Римляне решают использовать слонов (Armandi P. D.)

Римляне решают использовать слонов — Случаи, когда они воспользовались этими животными — Македонские и Сирийские войны — Битва при Кинокефалах — Сражение при Фермопилах — Опасный переход слонов через хребет Олимпа — Битва при Пидне — Римляне ведут слонов против кельтиберов и против Вириата — Они используют этих животных в их первых походах против трансальпийских галлов — Поражение арвернов и аллоброгов на берегах Роны.

Мы неоднократно имели возможность отметить, просматривая историю величия римлян, что одна из главных причин превосходства их военных институтов заключалась в благоразумии, с которым они всегда заимствовали оружие и обычаи других народов — всякий раз, когда считали, что они превосходят их собственные¹. Можно, следовательно, предположить, что, столкнувшись со слонами в первый раз, они должны были исследовать возможность с пользой сочетать это новое наступательное средство со своей тактикой. Результат такого исследования был, несомненно, неблагоприятным для слонов, потому что прошло достаточно много времени, прежде чем римляне решились прибегнуть к этому нововведению. Тем не менее, для римлян не было ничего проще: мы видели, что с момента первого появления слонов в Италии множество этих животных попало в их руки; римляне должны были часто сражаться с ними во время первых двух Пунических войн, и случай предоставлял в их распоряжение этих животных в большом количестве, которыми они могли немедленно воспользоваться, поскольку те были обучены для сражений и нужно было только повернуть их против неприятеля.

Среди мотивов, которые могли заставить римлян обходиться без этого военного средства, находившегося у них под рукой, наиболее сильным мог быть страх ослабить моральный дух войск, приучив их рассчитывать на помощь, которой они могли лишиться в любой момент. Именно благодаря твердости своей дисциплины и вере в свою храбрость римский солдат должен был стать первым солдатом мира; любая чужеземная поддержка могла внушить ему лишь ложную уверенность в ущерб подлинной отваге². Именно по этим соображениям они не желали использовать серпоносные колесницы, столь большое количество которых можно было видеть на Востоке и против которых им часто приходилось бороться во время войн с Антиохом и Митридатом. То, что они делали и что значило гораздо больше, так это изобретение приемов, как обезвредить слонов и заставить их поворачивать назад на погибель тем, кто их использовал. Ниже мы расскажем о способах, которые они нашли, чтобы достигать подобного результата.

Война против Филиппа, царя Македонии, была первой, когда римляне вздумали использовать слонов. В Риме находилось тогда большое количество этих животных, захваченных у карфагенян: консул Сульпиций Гальба, которому был поручен поход, выбрал нескольких среди них и повел вместе со своей армией. Может быть, он надеялся таким образом поразить воображение греков? Или же слоны были тем средством, которое он приберег для себя, чтобы сокрушить грозную македонскую фалангу, о которой говорили, что она несокрушима благодаря своей сплоченности и прочности построения?

Он нашел Филиппа стоящим лагерем у Лика, на границе с Иллирией, тут же предложил ему сражение и, развернув свою армию, прикрыл ее фронт линией слонов³. Первая попытка не имела никакого последствия, поскольку царь упорно держался в своем лагере. Тогда римляне перенесли войну на другую территорию.

Тит Квинкций Фламинин, преемник Гальбы, увеличил свой парк на 10 слонов, которых ему прислал Масинисса (Tit. Liv., XXXII, 27). В интересах Филиппа было затягивать войну, тем не менее, он не смог избежать генерального сражения, произошедшего при Киноскефалах в Фессалии. Консул построил слонов перед своим правым флангом: он воспользовался ими, чтобы атаковать фалангу по мере того, как она строилась в боевой порядок. Угрожающий вид этих колоссов испугал македонян, а искусные маневры Фламинина окончательно обратили их в бегство⁴. Можно предположить, что римляне одержали бы победу и без помощи слонов, однако определенно, что помощь этих животных оказалась им полезной. Царь Македонии, вынужденный в результате поражения в этой битве просить пощады, был счастлив получить мир на условиях, которые ему пожелали предписать (Tit. Liv., XXXIII, 7; 8; 9; 30; Plut., Flamin., 8; Srrab., Geogr., IX, 5).

