Римская Слава - Военное искусство античности
Новости    Форум    Ссылки    Партнеры    Источники    О правах    О проекте  
 

Опасность слонов для собственных армий (Armandi P. D.)

Слоны для собственных армий часто были более опасны, чем для противника — Примеры катастроф, причиной которых стали слоны — Битва при Канусии — Сражение под Нуманцией — Битва при Метавре — Гасдрубал был вынужден перебить своих слонов — Наблюдения, касающиеся марша консула Нерона и бездействия Ганнибала во время этого последнего события.

Anceps genus auxilii est, et in suos acrius furit.
In hostem enim imperio, in suos pavore agitur1.

(Quint. Curt., VIII, 14)

Давно утвердилось мнение, что даже беря пищу из рук своего хозяина, в глубине души слон всегда сохраняет свою свирепость и никогда полностью не утрачивает диких инстинктов. Когда с ним обращаются мягко, можно рассчитывать на его послушание, однако только на этом условии он соглашается оказывать свои опасные услуги. Принуждение ожесточает его, страдания вызывают отвращение, боль приводит в ярость, тогда он разрывает свой пакт с человеком, и хозяин, который холил его, часто становится его первой жертвой.

Дурная репутация слонов в этом отношении вошла в поговорку во времена Плиния: «Когда они одновременно напуганы и ранены, — говорит этот автор, — они упрямо отступают назад и столь же страшны для своих, как и для неприятеля»2. Тит Ливий, использует для их характеристики выражение genus anceps (обоюдоопасный вид), которое дает понять, что выгоды от их применения, по крайней мере, уравновешивают неудобства, ими причиняемые. «Есть люди, — говорит Аппиан, — которые называют их всеобщими врагами, ??????? ?????????, из-за малого доверия, которое они вызывают к себе»3. Не нужно также забывать, что когда слоны поворачивают против своей собственной армии, они производят в ее рядах гораздо большие опустошения, чем в рядах армии противника, поскольку, каков бы ни был их пыл в начале атаки, его всегда можно умерить командой, а когда они оказываются охвачены страхом и гневом, то слепо отдаются порыву своей свирепости. Именно на это содержится намек в словах, приписываемых Курцием Руфом Александру, которые содержит эпиграф этой главы: «In hostem imperio, in suos pavore agitur»4.

Одно из наиболее существенных неудобств, порождавшихся использованием слонов, заключалось в том, что когда одно из этих животных было ранено, его пронзительного крика обычно было достаточно, чтобы поразить страхом других и подтолкнуть их к бойне и мщению5. Тогда они поворачивали назад, бросались беспорядочно и беспричинно на всех, кто попадался им на пути, и никто не был способен их сдержать. Но ввиду того, что в битве какой-нибудь из слонов обязательно был ранен, невозможно было помешать им реветь. Мы видели, что подобные инциденты частью были причиной поражения Пирра в битве при Беневенте, поставили в опасное положение армию Эвмена в сражении в Гадамарте и причинили большие несчастья в сражениях при Панорме и Элинге. Слоны карфагенян нанесли им, согласно Титу Ливию, в битве при Бэкуле6 такой же урон, как и римлянам. Слоны Пора были во время переправы через Гидасп страшнее для собственной армии, чем для македонян7. Поражение Ганнона перед Агригентом, Ганнибала при Заме и Юбы при Тапсе, как и катастрофа Пирра в Аргосе, в значительной степени были вызваны непокорностью слонов8. Наконец, мы расскажем сейчас о трех других сражениях, где вмешательство этих животных привело к результатам не менее гибельным.

Битва при Канусии (544 г. от основания Рима, 210 г. до P. X.)

К концу Второй Пунической войны подчинение Сицилии и взятие Капуи вселили надежды в римлян и ослабили влияние Ганнибала в Италии. Города, которые он привлек на свою сторону, старались получить прощение за свое отпадение и вели секретные переговоры с республикой. Не зная, на кого положиться, Ганнибал обходил Брутий, Самний, Луканию, чтобы удерживать союзников своим присутствием и препятствовать предприятиям римлян, которые вели кампанию тремя консульскими армиями и искали случая одним решительным ударом положить конец войне. В интересах же Ганнибала было, напротив, избегать любых серьезных столкновений, поскольку он видел, что в случае неудачи вся область поднимется, чтобы изгнать его.

Проконсул Клавдий Марцелл пользовался тогда репутацией наиболее известного среди римских полководцев. Именно он после катастрофы при Каннах одержал победу под знаменами своей родины, к тому же он недавно отличился захватом Сиракуз. Отважный, неутомимый и часто удачливый, он заслужил прозвище меча Рима, как Фабий за свои заслуги был прозван щитом республики. Это был наиболее яростный из противников Ганнибала, он следил за каждым его передвижением, теснил его и не давал ему ни минуты покоя. Что касается карфагенского полководца, то он ограничивался мелкими стычками, чтобы отвлекать неприятеля и использовал ночное время, чтобы отходить. Однако один раз он был настигнут и принужден вступить в битву у города Канусия в Апулии (Каноза), но, поскольку день клонился к закату, ночь скоро разъединила сражавшихся, не дав ни той ни другой стороне достичь какого-либо перевеса. Две армии разбили лагерь поблизости друг от друга, и на следующий день с восходом солнца римляне снова построились к бою. Карфагеняне, негодующие, что их без конца неотступно преследуют, продемонстрировали чудеса храбрости, и Марцелл, потеряв 3 тысячи своих солдат, с сожалением был вынужден отступить.

