От Никиева мира до Сицилийской экспедиции (Паневин К. В.)

Политические следствия Никиева мира

Период, последовавший после Никиева мира, Фукидид правильно называет ненадежным или подозрительным замирением (V, 25, 3; 26, 3): «В течение шести лет и девяти месяцев стороны воздерживались от походов в земли друг друга, но за пределами своих земель они, среди ненадежного замирения, причиняли друг другу очень большой вред» (V, 25, 3). Действительно, несмотря на то, что Никиев мир соответствовал желаниям широких народных масс Афин и Спарты, хотя условия мирного договора отражали реальное соотношение сил, достигнутое в результате десятилетней вооруженной борьбы, все же окончательное примирение достигнуто не было. Больше того, даже условия мирного договора не были выполнены обеими подписавшими его сторонами. Фактически был произведен только обмен пленными между Афинами и Спартой. Спартанцы получили наконец около 300 пленных, захваченных на Сфактерии и в других местах¹.

Пункты договора, относящиеся к возврату захваченных территорий, не были выполнены. Практически речь шла о возвращении афинянам Амфиполя, где находился пелопоннесский гарнизон под командованием спартанца Клеарида, а также Панакта, пограничного укрепления на границе с Беотией, захваченного в конце Архидамовой войны фивянами. Афины же должны были вернуть Спарте прежде всего Пилос, где в это время находился гарнизон из навпактских мессенян, и Киферу. Платеи и Нисея должны были остаться соответственно в руках Фив и Афин.

По жребию Спарта была обязана первой вернуть Амфиполь. Однако Клеарид сначала отказался это сделать, а после повторного требования возвратился с остатками войск Брасида в Спарту, оставив Амфиполь в руках его жителей, готовых защищаться против Афин до последней капли крови. Панакт был возвращен Афинам лишь весной 420 г. до н. э., после того как вопреки договору были срыты все его укрепления и когда Спарта заключила сепаратный союз с Беотией, что тоже, по мнению афинян, противоречило условиям Никиева мира.

Этими обстоятельствами воспользовались афиняне для того, чтобы задержать в своих руках Пилос и Киферу. В отношении Пилоса афиняне пошли только на частичную уступку, заменив летом 420 г. до н.э. мессенский гарнизон афинским и вывезя оттуда илотов, которые перебежали к ним из Лаконики. Кифера, по-видимому, тоже осталась в руках афинян². Таким образом, из всех условий Никиева мира полностью был соблюден лишь один пункт, который должен был предупредить дальнейшее бегство спартанских рабов— илотов. В связи с тем что Спарта не соблюдала условий договора, илоты из Пилоса были перевезены обратно «для разбойничанья» в 418 г. до н. э. (V, 56, 3).

Однако наибольшим препятствием к установлению мира было противодействие основных спартанских союзников: Беотии, Коринфа, Мегары и Элеи. Самая сильная из них Беотия имела все основания отказаться от мирного договора. Будучи лишенной каких-либо торговых интересов вне Центральной Греции, Беотия опасалась Афин только с суши. Поход всей армии афинских гоплитов (…) на Фивы окончился полным разгромом при Делии, причем в этом сражении беотяне одержали победу своими собственными силами, без какой-либо помощи Спарты. Во время Архидамовой войны они захватили не только беотийские Платеи, но и афинский Панакт. Кроме того, под прикрытием пелопоннесских ополчений беотяне ежегодно грабили территорию Аттики, а их собственные земли почти не подвергались нашествию. В связи со всеми этими обстоятельствами условия Никиева мира должны были казаться беотянам несправедливыми, и они чувствовали себя вполне способными выдержать единоборство с Афинами.

В данной обстановке Мегара тоже предпочитала ориентацию на Беотию союзу со Спартой, предавшей ее интересы в нисейском вопросе. Такова же была, как указывалось выше, и позиция Коринфа. Ввиду всего этого Беотия не согласилась подписать Никиев мир, а заключила с Афинами отдельное краткосрочное перемирие, которое подлежало продлению каждые 10 дней; Коринф же вообще не пожелал вступать в какие-либо переговоры с Афинами.

Всё же спартанские союзники не могли бы противопоставить себя союзу Афин со Спартой, если бы на Пелопоннесе не было еще одного сильного государства, способного объединить вокруг себя всех потенциальных противников Спарты. Таким полисом был Аргос, давнишний соперник Спарты за гегемонию на Пелопоннесе. Кроме того, важно было различие в политическом устройстве обоих полисов. В то время как в Спарте были олигархические порядки, Аргос был демократическим государством. Предметом раздора между Аргосом и Спартой была плодородная область Кинурия, присоединенная несколько веков назад к Лаконии. Аргос вряд ли мог рассчитывать на возвращение Кинурии. Но длительная Архидамова война показала относительную слабость Пелопоннесского союза, и, в частности, главного антагониста Аргоса — Спарты. Это обстоятельство несомненно должно было усилить военные настроения в Аргосе.