Унижение Филиппа послужило прелюдией для завоевания Азии. Антиох III, увлеченный успехами, одержанными им на Востоке, и соблазненный подстрекательствами Ганнибала, посчитал себя достаточно сильным, чтобы тягаться с римлянами, амбиции которых к тому же начали распространяться по ту сторону Геллеспонта. Этолийцы воспользовались этими настроениями царя Сирии, чтобы заставить его принять решение высадиться в Греции, куда он действительно прибыл во главе небольшой армии и с несколькими слонами. Он уже потерял целый год, стараясь привлечь на свою сторону некоторые греческие государства, когда консул Ацилий Глабрион появился в Фессалии с 20 тысячами пехоты, 2 тысячами всадников и 15 слонами. Антиох, не ощущая себя достаточно сильным, чтобы дать открытую битву, поспешил сосредоточить свои войска в Фермопилах, и здесь преградить путь римскому полководцу. Он разбил свой лагерь перед входом в дефиле, прикрыл его двойным рвом и редутами, на которых выставил толпу лучников и пращников, а перед своими укреплениями — фалангу, которая встала подобно стене, ощетинившись копьями. Что касается слонов, то он разместил их на заболоченном участке, простиравшемся справа от его укреплений вплоть до моря, и в поддержку им придал легкие войска и кавалерию.

Эти меры предосторожности оказались бесполезными благодаря предвидению консула, который, прежде чем напасть на врага, послал свои отряды, чтобы издалека обойти его и атаковать посты, которые Антиох расставил в горах слева и в тылу.

Операция, потребовавшая столько же способностей, сколько и отваги, была доверена главным образом Катону Старшему, служившему в звании военного трибуна при штабе армии. Когда сирийцы увидели, что римляне бегом спускаются, чтобы ударить им в тыл, они поняли, что проиграли и оставили свои позиции. Ацилий вышел тогда из лагеря и бросился их преследовать, однако не смог нанести им урон, как того хотел, поскольку оказался вовлеченным в дефиле, а у Антиоха хватило соображения поставить слонов в хвосте колонны таким образом, что эти животные преграждали проход, пугали лошадей и создавали сумятицу, из-за которой пехоте невозможно было пробиться⁵. Тем не менее, римлянам в конечном итоге удалось убить или захватить слонов: разгром сирийцев после этого был полным, и Антиох с трудом достиг Эвбеи с 500 человек. Что касается числа слонов, которых он использовал в данном случае, то определить его нелегко. Их было 6 при нем, когда он прибыл в Грецию, однако вероятно, что в течение зимы он приказал привести других из Азии, убедившись, что война приобретает все большее значение. Как мы отметили выше, римляне также располагали слонами; однако все заставляет полагать, что при сложившихся обстоятельствах они совершенно ими не воспользовались; эти животные действительно были бы бесполезны для них при операциях, которые они планировали (Tit. Liv., XXXV, 43; XXXVI, 14; 18; 19; Frontin., Strateg., II, 4, 4; Plut., Caton. Cens., 13).

Война, начатая с таким легкомыслием, имела катастрофический для царя Сирии конец. В следующем году он был полностью разбит у города Магнесии и был вынужден покупать мир на позорных условиях. Ниже мы расскажем об этой битве, в которой слоны сыграли примечательную роль⁶.

Приблизительно двадцать лет спустя после поражения Антиоха римляне объявили войну Персею, сыну и наследнику Филиппа, и использовали против него слонов еще в большем количестве, чем против отца. Выше мы видели, что Масинисса отправил им в течение этой войны 22 животных⁷. Римская армия стояла лагерем на берегу Пенея, когда они получили это подкрепление; впрочем, у римлян уже было некоторое количество слонов прекрасной индийской породы, которые были захвачены ими в Азии в стойлах Антиоха (Polyaen., Strateg., IV, 20). Таким образом, позволено будет предположить, что в этой, Второй Македонской войне римляне выставили наибольшее количество слонов. Вместе с тем не кажется, что они получили от них большую пользу, напротив, мы увидим, что слоны причинили им массу затруднений во время переходов по горам. Римляне должны были применять экстраординарные средства, особенно, чтобы перейти через горную цепь Олимпа. Мы сейчас ознакомимся с этим переходом, который хотя и не столь знаменит, как продвижение Ганнибала через Альпы, но не менее труден и не менее опасен.