Но не в характере этого неукротимого человека было отказываться от своих планов, он только черпал новые силы в неудачах. Первым делом, вернувшись в свой лагерь, он сурово наказал тех, кто вел себя недостойно римского имени. Затем он разразился настолько гневными упреками, что его солдаты со слезами на глазах стали умолять его снова вести их на врага. Поэтому на следующий день на рассвете он в третий раз выстроил свою армию к бою напротив армии карфагенян.

Ганнибал был немало удивлен, когда увидел, что этот человек, которого он разбил накануне, вместо того чтобы оставить свои намерения, вновь провоцирует его. Он, несомненно, дал себе обещание преподать ему хороший урок, и чтобы сделать это наверняка, поставил в первой линии испанцев, элиту своих войск. Марцелл со своей стороны построил впереди когорты, дрогнувшие накануне и просившие, чтобы смыть свой позор, доверить им самый опасный участок. Своим приближенным он поручил командование флангами, за собой же оставил центр, чтобы находиться ближе к пехоте (Tit. Liv., XXVII, 14; Plut., Marcell., 29).

Бой был намного более ожесточенным, чем в предыдущие дни: одна сторона стремилась подкрепить славу первого успеха, другая — смыть пятно бесчестия от понесенного поражения. Ганнибал, страстно желая вырвать победу, бросил вперед слонов, которые сначала посеяли смятение в рядах римлян, они даже опрокинули одно их крыло, и Марцелл рисковал дорого заплатить за свое упрямство, если бы не мужество трибуна Децима Флавия, который в этот ответственный момент схватил значок первого манипула гастатов и, увлекая своим примером солдат, приказал им одновременно метнуть свои пилумы в слонов. Ни одно копье не миновало цели, так как Ганнибал, видимо, чтобы усилить натиск, пустил этих животных плотным строем. Большинство слонов получило ранения и повернуло назад, а те, что не были ранены, последовали за ними, и, поскольку путь отступления им преграждала карфагенская фаланга, они вклинились в нее и проложили себе путь сквозь ряды испанцев и африканцев.

Тогда римляне бросились их преследовать, громко крича и поражая копьями. Придя в еще большее смятение, слоны бросились на карфагенскую армию, бороздя ее во всех направлениях и сея в ее рядах страшное опустошение. Марцеллу, который наступал всей массой, не составило труда завершить разгром противника. Его кавалерия, брошенная вслед убегавшим, преследовала их, рубя вплоть до лагерных укреплений. В довершение всех бед два израненных слона упали перед самыми воротами лагеря; остановленные этим препятствием, карфагеняне были вынуждены, чтобы достичь убежища, бросаться в ров и перелезать через частокол. Это несчастье дало римлянам время учинить страшную резню. Ганнибал потерял 8 тысяч человек, часть из которых раздавили его собственные слоны, и пять из этих животных остались лежать на поле боя. Что касается римлян, то они добились победы, потеряв 3 тысяч человек, не считая большого числа раненых (Plut, и Tit. Liv., loc. cit.).

Сражение под Нуманцией (601 г. от основания Рима, 152 г. до P. X.)

Бой, о котором мы сейчас расскажем, дает не менее убедительное доказательство того, что использование слонов таит в себе опасность. Народы Испании долгое время оказывали упорное сопротивление римскому владычеству. Войну против кельтиберов вел проконсул Фульвий Нобилиор, армия которого в 25 тысяч человек была еще дополнительно увеличена за счет нумидийской конницы и 10 слонов, присланных Масиниссой. С этими войсками проконсул подошел к Нуманции и разбил свой лагерь недалеко от этого города. Жители, собравшись у Ареваков, решили дать ему сражение всеми своими силами, приблизительно равными римским. Проконсул приказал вывести свои войска и поставил слонов позади резерва, чтобы бросить их в дело только в самый разгар боя. Действительно, как только сражение завязалось, он приказал расступиться своему центру, и эти животные, внезапно появившиеся, со всей решимостью бросились на неприятеля. Их неожиданное появление повергло в ужас кельтиберов: их лошади, охваченные страхом, в беспорядке бросились куда попало, пехотинцы также считали себя погибшими, и все, кто как мог, искали спасения в стенах города.

Проконсул отважно преследовал беглецов, надеясь вместе с ними ворваться в город, однако, достигнув подножья стен, противник сделал крутой поворот, и бой возобновился с новым жаром.

