изгнать Клеомена: Bengtson H. Die Inschriften… S. 49. Н. Хэммонд также высказывается за существование альянса Спарты с Антигоном Досоном, а не с Эллинской лигой: Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 372, n. 1. В то же время В. Д. Жигунин (Международные отношения эллинистических государств… С. 159) считает, что «Спарта как побежденная держава» вообще не могла бьггь членом лиги.
[18] Кошеленко Г. А. Греция в эллинистическую эпоху. С. 151; Errington R. М. A history of Macedonia. P. 180, 185; Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 353, 364.
[19] Holleaux M. Rome, la Gr?ce et les monarchies… P. 119—122.
[20] Larsen J. The Aetolians and the Cleomenic war // The classical tradition deterary and historical studies in honor of Harry Caplan. Ithaca, 1966. P. 43 f.
[21] Fine J. The Background of the Social War… P. 158 ff.
[22] P. Эррингтон прямо заявляет, что Арат стремился направлять Филиппа и использовать союз в ахейских интересах: Errington R. М. Philip V, Aratus… P. 21.
[23] Хотя Эллинская лига была симмахией, Полибий упомянул и «общеэллинский мир» — ????? ?????? (IV, 3, 8). Вряд ли имелся в виду особый договор. По мнению М. Иене (Jehne М. Koine eirene. S. 158 ff.), Общий Мир в IV в. не принес стабильности в греческие полисы. Думается, что в конце III в. это обстоятельство было учтено эллинами при заключении договора с Македонией. Скорее всего, как и в союзах 338 и 302 гг., которые, видимо, послужили образцом для организации лиги 224 г., имело место включение в договор о военном союзе нескольких положений об Общем Мире. К характерным условиям Общего Мира относится запрещение междоусобных конфликтов, автономия греческих государств и борьба с пиратством.
[24] О сближении Мессении с Ахейским союзом см.: Тас. Ann., 4, 43; Polyb., II, 61, 4; 62, 10; IV, 5, 8; 16, 1; Plut. Cleom., 24; Paus., IV, 29, 9. Из литературы: Fine J. The Background of the Social War… P. 155; Roebuck C. A history of Messenia from 369 to 146 В. C. Chicago, 1941. P. 70 f.; Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 453.
[25] Разногласия вызывает вопрос, были ли эти посольства чем-то большим, чем акт вежливости; придавать ли им политическое значение или нет. Не придерживаются «политической» точки зрения, например: Holleaux М. Rome, la Gr?ce et les monarchies… P. 113—119; Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 165—167. Политический аспект видит: Harris W. War and imperialism in republican Rome 327—70 В. C. Oxford, 1979. P. 137-138.
[26] О враждебных Македонии шагах Рима говорят: Hammond N. Illyris, Rome and Macedon… P. 9; Holleaux M. Rome, la Gr?ce et les monarchies… P. 109—112; Will E. Histoire politique du monde hell?nistique. T. 2. 1967. P. 65—66. Против: Dell H. J. Antigonus III and Rome. P. 95.
[27] Хабихт X. Афины. C. 183.
[28] Рассказ Полибия о событиях в Иллирии несёт на себе следы воздействия определенной политической тенденции, что требует осторожного отношения к источнику. Считается, что историк опирался на тенденциозного Фабия Пиктора, который представлял читателю не истинную картину римско-иллирийских отношений, а сложившуюся официальную концепцию римской внешней политики. Согласно ей, римляне вели войны, не имея корыстных целей и не стремясь вмешиваться в чужие дела. См., например: Самохина Г. С. Иллирийские войны (о принципах римской политики на Балканах в конце III в. до н. э.) // Античность и раннее средневековье. Социально-политические и этнокультурные процессы. Н. Новгород, 1991. С. 44; Беликов А. П. Рим и эллинизм… С. 40; Petzold K. E. Ein Betrag zur r?mischen Ausenpolitik im 3 Jahrhundert // Historia. Bd. 20. H. 3. 1973. S. 223. Однако эта точка зрения поставлена под сомнение тем фактом, что Полибий сам призывал не доверять всем данным Пиктора (III, 8,1 — 9, 5). Возможно, для ахейского историка важнее было концептуально противопоставить два типа политического деятеля: идеального государственного мужа Арата и авантюриста и пирата Деметрия Фарского. См.: Eckstein А. М. Polybius, Demetrius of Pharus… P. 46—59. Подобный подход Полибия также не способствует нашему доверию к приводимым им сведениям.