Война в Греции, Эпире и Фессалии продолжалась приблизительно уже три года с переменным успехом, когда консул Марций Филипп решил проникнуть в самое сердце Македонии. Для этого было необходимо пересечь очень крутые горы, прилегающие к хребту Олимпа, ущелья которых охраняли войска Персея. Консул, желавший избежать любого столкновения и прибыть как можно быстрее без ведома македонян, двинулся по тропам почти непроходимым, которые неприятель полагал бесполезным охранять. Его армия должна была перенести неслыханные трудности и лишения, но что больше всего задерживало ее движение, так это те препятствия, с какими она столкнулась, когда было нужно заставить слонов спускаться с гор. Испуганные видом пропастей, обескураженные постоянно появляющимися препятствиями, эти тяжеловесные четвероногие сбрасывали своих погонщиков и издавали рев, который заставлял вставать на дыбы лошадей и сеял в армии, как говорит Тит Ливий, такое же смятение, какое могло бы начаться из-за внезапного появления противника⁸.

Подобные происшествия, неоднократно повторявшиеся, могли бы выдать все предприятие, если бы Марций не придумал способ, по правде говоря, требующий много времени и трудоемкий, но благодаря которому в конечном итоге он преуспел: всякий раз, когда попадался очень крутой спуск, он возводил из прочных и мощных балок помост приблизительно в 30 футов шириной, который крепил одним концом на склоне горы, другой же удерживали колья и блоки, которые могли подниматься, когда этого требовала необходимость. Такие леса образовывали сходни, столь же удобные, сколь и прочные. Их покрывали землей и, по-видимому, снабжали парапетом, чтобы придать видимость настоящей дороги. Впереди и снизу первого помоста устанавливали второй, потом — третий, и так далее в зависимости от длины спуска.

Когда все было устроено, на первый помост вперед пустили несколько слонов, и, возможно, во главе поставили самок или наиболее смирных, потом убрали подпоры — эта операция была нелегкой, но ее могли произвести при помощи мощных рычагов, домкратов или других приспособлений в соответствии с тем, как позволяли обстоятельства; таким образом могли осторожно опустить слонов до земли или до дороги, которая находилась непосредственно под крайним из помостов. Животные, не имевшие возможности ни отступить назад, ни кинуться в сторону, старались потихоньку съезжать, стоя на ногах или опускаясь на зад, и, как могли, достигали другого помоста, из-под которого затем также убирали подпоры, вынуждая слонов переходить на третий. Подобный маневр повторялся при каждом встречавшемся крутом спуске.

Тит Ливий не говорит, заставляли ли слонов двигаться по одиночке или по несколько за раз, это зависело от протяженности спуска и рельефа местности. Мне представляется несомненным, что они шли цепочкой, потому что расстояние между двумя брусьями или балками (duo validi asseres) было рассчитано в соответствии с шириной тела одного животного (distantes inter se paullo plus quam quanta belluae latitude est). Таким образом, невозможно принять предположение Роллена, который считает, что они заходили на помост одновременно все вместе. В самом деле, мы видели, что всего было, по крайней мере, 22 слона, а возможно, и больше, и чтобы запустить их всех цепочкой, каждый помост должен был достигать от 200 до 300 футов длины, что противоречит всякому вероятию. Независимо от трудностей сооружения подобных помостов, как можно было бы двигать подобную тяжесть?! По моему мнению, если бы на помост заходило два или три животных за раз, даже этого было бы много.

Тит Ливий не называет точного места, где был осуществлен этот переход, однако различные указания, содержащиеся в его рассказе, позволяют предположить, что он состоялся на высоте Дия и недалеко от Фермаикского залива. Примечательным обстоятельством этого трудного восхождения является то, что Полибий был его свидетелем и участником: он находился тогда при штабе консула, к которому ахейцы отправили его в составе посольства.

Персей был настолько поражен, узнав, что римляне перешли столь грозные горы и спустились в долину Пидны, что с этого момента считал свое дело безвозвратно погибшим. И правда, когда думаешь, что римляне, как об этом определенно рассказывает Тит Ливий, появились скорее скатившись с гор, чем перейдя через пропасти (Tit. Liv., XLIV, 5), когда думаешь, как часто им нужно было выравнивать скалы, валить деревья, перевозить их и укладывать, располагая лишь теми средствами, которые могли дать им эти дикие и необитаемые места, не может быть меры восхищению перед таким непоколебимым упорством, преодолевшим все препятствия и всегда остающимся повелителем судьбы.