К своему несчастью римляне подвели слонов слишком близко к стенам, одно из животных получило в голову удар камнем, брошенным кем-то из защитников города. Будучи тяжело раненным, слон стал пробираться сквозь римские ряды, издавая жалобные крики, которые привели других слонов в неистовство до такой степени, что они тоже повернули на римлян и раздавили большое их количество. Сделать это было тем более легко, что войска стояли сомкнутым строем и были совершенно не подготовлены к подобному повороту сражения. Расстройство и замешательство достигли скоро высшего предела. Наконец нумантинцы, используя это обстоятельство, сделали вылазку и отразили римлян на всех участках, убив 4 тысячи человек и 3 слонов (Appian., Bell. Hispan., 46).

Но наиболее ясно опасность, которую несет с собой непокорность слонов, возможно, как никакое другое событие, показывает битва при Метавре.

Битва при Метавре (546 г. от основания Рима, 208 г. до P. X.)

После успехов, ознаменовавших начало Второй Пунической войны, фортуна, кажется, отвернулась от знамен Ганнибала. Не получая достаточной помощи от правительства Карфагена, не очень усердно поддерживаемый новыми союзниками, которых он нашел в Италии, теснимый со всех сторон римлянами, победитель при Каннах оказался вынужден сконцентрировать свои силы на юге полуострова. Именно там он ожидал армию, которую его брат Гасдрубал должен был ему привести из Испании и при помощи которой рассчитывал изменить ход войны. Действительно, Гасдрубалу удалось ускользнуть от преследования Сципиона и пересечь Пиренеи с большими силами карфагенян и испанцев, к которым он добавил 15 слонов9. Едва вступив в Галлию, он увеличил свою армию с помощью сокровищ, которые вез из Испании, и привлек к службе большое количество добровольцев из арвернов, битуригов, сегусинов, эдуев и других племен, по землям которых проходил, начиная от Пиренеев и вплоть до Лиона. Переход через Альпы не представлял более особых трудностей после того, как Ганнибал показал, каким образом можно перейти эти горы, поэтому Гасдрубал спустился на равнины По намного раньше, чем ожидал его брат10. Цизальпийские галлы толпой стекались под его знамена, и, достигнув побережья Адриатического моря, он выступил в поход с армией в 60 тысяч человек.

Двойная угроза заставила римлян мобилизовать две консульских армии. Первая, силой в 40 тысяч пехотинцев и 2 500 всадников, под командованием Клавдия Нерона, стояла лагерем около Канусия, на границе Апулии и Лукании. Она должна была сдерживать Ганнибала и препятствовать ему идти на соединение с братом. Другая армия, под командованием Ливия Салинатора, коллеги Нерона, находилась в землях сенонов, в пределах Умбрии, — страны, которую Гасдрубал должен был пройти во время своего марша. Эта армия состояла из четырех легионов и легковооруженных войск, набранных в Испании и в Сицилии. Кроме них были еще два легиона, которые находились в Цизальпийской Галлии под командованием Порция Лициния. Однако по мере того, как Гасдрубал продвигался вперед, они отступили в Умбрию и наконец разбили лагерь поблизости от консула Ливия. Соединение двух армейских корпусов увеличило силы римлян на этом участке приблизительно до 35 тысяч человек всех видов войск.

Как только Гасдрубал вступил в Италию, он отправил гонцов объявить брату о своем прибытии. Для этой опасной миссии было выбрано четыре галльских и два нумидийских всадника, однако трудность ее выполнения усугубилась еще и тем, что в это самое время армия Ганнибала начала отступление к Метапонту. Усилия гонцов добраться окольными путями до Ганнибала не увенчались успехом: в окрестностях Тарента они были перехвачены римскими фуражирами, доставившими их к претору, который, вынудив посланцев отдать находившиеся у них письма и рассказать все, что им было известно о движении и силах Гасдрубала, немедленно отправил их к консулу Нерону. Последний, узнав таким образом реальное положение армии противника и его численное превосходство над силами Ливия, испугался, что тот не сможет воспрепятствовать наступлению карфагенян. Тогда он принял смелое решение тайно поспешить на помощь Ливию с частью своей армии. Другая часть должна была остаться в лагере, чтобы сдерживать Ганнибала, лагерь которого был разбит неподалеку. После того как у Нерона созрел этот план и он известил о нем сенат, вручив командование лагерем своему приближенному Квинту Катию, он выступил во главе 6 тысяч отборных пехотинцев и 1 тысячи отборных всадников и с величайшим рвением направился к Метавру11.