[29] Cary М. A history of Rome. L., 1960. P. 196.
[30] Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 166.
[31] Hammond N. Illyris, Rome and Macedon… P. 9; Беликов А. П. Рим и эллинизм… C. 49.
[32] Как указывал X. Делл (Dell H. J. The origin and nature of the Illyrian piracy // Historia. Bd. 16. H. 3. 1967. P. 345—357), иллирийское пиратство достигает значительных масштабов в 30-е гг. III в. С одной стороны, этому способствовала скудность природных ресурсов Иллирии. Страбон говорит, что страна ардиэев была камениста, бесплодна и не годилась для земледелия (VII, 5, 6). Неудивительно, что иллирийцы жили за счет пиратских действий. Но, с другой стороны, немалую роль в размахе пиратских действий последней трети III в. сыграло усиление воинственного племени ардиэев, предводитель которых Агрон захватил часть Эпира, города Керкиру и Эпидамн, остров Фар и оставил там иллирийские гарнизоны (App. Illyr., II, 7, 6), затем ввязался в борьбу между Этолией и Македонией, приняв участие в осаде занятого этолийцами Медиона в Акарнании (Polyb., II, 2, 5; 3, 1—7). После смерти Агрона его вдова Тевта поощряла пиратство (Полибий, в частности, указывает на ее заинтересованность в добыче: II, 4, 8; 8, 4).
[33] Cruen E. S. The Hellenistic World and the Coming of Rome. P. 366.
[34] Hammond N. Iilyris, Rome and Macedon… P. 4.
[35] Беликов А. П. Рим и эллинизм… C. 46. Интенсивную торговлю Италии в ходе войны отмечал и Н. Хэммонд: Hammond N. Iilyris, Rome and Macedon… P. 4—5.
[36] Беликов А. П. Рим и эллинизм… C. 46.
[37] Активные действия иллирян в Элладе, по мнению Э. Грюэна, привели греков Адриатического побережья в состояние паники, а опасения относительно иллирийского господства в Адриатике на их глазах становились действительностью (Cruen E. S. The Hellenistic World and the Coming of Rome. P. 364—365). X. Делл даже считает, что македонский царь Антигон, не имея собственных сил, чтобы справиться с иллирийскими набегами, мог усмотреть в римском вмешательстве благо для Македонии, ибо протекторат давал гарантию безопасности в тылу, пока царь продолжал традиционную внешнюю политику в Греции: Dell Н.). Antigonus III and Rome. P. 99—100.
[38] Беликов А. П. Рим и эллинизм… С. 46.
[39] Сизов С. К. Ахейский союз. С. 55 и 57.
[40] Транзитная торговля Коринфа между Азией и Италией способствовала тому, что город и во II в. до н. э. соперничал с ведущими торговыми центрами и богатейшими городами мира — Селевкией, Родосом, Делосом, Эфесом и др. См.: Тарн В. Эллинистическая цивилизация. С. 227.
[41] Единственный македонский порт, через который шло зерно и лес, был Фессалоники. Коммерческими партнерами Македонии были Родос и Делос, что свидетельствует о незаинтересованности ее царей в торговле в Адриатическом море. Сохранились имена Аристобула, жителя Фессалоник; делового человека, закупцика хлеба Деметрия II (IG, XI, 4, 666); а также македонца Адмета, который, не являясь чиновником, видимо, проживал на Делосе и почитался и на острове, и в Фессалониках, где ему были установлены статуи (IG, XI, 4, 664 и 1053). Подробнее см.: Rostovtseff М. The social and economic history of the Hellenistic world. Vol. 1. Oxford, 1941. P. 254 f.