Честь закончить эту войну досталась Павлу Эмилию, избранному консулом на следующий год. Этот великий человек был сыном того, кто так мужественно пожертвовал своей жизнью в битве при Каннах, и отцом Сципиона Эмилиана, разрушившего Карфаген. Персей собрал у Пидны самую сильную армию, которую Македония выставляла со времен Александра. И действительно, она насчитывала 45 тысяч человек, почти все — ветераны, в то время как армия консула имела не более 30 тысяч, из которых 12 тысяч были римскими легионерами, а остальные — италийскими. Битва была очень напряженной, и наступил даже момент, когда Павел Эмилий решил, что дела его безнадежны. Но римляне превзошли себя, и старый вопрос — фаланга или легион — был решен бесповоротно⁹. Вне всякого сомнения, в консульской армии были слоны, и из описания Тита Ливия мы должны сделать вывод, что они способствовали успеху того дня, потому что бегство македонян началось только тогда, когда эти страшные четвероногие их атаковали¹⁰. Таким образом, можно удивляться утверждению того же самого историка, добавляющего в том же параграфе, что слоны не принесли почти никакой пользы в этой битве¹¹. Если из этого следует, что римляне вышли победителями независимо от участия в ней слонов, то я полностью придерживаюсь его мнения. Однако известно, что слоны сыграли тогда определенную роль. В любом случае любопытно отметить, что те самые животные, которых Александр первым привел с отдаленных восточных берегов, были если не инструментом, то, по крайней мере, свидетелями разрушения его царства (Tit. Liv., XLIV, 23; 30; 40; 41; 42; Plut., Paul. Aemil., 17, sqq.)¹².

Несколько раз римляне использовали слонов и в длительных войнах против жителей Испании, но природа страны и характер подобных столкновений, которые заключались главным образом в осадах, неожиданных нападениях и набегах, не позволяли им часто выводить слонов в поле, а когда они это делали, то не всегда с пользой для себя, доказательство чего мы приведем ниже¹³. Можно утверждать, что у них были слоны в войне против Вириата: данный факт следует из одного анекдота, рассказанного Валерием Максимом. «Проконсул Метелл, — говорит писатель, — зная, что он будет заменен в Испании Квинтом Помпеем, своим старым недругом, пожелал оказать ему недобрую услугу и всеми возможными средствами ослабить армию. Поэтому он отправил в отпуск большое число солдат, повредил оружие, позволил расточить съестные припасы и приказал лишить корма слонов, чтобы сделать их непригодными для службы»¹⁴.

Нам известен только один случай, когда римляне использовали слонов против галлов: во время их первого похода за Альпы. Победы, которые они одержали при помощи этих животных над арвернами и аллоброгами, были большим шагом на пути к завоеванию Галлии. Они должны занимать важное место в истории этого прекрасного края.

Поражение арвернов и аллоброгов (631-632 гг. от основания Рима, 122-121 гг. до P. X.)

Потребность в военной дороге, чтобы иметь свободное сообщение с Испанией, заставила римлян возвести опорные пункты на берегу Средиземного моря начиная от гор Лигурии до Пиренеев. Затем они решили, чтобы сделать это сообщение более стабильным и независимым, распространить влияние вглубь страны. Но здесь, с одной стороны, стояли на Роне во всеоружии воинственные аллоброги, с другой — простирались земли могущественной конфедерации арвернов, от этой реки до отрогов Пиренеев. Прочный союз во имя защиты своей территории и отечества соединил два народа. Поэтому римляне искали предлог, чтобы объявить им войну, ведение которой доверили проконсулу Домицию Агенобарбу, человеку суровому и жестокому, одному из предков императора Нерона.

Галлы под командованием Битуита или Бетульта, предводителя арвернов, гордо выступили навстречу врагу и вступили в битву около места, называвшегося Виндалий, недалеко от слияния рек Роны и Сорги. Они потерпели полное поражение, слоны проконсула обратили в бегство кавалерию и вызвали страх и смятение у пехоты¹⁵; утверждают, что галлы оставили на поле 20 тысяч убитыми — потери, не кажущиеся преувеличенными, если мы вспомним, что обычно галлы строились плотной массой, т. е. тем способом, который наименее приемлем для того, чтобы сопротивляться слонам. К тому же эти животные были им совершенно незнакомы и они не знали приемов, использующихся для того, чтобы их отгонять или уклоняться от их нападений. В подобном случае должно гибнуть больше народу из-за сумятицы, следствия страха, а не от оружия противника (Flor., Epitoma, III, 2; Strab., Geogr., IV, 2; Oros., V, 13; Tit. Liv., Epitoma, LXI). Домиций был так горд этой победой, что пожелал объехать край верхом на слоне под звуки труб и со всей пышностью триумфальной процессии¹⁶.