Нужно было проявить немало умения, чтобы скрыть это движение от столь бдительного противника, каковым был Ганнибал. Поэтому сноровка, проявленная Нероном в этом деле, заслужила единодушную похвалу историков. Под покровом ночи он выступил, сохраняя полнейшую секретность, и строжайшим образом приказал, чтобы ничего не было изменено в порядке несения лагерной службы, чтобы продолжали выставлять те же самые посты за пределами лагеря, зажигать то же самое количество огней и подавать трубами сигналы в привычные часы перед консульской палаткой, как если бы он по-прежнему там находился. Наконец, чтобы полностью сбить с толку противника, он приказал распустить слух, что выделенные войска предназначались для того, чтобы захватить город Лукании, до сих пор поддерживавший карфагенян. Та же секретность была соблюдена и в отношении солдат, которые выступили, не зная, куда их ведут, и догадались о цели похода лишь после того, как была пройдена большая часть пути; тогда эти храбрецы возликовали по поводу того, что были выбраны для столь славного предприятия, и приложили живейшее усердие, чтобы помочь осуществлению замысла своего командира. Мы сказали, что их было всего 7 тысяч, однако к их числу в дороге добавилось большое количество ветеранов и добровольцев, желавших принять участие в этом славном походе. Поэтому, когда Нерон достиг лагеря коллеги, он привел ему подкрепление, как минимум, в 12 тысяч человек12.

Тем временем Гасдрубал, продолжая свое движение, достиг берега Метавра, Ливий же продвинулся до Чезано (Сены), небольшой речки, протекавшей неподалеку от Метавра. Поскольку в этом месте Апеннины находились вблизи моря, консул таким образом преграждал путь карфагенянам, если бы они вознамерились следовать по побережью в Нижнюю Италию. Претор Порций Луциний, занимавший с двумя легионами высоты, следил за дорогой из Фоссомброна (Форума Семпрония (Forum Sempronii)) — единственным выходом из Апеннин в Умбрию. Как видим, обе позиции были прекрасно выбраны с тем расчетом, чтобы помешать продвижению Гасдрубала, каким бы ни было направление, избранное им для соединения с братом.

Только битва могла открыть ему дорогу, и он решился рискнуть, поскольку не знал еще о прибытии Нерона и рассчитывал на численное превосходство своих сил. Он продвинулся вперед, разбил свой лагерь в 500 футах от лагеря Ливия и построил свою армию. Однако перед тем как начать военные действия он пожелал сам произвести разведку, чтобы осмотреть силы и позицию врага. Привыкший воевать с римлянами, он знал все особенности их военного устройства, и от него не ускользнуло, что в лагере больше народу, чем позволяли предполагать его размеры. Он увидел, что солдаты Ливия выделяются блеском оружия и прекрасным внешним видом, но есть и другие, щиты которых потускнели от пыли, а вооружение было неухожено, что заставляет думать о только что совершенном большом переходе; наконец, он увидел много отощавших лошадей, как будто истомленных форсированным маршем. К тому же разведчики, которых он отправил для дознания, доложили ему, что если в лагере претора сигнал трубили только один раз, то в лагере Ливия, как они слышали, он прозвучал дважды, что говорило о присутствии двух полководцев и двух армейских корпусов. Все это вынудило Гасдрубала предположить, что римляне получили подкрепление; возможно, он захватил также несколько пленных, открывших ему подлинное положение вещей, или же был проинформирован шпионами, которых разослал во всех направлениях. Как бы то ни было, он посчитал неосторожным рисковать и предпринял меры, чтобы обмануть бдительность противника, как сделал это его брат на берегах Роны, когда ускользнул от консула Сципиона, пришедшего, чтобы преградить ему дорогу в Италию.

Глубокой ночью Гасдрубал снялся с лагеря и пошел вдоль Метавра, надеясь, что сможет перейти его выше. Однако чем дальше он удалялся от побережья, тем больше эта река оказывалась зажатой между горами и менее проходимой вброд. Таким образом, он потерял всю ночь, следуя окольными путями, и закончил тем, что оказался в болотистой местности, где его армия, измотанная и упавшая духом, была вынуждена замедлить движение. Может быть, его обманули или оставили проводники, Евтропий доходит даже до того, что утверждает, будто он дал завлечь себя в ловушку, не догадываясь об этом13.

Фактом является то, что утром его настигли кавалерия Нерона и легкие войска претора, атаковавшие карфагенян с тыла. Тогда Гасдрубал занял высоту, надеясь здесь укрепиться и начал уже разбивать лагерь, как увидел, что консул Ливий подошел со всей своей армией, построенной в боевой порядок и готовой обрушиться на него. Понимая, что ему грозит окружение, Гасдрубал поспешил развернуть свои войска, и, не имея более возможности уклоняться от сражения, пожелал, по крайней мере, принять его достойно своей славе, поскольку, согласно свидетельству историков и особенно Тита Ливия и Полибия, он был одним из наиболее выдающихся полководцев своего времени и его известность была не намного меньше, чем у Ганнибала.

В целом авторы, рассказывающие о битве при Метавре, весьма сдержанны в деталях, и хотя мы знаем главные обстоятельства этого достопамятного события, дать о ней связанный отчет, объединив даже все источники, было бы не легко. Известно лишь, что Гасдрубал, застигнутый врагом в невыгодном и узком месте, был вынужден сделать более коротким свой фронт и значительно увеличить глубину строя. Он выстроил свою армию в две линии. В первой он поставил галлов, лигуров, испанцев и все, какие имел, легкие войска; вторую образовывали карфагенская фаланга и африканцы; кавалерия была размещена на флангах. Что касается 15 слонов, то их он поставил перед армией и, так как хотел атаковать правым крылом, почти всех разместил на этой стороне, а сам встал во главе, решив победить или умереть (Tit. Liv., XXVII, 36, 43, 45, 49; Polyb., XI, I, 2; Frontin., Strateg., I, 1,9; Appian., Bell. Hannibal., 52; Flor., Epitoma, II, 6; Eutrop., Breviar., Ill, 18; Val. Max., VII, 4, 4)14.