[42] Мнение о том, что римляне не угрожали Македонии, см. у следующих авторов: Степ E. S. The Hellenistic World and the Coming of Rome. P. 367; Dell H. J. Antigonus III and Rome. P. 100; Против: Беликов А. П. Рим и эллинизм… С. 51 и 63.
[43] Свенцицкая И. С. Марк Антоний и малоазийские полисы // Социальная структура и политическая организация античного общества. Л., 1982. С. 128 слл.
[44] Смыков Е. В. Антоний и Дионис (из истории религиозной политики триумвира М. Антония) // АМА. Вып. И. Саратов, 2002. С. 82.
[45] Садыков М. Ш. К содержанию понятия «дипломатический кризис» (на примере карфагено-римских взаимоотношений в III в. до н. э.) // Методология и методика изучения античного мира. М., 1994. С. 33.
[46] Исходным моментом для кризиса является какая-либо провокация или инцидент, чаще всего связанный с захватом территорий. Протест обиженной стороны, как правило, кладет начало переговорам. «Попытка вернуть утраченное или возместить ущерб на этом этапе противопоставляет государства… Кризис достигает своей остроты, когда взаимные упреки и игра “силовым фактором” одерживает верх над побудительным мотивом уладить инцидент… Из тупиковой ситуации есть только два выхода: либо одна из сторон идет на уступки, что можно считать отсрочкой военных действий, либо объявляется война» (Садыков М. Ш. Там же. С. 32—40).
[47] Eckstein А. М. Polybius, Demetrius of Pharus… P. 58.
[48] Hammond N. Illyria, Rome and Macedon… P. 11.
[49] Fine J. Macedon, Illyria and Rome… P. 32.
[50] Hammond N. Iilyris, Rome and Macedon… P. 11.

[51] Gruen E. S. The Hellenistic World and the Coming of Rome. P. 372. С ним согласен: Eckstein A. M. Polybius, Demetrius of Pharus… P. 58-59.
[52] Беттсон Г. Правители эпохи эллинизма. М., 1980. С. 256; Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues. P. 461, особенно 469; Hammond N. G., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 354.
[53] Dell H. // Antigonus III and Rome. P. 96.
[54] Беликов А. П. Рим и эллинизм… С. 51; Fine ]. Macedon, Illyria and Rome… P. 31; Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 765; Treves P. Studi su Antigono Dosone // Athenaeum. Vol. 13.1935. P. 37.
[55] Hammond N. G., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 364.
[56] Кащеев В. И. Эллинистический мир и Рим… С. 167—173; Errington R. М. Geschichte Mac?doniens: Von den Anf?ngen… S. 221. К весне 216 г. было построено 100 лемб (Just., 29, 4, 1). Это были небольшие суда с одним рядом весел и без тарана; максимальное число воинов, которые могли принять 100 лемб — 6 000 человек. В открытом море несколько римских трирем без труда потопили бы всю сотню лемб: Беликов А. П. Рим и эллинизм… С. 63—64.
[57] Fine J. Macedon, Illyria and Rome… P. 24.
[58] Dell H. J. Antigonus III and Rome. P. 97.
[59] Gruen E. S. The Hellenistic World and the Coming of Rome. P. 363, 369.
[60] О причинах этой экспедиции можно только догадываться. Возможно, она была направлена против экспансии Птолемеев в Эгейском бассейне: Саги М. A history of the Greek World… P. 160.
[61] Hammond N. Iilyris, Rome and Macedon… P. 7. На занятость Антигона другими делами указывают: Holleaux М. The Romans in Illyria. P. 840; Walbank F. Philip V of Macedon. 1940. P. 12.
[62] Эту точку зрения поддерживают: Briscoe J. The Antigonids and the Greek states, 276—196 В. C. P. 153; Dell H. f. Antigonus III and Rome. P. 95.