Впрочем, не в характере галлов было сдаваться после первой неудачи, и они не замедлили перейти в наступление, собрав на этот раз 200 тысяч бойцов. Уже не Домиций стоял во главе римлян, армия и провинция перешли под командование Квинта Фабия, внука того самого Павла Эмилия, который победил Персея и племянника Сципиона Эмилиана. Вторая битва произошла у слияния Роны и Изеры. Консульская армия, согласно Страбону, не доходила и до 30 тысяч человек или, по некоторым другим сведениям, не намного превосходила это число. Несмотря на численное неравенство, римляне вновь одержали блестящую победу, галлы потеряли 150 тысяч убитыми или утонувшими — по Павлу Орозию, 130 тысяч — по Плинию, или 120 тысяч — по Аппиану и согласно Эпитоме Тита Ливия. Последнее предположение, по всей вероятности, ближе всего стоит к истине (Tit. Liv., Epitoma, LXI; Flor., Epitoma, III, 2; Plin., NH, VII, 51; Veil. Patercul., II, 10, 39; Oros., V, 13; Eutrop., Breviar., IV, 22; Val. Max., IX, 6, 3; Strab., Geogr., IV, 1; 2)¹⁷.

Чтобы понять причину этих колоссальных потерь, нужно учесть, что галлы, застигнутые врасплох во время перехода Роны, были атакованы и сброшены в реку прежде, чем сумели опомниться. Два моста, которые они наспех сделали, обрушились под тяжестью убегающих, и множество из них утонуло. Однако наиболее сильным доводом является то, что слоны сыграли здесь опять ту же самую роль, что и в деле при Виндалии¹⁸, поскольку Фабий получил армию такой, какой она была под командованием Домиция и определенно воздержался от того, чтобы лишить себя помощи, благодаря которой его предшественник добился столь большого успеха.

После этой победы Фабий получил прозвище Аллоброгского (Allobrogicus), и эта часть Галлии была превращена в римскую провинцию. Что касается арвернов, то им оставили видимость свободы, однако вследствие уловок, которые делают мало чести римскому сенату, на самом деле они оказались в зависимом положении.

Покорение арвернов и аллоброгов, как кажется, стало последним событием, когда римляне использовали слонов. Таким образом, эти животные входили в состав их армий только приблизительно восемьдесят лет, и во время этого периода их нечасто применяли в сражениях. Это еще раз доказывает, что римляне никогда не испытывали большого доверия к этому роду войск, потому и не пожелали им воспользоваться в двух очень важных обстоятельствах, а именно в войне с кимврами и в войне с Митридатом, где могли, однако, надеяться получить от слонов большую пользу, чтобы уничтожить массы варваров либо противопоставить их многочисленной кавалерии понтийского царя.

Примечания:

[1] См.: Montesquieu Ch.-L. Consid?rations sur les causes de la grandeur Romains et de leur d?cadence. Paris, 1734. Ch. 2.
[2] Доблестные рыцари, жившие в эпоху изобретения огнестрельного оружия, таким же образом презирали это нововведение, которое они рассматривали как средство, необходимое для того, чтобы дать преимущество трусости над отвагой. Ариост, черпавший свое вдохновение в рыцарских романах, заставил своего героя очень хорошо изложить эти идеи (Orl. fur., Canto IX, st. 28, 29; 89; 91). Байар ненавидел аркебузы: «Меня охватило великое страдание, — говорит один современный ему автор, — когда храбрый человек был убит ничтожным и гнусным предметом (friquenelle)». Говорили, что у Байара существовало предчувствие того вида смерти, который был ему предначертан.
[3] «Consul in aciem descendit, ante prima signa locatis elephantis, quo auxilio turn primum Romani, quia captos aliquot bello punico habebant, usi sunt» («Консул вывел войско на равнину. Перед первой линией он поставил слонов из тех, которые были захвачены в Пунийскую войну, в этот раз впервые римляне прибегли к такого рода помощи») (Tit. Liv., XXXI, 36). Прошло, таким образом, около восьмидесяти лет с тех пор, как римляне в впервый раз в войне против Пирра увидели этих животных.
[4] «Extemplo terga vertere Macedones, terrore primo bestiarum aversi» («Охваченные страхом при виде животных, македоняне сразу же бросились бежать») (Tit. Liv., XXXIII, 9).
[5] «Elephanti novissimi agminis erant, quos pedes aegre praeterire, eques nullo poterat modo, timentibus equis tumultumque inter se majorem quam in praelio edentibus» («Слоны шли в арьергарде. Их было тяжело обойти пехоте, а коннице — не было никакой возможности из-за того, что охваченные страхом лошади производили смятение большее, чем во время битвы») (Tit. Liv., XXXVI, 19).
[6] См. ниже главу VI книги II.
[7] См. выше с. 137.
[8] «Hostilem prope tumultum agmini elephanti praebebant, qui ubi ad invia v?n?rant, dejectis rectoribus, cum horrendo Stridore pavorem ingentem, equis maxime, incutiebant» («Слоны вносили смятение в войско не хуже неприятеля. Когда они дошли до нехоженных мест, то, сбросив погонщиков, ужасным ревом сеяли великий страх, особенно среди лошадей») (Tit. Liv., XLIV, 5).
[9] Об этой битве и о сравнении качеств фаланги и легиона см. приложение II в конце этой книги.
[10] «In dexterum cornu elephantos inducit et alas sociorum, et hinc primum fuga Macedonum est orta… Elephantorum impetum subsecuti sunt socii nominis latini, pepuleruntque laevum cornu» («На правый фланг он вывел слонов и эскадроны союзников, и здесь началось бегство македонян… За слонами последовали союзники-латины и смяли вражеский левый фланг») (Tit. Liv., XLIV, 41).
[11] «Elephanti in acie nomen tantum sine usu fuerunt» («Слоны в войске были только по названию, не принося никакой пользы») (Tit. Liv., XLIV, 41).
[12] Согласно Синселлу, когда Павел Эмилий победил Персея, ему принесли две тысячи слоновьих бивней длиною в три локтя каждый, которые были захвачены в сокровищнице македонского царя.
[13] См. главу IX книги II о поражении, понесеном консулом Фульвием Нобилиором под Нуманцией.
[14] «Elephantis cibaria dari vetulit» (Val. Max., IX, 3, 7).
[15] «Elephantorum nova forma equi hostium hostesque conterriti diffugerunt» («Перепуганные неизвестным им обликом слонов, лошади врагов и сами враги обратились в бегство») (Oros., V, 13).
[16] «Cn. Domitius, Allobrogibus Arvemisque superatis, elephanto per provinciam vectus est, turba militum quasi inter solemnia triumphi prosequente» (Sueton., Nero, II). Г-н маркиз де Фортиа д’Урбан помещает Виндалий на месте бурга Бедаридов, у слияния Сорги и Увеза, в полулье от их впадения в Рону и приблизительно на половине пути от Авиньона в Карпентра. См.: Fortia d’Urban. Antiquit?s et monuments du d?partement de Vaucluse. Paris; Avignon, 1808. P. 257.
[17] Мы ошибемся, если местом проживания арвернов и аллоброгов будем считать только территории сегодняшних Оверни, Савойи или Дофине. Первые стояли во главе обширного политического объединения, которое включало в себя кроме Оверни Лимузен, Севенны и Бери и охватывало, по словам Страбона, большую часть Галлии между Роной, Пиренеями и океаном. Аллоброги, со своей стороны, объединяли воконсов, трикастинов, трикоров, центронов и небольшие горные племена, рассеянные по склонам Альп от Дюранса и до озера Леман. Если бы это было не так, то было бы невозможно понять, каким образом одни только провинции Овернь, Савойя и Дофине смогли после кровавого поражения при Виндалии собрать армию в 200 тысяч человек.
[18] «Maximus barbaris terror elephanti fuere» (Flor., Epitoma, III, 2).

Источник:

Арманди П. Д. Военная история слонов. «Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета», «Нестор-История». Санкт-Петербург, 2011.
Перевод: А. Банников.