Два консула и претор тоже построили свои силы. Порций Луциний принял командование центром, Ливий встал во главе левого фланга, а Нерон возглавил правый. Однако ввиду неблагоприятного рельефа местности лишь левый фланг и часть центра могли свободно наступать на противника или отражать его натиск. Правый фланг, прикрытый холмами и отделенный от карфагенян оврагами, не мог в тот момент принять участия в сражении.

Атаку начал Гасдрубал, яростно бросившийся в бой, пустив впереди своих слонов. Римляне, наступавшие со своей стороны, использовали против этих животных привычный метод борьбы — легковооруженных. Однако эти войска не смогли помешать слонам посеять беспорядок и устроить бойню в первой линии, которую прорвали, хотя некоторые из них и пали под ударами легионеров. Другие слоны, раненные и испуганные, повернули на свою собственную армию и опрокинули бы ее, если бы Гасдрубал не приказал открыть им проходы, надеясь снова пустить их в атаку, как только удастся их успокоить. После отступления слонов противники ожесточенно схватились друг с другом, каждый был уверен, что никакой пощады побежденному не будет. Наиболее яростным было сражение между Ливием и Гасдрубалом: здесь действительно находился цвет консульской армии, здесь бились бесстрашные карфагенские ветераны — испанцы и лигуры, привыкшие противостоять римлянам; здесь, наконец, два враждебных полководца подбадривали всех словом и примером.

Победа, возможно, осталась бы за карфагенянами, если бы Нерон, проведя искусный маневр, совершенно не изменил ход сражения. Видя, что из-за неровности местности, где он находился, ему почти не приходилось опасаться неприятеля и вместе с тем он не мог принести никакой пользы, он отрядил часть войск, стоявших на правом крае, и, приказав им быстро пройти позади центра и левого фланга армии, поставил их сначала против правого фланга карфагенян, а затем у них в тылу.

Это движение сделало чрезвычайно критическим положение Гасдрубала, и он второй раз бросил в бой своих слонов, однако, вынужденный отражать натиск с трех сторон, уже не мог открывать свой строй, чтобы давать им проход, и всякий раз, когда эти четвероногие поворачивали на свою армию, они производили в ее рядах тем большие опустошения, чем плотнее были сомкнуты ее ряды. Римляне же, свободные в своих перемещениях, имели выбор: или всем вместе нападать на слонов, чтобы изматывать их, или прогонять и отбрасывать на карфагенян. Внезапные откаты назад этих животных создали угрожающее положение всей диспозиции Гасдрубала, который после безрезультатных попыток удержать слонов принял наконец решение жестокое и отчаянное: быстро убить их на месте, приложив резец к затылку животного и одним ударом колотушки вогнав его в сочленение, соединяющее череп с позвоночником15. Слон мгновенно падал мертвым.

Данная запоздалая мера не смогла спасти карфагенян, поскольку римляне выиграли время и вторглись в их ряды, учинив там резню. Вся эта прекрасная армия, на которую Ганнибал возлагал такие надежды, была уничтожена. Гасдрубал, считая недостойным пережить свое поражение, нашел славную смерть, бросившись в гущу врагов16, а несколько дней спустя голова этого несчастного полководца, брошенная в лагерь Ганнибала, возвестила ему одновременно о тяжелой утрате для его сердца и о чудовищной катастрофе для его родины. Удрученный после этого мрачными предчувствиями, он поспешил покинуть Луканию, чтобы собрать свои силы на оконечности полуострова, постоянно обращая взор к морю, готовый вернуться в Африку в случае новых несчастий.

Согласно Титу Ливию, из тех войск, которые составляли карфагенскую армию, 56 тысяч осталось лежать на поле битвы, 5 400 живыми попали в руки к римлянам; последние же потеряли только 8 тысяч убитыми, и эта потеря была отчасти компенсирована освобождением 4 тысяч пленных, найденных в лагере Гасдрубала17. Возможно, римский историк преувеличил потери врага, но определенно они должны были быть крупнее приведенных Полибием, согласно которому карфагеняне потеряли только 10 тысяч человек, а римляне всего лишь 2 тысячи. Критики соглашаются в том, что либо есть ошибка в этих расчетах, либо какая-то ошибка закралась в рукописи. В самом деле, как можно предположить, что в битве, продолжавшейся с утра до вечера, в которой были задействованы по меньшей мере 100 тысяч человек, а предводитель побежденных в отчаянии пошел на смерть, потери с той и другой стороны были столь малыми? Тогда должен был остаться корпус карфагенян из 30 тысяч или 40 тысяч, уцелевший при разгроме, дальнейшая судьба которого к тому же неизвестна, а это совершенно невероятно, поскольку, отступи он назад в Верхнюю Италию или пробиваясь через Умбрию, он должен был встретить римлян, которые атаковали бы его, и произошли бы новые столкновения, которые, несомненно, были бы достойны того, чтобы их отметили историки. Полибий добавляет, что римляне захватили четырех слонов живыми, что весьма вероятно.