[63] Подробно вопрос о близости Македонии к территориям, находящимся под римским протекторатом рассматривали, напр.: Hammond N. Iilyris, Rome and Macedon… P. 1 ff.; Fine J. Macedon, Illyria and Rome… P. 26—28.
[64] Скердилаида довольно сложно признать таким же союзником македонского царя, какими были Агрон и Деметрий Фарский; о положении его будет сказано ниже.
[65] Иллирийцы служили в армии Александра Великого, затем в войсках Антигонидов, и даже входили в состав гарнизонов в Деметриаде и Акрокоринфе: Griffith C. Т. Mercenaries of the Hellenistic World. Cambrige, 1935. P. 14 and 70, n. 1.
[66] Деметрий в тот момент совершал пиратские набеги на Киклады. О. Л. Габелко предполагает, что организатором этого рейда мог быть македонский царь Филипп V: Габелко О. Л. История Вифинского царства. СПб., 2005. С. 232. Однако на наш взгляд, это предприятие не носило политической окраски и соответствовало традиционной иллирийской практике, целью которой была нажива. Точно такими же по характеру были действия Скердилаида в Пелопоннесе.
[67] Fine J. The Background of the Social War… P. 154. Файн, в частности, приводит следующий пример: Полибий говорит (IV, 15, 10) об этоло-ахейском союзе, как о все еще действующем, что выглядит абсурдно накануне войны.
[68] Hammond N. Illyris, Rome and Macedon… P. 7 ff.
[69] Самохина Г. С. Иллирийские войны… С. 51.
[70] Briscoe J. The Antigonids and the Greek states, 276—196 В. C. P. 152.
[71] 71 Павсаний (VII, 7, 5—7), давая отрицательную характеристику царю, заявляет, что он поразил ужасом всех эллинов и особенно сильно мучил афинян и этолийцев своими вторжениями и разбойничими набегами. Ф. Уолбэнк (Walbank F. Philip V of Ma-cedon. 1940. P. 54) полагал, что между политикой Филиппа и его опекуна проходит резкая грань. Брискоу (Briscoe). The Antigonids and the Greek states, 276—196 В. C. P. 153) четко противопоставляет Филиппа Досону. Он утверждает, что Филипп отказался следовать дорогой Антигона, был более бесчувственным к делам греков, чем его предшественники. Его правление можно охарактеризовать как агрессивный империализм не только по отношению к Греции, но и к Риму. С этими взглядами не согласен Н. Хэммонд (Hammond N. G., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 384), который считает, что Филипп не мог предвидеть будущих событий и в 220 г. у него был только один путь, чтобы удержать греческие государства — следовать курсом, проложенным Досоном и вынудить Этолию, Элиду, Мессению и Спарту к нейтралитету или к соблюдению Общего Мира. Дж. Файн (Fine J. Macedon, Illyria and Rome… P. 32) пишет, что на первом же году правления Филипп не мог резко отвергнуть осторожную политику своего предшественника. Ф. Мищенко же считает, что уже Антигон чинил грекам всевозможные обиды (Мищенко Ф. Г. Федеративная Эллада и Полибий. С. 44).
[72] Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 363.
[73] Мищенко Ф. Г. Федеративная Эллада и Полибий. С. 122. Подобной версии придерживается и А. И. Павловская, которая утверждает, что именно Филипп пытался с помощью союзников подчинить Этолийскую федерацию: Павловская А. И. Греция и Македония в эпоху эллинизма. С. 427.
[74] Treves P. Studi su Antigono Dosone // Athenaeum. Vol. 12. 1934. P. 397; Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 752.
[75] Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 374.
[76] Bengtson H. Die Inschriften… S. 49. Он же считает, что Антигон рассчитывал на тесное сотрудничество с ахейцами в эллинской симмахии, поэтому специально оставил Филиппа в Пелопоннесе налаживать отношения с Аратом. (Бенгтсон Г. Правители эпохи эллинизма. М., 1980. С. 250.)