Доказательством того, что карфагенская армия была полностью уничтожена, может служить то, что на следующий день после битвы, когда кто-то сообщил консулу Ливию, что один отряд из галлов и лигуров, уцелевших во время резни, убегает без командира и знамени и достаточно послать за ним несколько эскадронов всадников, чтобы истребить, консул не пожелал дать на это разрешение. «Оставим, — сказал он, — в живых нескольких свидетелей нашей храбрости и их поражения»18. Эта деталь, рассказанная Титом Ливием, подтверждена Фронтином19. В дополнение Аппиан, Евтропий, Павел Орозий, Зонара и Силий Италик единодушно говорят, что карфагенская армия была уничтожена вместе со своим предводителем.

Победа при Метавре изменила ход войны и вселила уверенность в Рим, ведь если бы два брата смогли объединить свои силы, это, даже по словам римских историков, решило бы судьбу Капитолия20. Поэтому ликование в Риме было необыкновенным, когда там узнали об исходе битвы. Тит Ливий, исчерпавший свое красноречие, чтобы описать эффект, произведенный первыми известиями о победе, уверяет, что не находит достаточно ярких красок, чтобы изобразить восторг народа и сената, когда был получен отчет консулов. Радость была настолько же безудержной, насколько грозной опасность и сильным страх.

Соображения, касающиеся марша консула Нерона и бездействия Ганнибала накануне битвы при Метавре

Согласно с изложением фактов Титом Ливием и Фронтином, чаще всего считается, что у Ганнибала, обманутого отвлекающими действиями консула, не возникло никаких подозрений ни относительно уменьшения войск в римском лагере, ни относительно цели похода, поэтому он бездействовал вместо того, чтобы воспользоваться обстоятельствами и захватить позицию противника. Эта гипотеза кажется мне маловероятной. Ганнибал был слишком хорошим знатоком военных хитростей, чтобы быть одураченным известной стратегемой, которой сам пользовался много раз и которую совсем недавно применил, чтобы ускользнуть от того же Нерона у Метапонта21. Театр военных действий Находился тогда в Апулии и Лукании, где карфагенский полководец всегда имел поддержку и где у него не было недостатка в осведомителях. Он должен был полагаться на весьма большее их число с тех пор, как ожидал прибытия Гасдрубала. Отсутствие Нерона длилось пятнадцать дней. Возможно ли, чтобы в течение всего этого времени Ганнибал не был извещен об уходе консула с частью армии, которая стояла лагерем напротив? Возможно ли, чтобы он не знал направления, в котором отправились эти войска? Не обязательно быть военным, чтобы ответить на эти вопросы. Что касается меня, то я полагаю, что карфагенский полководец знал о передвижении войск противника и, возможно, догадался о намерениях Нерона, но соображения другого рода помешали ему что-либо предпринять.

Подлинный мотив, по моему мнению, помешавший Ганнибалу атаковать римский лагерь, заключался в том, что он не считал себя достаточно сильным для его захвата. Дважды — у Грумента и Венусии — он померялся силами с армией Нерона и дважды был отброшен, потеряв более 10 тысяч человек и 6 слонов (Tit. Liv., XXVII, 42). Как он мог надеяться разбить в ее собственном лагере ту самую армию, против которой не сумел выстоять в открытом поле? Было ли уменьшение сил противника достаточно значительным, чтобы компенсировать трудность захвата его укреплений? Армия консула в целом, вместе с подкреплениями, которые ему привел претор Гостилий, насчитывала 40 тысяч человек пехоты и 2 500 всадников, все это были отборные войска, как об этом определенно говорит римский историк (Id., XXVII, 40). Таким образом, после ухода Нерона у Катия оставалось еще 35 500 человек, если полагаться на рассказ Тита Ливия, или по меньшей мере 32 500, если мы примем версию Фронтина (Frontin., Strateg., 1,1,9)22. Итак, это была непростая задача — взять штурмом римский лагерь, который защищали более 30 тысяч ветеранов, таких как солдаты Нерона. Половины и даже четверти этого числа иногда хватало, чтобы остановить перед полевыми укреплениями армии, уже одержавшие победу. К тому же главные силы карфагенян состояли из кавалерии, рода войск, малопригодного для атаки лагерей.