[77] С ним согласны: Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 763—764; Holleaux M. Rome, la Gr?ce et les monarchies… P. 145; Walbank F. W. Macedonia and the Greek Leagues. P. 476 f. К. Роубак считает, что после смерти Антигона этолийцы пытались изменить соотношение сил, создав против лиги единый фронт в составе Элиды, Мессении и Спарты: Roebuck С. A history of Mes-senia… P. 72. По мнению А. Б. Рановича, Этолия осталась единственной демократической страной, и, следовательно, борьба против Македонии и олигархического Ахейского союза была, в какой-то степени, борьбой за демократию (Ранович А. Б. Эллинизм и его историческая роль. С. 250). Напротив, П. Левек отмечает, что именно ахейцы втянули Филиппа в эту войну, но коментариев по этому поводу не приводит (Левек П. Эллинистический мир. С. 24).
[78] Н. Хэммонд (Hammond N. С. The Macedonian State. P. 330) полагает, что он умер в тот момент, когда Этолийская лига могла бы согласиться войти в симмахию эллинских союзников. Однако эта версия несколько сомнительна, если принять во внимание давнюю неприязнь Этолии к Македонии и ее соперничество с Ахейской федерацией.
[79] Мессения — союзница Этолии с конца 240-х гг.: Syll3, 472; Polyb., IV, 3, 9; 6, 11. См. также: Сизов С. К. Этолийский союз. С. 33. О сближении с Ахейским союзом: Тас. Ann., IV, 43; Polyb., II, 61, 4; 62,10; IV, 5, 8; 16, 1; Plut. Cleom., 24; Paus., IV, 29, 9. Подробнее см.: Fine f. The Background of the Social War… P. 155; Roebuck C. A history of Messenia… P. 70 f.; Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 453. Возможно, ахейцы и мес-сенцы заключили ????????: Polyb., IV, 15, 9; а также Polyb., IV, 9, 5 и 7. Подробнее об этом см.: Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 456; Roebuck C. A history of Messenia… P. 74 f.; Fine J. The Background of the Social War… P. 160.
[80] Сизов С. К. Этолийский союз. С. 53.
[81] «Все эти вторжения лишь на первый взгляд были беспорядочным разбоем, захватом добычи повсюду, где только можно. Этолийцы целенаправленно создавали свою зону влияния…» (Сизов С. К. Этолийский союз. С. 33).
[82] Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 451; Roebuck C. A. A history of Messenia… P. 72, n. 26.
[83] Hammond N. G., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 370.
[84] Fine J. The Background of the Social War… P. 157; Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues. P. 474.
[85] Такой точки зрения придерживается большинство исследователей. См.: Fine // The Background of the Social War… P. 150 ff. ; Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 453; Walbank F. Philip V of Macedon. 1940. P. 24; Klose P. Die v?lkerrechtlichte Ordnung der hellenistischen Staatenwelt… S. 136; Larsen). A. O. The Aetolian-Achaean Alliance of 238—220 В. C. // Cl. Ph. Vol. 70. № 3. 1975. P. 168 ff. Э. Билль даже считает, что Доримах намеревался таким образом поднять Пелопоннес против Ахайи и объединить Элиду, Мессению и Спарту в коалицию: Will Е. Histoire politique du monde hell?nistique. T. 2.1979. P. 61.
[86] Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues. P. 475.
[87] Fine J. The Background of the Social War… P. 157.
[88] Хабихт X. Афины. C. 174. На равноправие и союзные отношения указывал И. Дройзен (История эллинизма. Т. 3. С. 253). С ним согласен П. Клозе (Klose Р. Die v?lkerrechtlichte Ordnung der hellenistischen Staatenwelt… S. 106).
[89] Fine J. The Background of the Social War… P. 159.

Источник:

Сивкина Н. Ю. Последний конфликт в независимой Греции. Союзническая война 220-217 гг. до н.э. «Гуманитарная Академия». Санкт-Петербург, 2007.