Ганнибал знал и видел все это, но был не тем человеком, который ставит на карту свои интересы и свою репутацию, имея столь малые шансы на успех. Нам скажут, что он мог бы пуститься в преследование за консулом с сильным отрядом кавалерии и захватить его врасплох на середине пути. Да, несомненно, и Нерон подвергся бы большой опасности, именно этого и боялись в Римем23. Однако, чтобы осуществить такую операцию, необходимо было заранее знать планы противника, а Нерон никого в них не посвятил; напротив, он утверждал, что идет в Луканию. Ганнибал сначала сам поверил в это, что было вполне естественно, поскольку, не получая никаких известий от брата, он не мог сомневаться в подлинности намерений консула, и понял свою ошибку только по возвращении эмиссаров, встретивших римлян по дороге в Пицен. Но было уже слишком поздно бросаться за ними в погоню: ведь Нерон отдал распоряжение войскам сделать двойной и тройной переход, тогда как Ганнибал, находясь во враждебной стране, мог продвигаться только с крайними трудностями и к тому же должен был ожидать нападения из римского лагеря, где внимательно следили за всеми его перемещениями.

Вот каковы, согласно моему мнению, мотивы бездеятельности Ганнибала. Лучшее, что он мог сделать, так это быть готовым действовать в зависимости от обстоятельств. Если бы его брату удалось пробиться, то Ганнибал сделался бы хозяином не только лагеря Нерона, но и всей Нижней Италии; если же, напротив, удача склонилась на сторону римлян, ему следовало сохранить свои силы, чтобы оспорить у них плоды победы. Эта выжидательная тактика была единственной, которая устраивала его, и нет необходимости, объясняя его бездействие, строить предположения, которые противоречат всему, что мы знаем о жизни этого великого военачальника.

Марш Нерона от берегов Офанта до Метавра — прекрасный пример предвидения и военной находчивости. Между этими двумя пунктами более 100 лье пути (270 итальянских миль), а войска консула прошли их за восемь дней по дороге туда и за шесть по дороге обратно. От окрестностей Канусия, где они стояли лагерем, через Давнию (Пуй) они двинулись к побережью Адриатики и, пройдя через области френтанов, маруцинов и Пицен (Капитанат, Абрудззы и Марш Анкон), вышли к Сене галльской (Sena gallica (Sinigaglia)) и оттуда — в лагерь Ливия, находившийся в нескольких лье от этого города со стороны Метавра. День был использован для сражения, и в обратный путь Нерон выступил той же ночью, сразу после битвы. Таким образом, продолжительность похода составила ровно пятнадцать дней24. Солдаты достойно помогали осуществлению замыслов своего командира: они принимали пищу не удаляясь от воинских значков, довольствовались самым необходимым, шли днем и ночью и уделяли отдыху лишь несколько минут25.

Чтобы не задерживаться, консул послал вперед фуражиров, которые должны были заготавливать съестные припасы, фураж и транспортные средства для уставших людей; однако сами жители толпой стекались при его приближении и несли ему все, в чем он мог испытывать необходимость. Все молились за эту горстку храбрецов, летевших на помощь своей родине. А когда несколько дней спустя снова увидели их значки, увенчанные победой, их марш стал настоящим триумфом, и восторги народа доходили до исступления. Тит Ливий, посвятивший конец своей XXVII книги описанию этого блестящего похода, настолько проникся величием сюжета, что придал своему рассказу драматический накал и почти величественность эпопеи. И в самом деле, если мы захотим дать оценку отваге задуманного и громаде достигнутых результатов, то это предприятие должно быть признано одним из наиболее удивительных, о котором сохранилось упоминание в истории.

Примечания:

[1] «Это обоюдоопасный вид помощников, и в отношении своих они сильнее неистовствуют. Ведь на врага они идут по приказу, а на своих их гонит страх».
[2] «Vulnerati et territi retro semper cedunt, haud minore partium suarum pemicie» ( Plin., HN, VIII, 9).
[3] «???? ??? ???????????? ?? ????????? ??????? ???????, ??? ?????? ???????? ????????? ??? ????? ??? ????? ??? ???????? ?????? ??????? ??????? ?????????» (Appian., Bell. Hispan., 46).
[4] Точно такое же соображение мы находим у Тита Ливия: «Ео magis mere in suos belluae, tantoque majorem stragem edere, quam inter hostes ediderant, quanto acrius pavor constematam agit, quam insidentis magistri imperio regitur» («Тем сильнее слоны обратились против своих и устроили кровопролитие намного большее, чем среди врагов: страх до такой степени охватывает животное, что оно не подчиняется приказу сидящего на нем вожака») (Tit. Liv., XXVII, 14).
[5] «Quum uno aut altero vulneratis, caeteros in fugam declinare videamus» («Мы видим, что всякий раз, когда один или другой получают рану, остальные обращаются в бегство») (Quint. Curt., IX, 2).
[6] «Addita trepidatione elephantorum, quos territos aeque atque hostes timebant» («Прибавился и страх перед слонами, каковых, перепуганных, равным образом боялись и враги») (Tit. Liv., XXVII, 18).
[7] «Quod pertinent ad elephantos, praesens habemus exemplum, in suos vehementius quam in nos incurrerunt» («Что касается слонов, то мы имеем свежий пример: они яростнее бросались на своих, чем на нас») (Quint. Curt., IX, 2).
[8] Чтобы не предвосхищать события, мы опустим здесь упоминание о двух поражениях, понесенных персами из-за их слонов в Лазикской войне; эти эпизоды найдут свое место, когда мы будем говорить о битвах поздней империи.
[9] Полибий говорит, что у Гасдрубала было только 10 слонов (Polyb., XI, 1).
[10] Согласно Аппиану (Appian., Bell. Hannibal., 52), Гасдрубал прошел за два месяца путь, который стоил Ганнибалу шести. Что касается направления и дороги, которые он избрал, пересекая Альпы, то этот вопрос столь же мало освещен, как и в отношении его брата. Тит Ливий, Аппиан, Евтропий и Силий Италик заставляют их обоих идти одной и той же дорогой. Варрон, которого цитирует Сервий, выдвигает противоположное мнение. К тому же представляется, что Гасдрубал поднялся по Роне вплоть до Лиона и что до этого места его сопровождали арверны. Отсюда он должен был бы спуститься затем в Италию, согласно мнению некоторых — через Морьену, согласно другим — через малый Сан-Бернард. По этому вопросу см. первый том «Древней Италии» Клуверия (Cluverius Ph. Italia Antiqua. In 2 vol. Leyde, 1624).
[11] «Quantis maximis itineribus poterat» («Переходами такими большими, какие только мог сделать») (Tit. Liv., XXVII, 43).
[12] Катон Цензор служил в этом армейском корпусе в ранге трибуна и весьма активно содействовал успеху сражения («Castra secutus est C. Claudii Neronis, magnique ejus opera existimata est in praelio apud Senam, quo cecidit Hasdrubal, frater Hannibalis») («Он последовал в лагерь Гая Клавдия Нерона и оказал большую помощь в битве у Сены, в которой пал Гасдрубал, брат Ганнибала») (Com. Nep., М. Pore. Cat., I, 2).
[13] «In insidias compositas incidit» (Eutrop., Breviar., III, 18).
[14] Maizeroy P-G. J. de. Cours de tactique th?orique, pratique et historique. En 2 t. T. I. Paris, 1776; Vaudoncourt G. de. Histoire des campagnes d’Annibal en Italie. En 3 t. Milan, 1812.
[15] Несмотря на авторитетность Тита Ливия, который приписывает Гасдрубалу честь изобретения этого способа избавляться от слонов, я полагаю, что на Востоке он был в ходу во все времена. Далее мы увидим, что персы использовали его во время войны против императора Юлиана.
[16] «Hasdrubal, concitato equo, se in cohortem romanam immisit. Ibi, ut p?tre Hamilcare et Hannibale fratre dignum erat, pugnans cecidit» («Гасдрубал, пришпорив коня, бросился на римскую когорту. Здесь, сражаясь, чтобы быть достойным отца Гамилькара и брата Ганнибала, он погиб») (Tit. Liv., XXVII, 49).
[17] Согласно Полибию, из 10 слонов, принимавших участие в сражении, шесть были убиты, а четыре прорвались сквозь ряды сражавшихся и были потом пойманы римлянами (Polyb., XI, 1).
[18] «Supersint, inquit, aliqui nuncii et hostium cladis et nostrae virtutis» (Tit. Liv., XXVII, 49).
[19] «Aliqui et supersint qui de victoria nostra hostibus nuncient». («Пусть в живых остануться некоторые, которые возвестят врагам о нашей победе») (Frontin., Strateg., IV, 7, 15).
[20] «Actum erat procul dubio, si Hasdrubal se cum fratre junxisset» («Несомненно, это обязательно произошло бы, если бы Гасдрубал соединился с братом») (Flor., Epitoma, II, 6).
[21] Tit. Liv., XXVII, 42. — Это событие произошло после дела при Грументе в Лукании.
[22] Согласно этому автору, Нерон выступил с 10 тысячами человек, однако это ошибка, происходящая, несомненно, из смешения числа войск, которое консул имел при своем выступлении, с тем, которое его сопровождало, когда он прибыл в лагерь коллеги.
[23] «Quid futurum, si… insequi Neronem, cum sex millibus armatorum profectum, Hannibal toto exercitu velit?» («Что будет, если… Ганнибал пожелает со всем войском преследовать Нерона, выступившего с 6 тысячами солдат?») (Tit. Liv., XXVII, 44).
[24] Гиббон справедливо рассматривает этот марш Нерона как наиболее смелый и наиболее быстрый из всех, когда-либо совершенных армейским корпусом.
[25] «Modesta certare milites, ne quid ultra usum necessarium sumerent: nihil morari, nec ab signis absistere cibum capientes; diem ac noctem ire: vix quod satis ad naturale desiderium corporum esset, quieti dare» (Tit. Liv., XXVII, 45).

Источник:

Арманди П. Д. Военная история слонов. «Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета», «Нестор-История». Санкт-Петербург, 2011.
Перевод: А. Банников.

 
© 2006 – 2019 Проект «Римская Слава»