Однако, несмотря на свой демократический строй, аргосцы не осмелились открыто выступить во время Архидамовой войны на стороне Афин, так как были окружены со всех сторон членами Пелопоннесского союза и не могли рассчитывать на помощь извне. В связи с этим Аргос строго соблюдал условия 30-летнего мира со Спартой, срок которого истекал в 421 г. до н. э. В это время аргосцы «находились во всех отношениях в благоприятнейшем положении, потому что они не участвовали в Аттической войне и даже извлекли себе выгоды из того, что были в мире с обеими воюющими сторонами» (V, 28, 2).

Поэтому предложение коринфян о заключении союза нашло благоприятный отклик в Аргосе. Ввиду того, что военный престиж лакедемонян значительно пал после Сфактерии, к Аргосу присоединились также другие демократические полисы Пелопоннеса — Элея и Мантинея, имевшие территориальные споры со Спартой. К этой коалиции примкнули халкидикские полисы и, после некоторых колебаний, Коринф. Аристократическая Беотия и идущая в ее фарватере Мегара сохранили свою самостоятельность.

Географическое положение коалиции Аргоса, Мантинеи и Элеи было таково, что она полностью отрезала Спарту от Северного Пелопоннеса и, следовательно, от ее союзников. Дальнейшее существование этой демократической коалиции означало бы полный раскол Пелопоннесского союза и, следовательно, конец спартанской гегемонии. Таким образом, весь ход событий ясно показывал, что союз с Афинами был бесполезным и даже вредным для спартанцев.

Поэтому после возвращения из Афин пленных в спартанской внешней политике произошел резкий поворот. Эфоры, подписавшие Никиев мир, не были переизбраны, а новые эфоры — Клеобул и Ксенар — резко выступили против союза с Афинами и заключили сепаратный союз с Беотией, что несомненно должно было повести к разрыву с Афинами.

Логическим следствием всех этих событий должно было стать заключение союза между четырьмя демократическими полисами Эллады: Афинами, Аргосом, Мантинеей и Элеей. Такой союз действительно был заключен в середине лета 420 г. до н. э. Демократической коалиции противостоял олигархический союз Спарты, Беотии и Мегары, поддерживаемый принципиальным противником Афин — Коринфом.

Политическая борьба в Афинах и выдвижение Алкивиада

Такой ход событий не оставлял камня на камне от всей лаконофильской политики Никия. Поведение Спарты, особенно после возвращения пленных спартиатов, не могло расцениваться в Афинах иначе как предательство. В экклесии ответственность за это логически должна была пасть на группу Никия, что создавало объективные перспективы для усиления радикально-демократической группировки, к которой присоединились все круги населения, потерпевшие ущерб от прекращения военных действий. О том, что таковые имелись, прекрасно свидетельствуют разговоры Тригея в Аристофановом «Мире» (1208—1263) с Оружейником, Копейщиком, Панцирщиком, Шлемщиком, Трубачом и другими. За этими карикатурными фигурами несомненно стояли влиятельные ремесленные круги, не желавшие поступаться своими экономическими интересами. Сюда же примыкал и руководящий состав армии и особенно флота, который за 10 лет военных действий привык играть первую скрипку в афинской политике. Наконец, не следует недооценивать и той поддержки, которую находила эта группировка среди широких масс афинского демоса. Военная служба приносила относительно неплохое жалованье (драхма в день гоплитам и три обола матросам). Афинские гоплиты нечасто выводились в бой, а обычно несли гарнизонную службу. Операции флота в условиях безраздельного господства афинян на море тоже представляли мало риска. Следовательно, определенная прослойка демоса была лучше обеспечена во время войны, чем во время мира. Однако во главе оппозиции против Никия становится не маловлиятельный руководитель радикалов Гипербол, а молодой Алкивиад. Это обстоятельство в значительной степени повлияло на все дальнейшее развитие событий.

Алкивиад, сын Клиния, по происхождению принадлежал к наиболее знатным аттическим родам. По матери он был родней Алкмеонидов. Отец его погиб в битве при Коронее, и малолетний юноша был отдан под опеку Перикла. Один из богатейших людей Эллады, Алкивиад был типичным представителем того поколения афинских аристократов, которое привыкло поставлять политических руководителей демоса. В этом отношении Алкивиад вполне мог стать вторым Кимоном или Периклом. Воспитанный в обстановке формального народоправства, при фактическом единовластии Перикла, Алкивиад уже с юных лет преисполнился презрения к демократии и считал народные массы лишь пьедесталом к власти. Большое влияние оказал на него Сократ, антидемократическая сторона учения которого очень импонировала его молодому ученику. Об образе мышления молодого Алкивиада лучше всего свидетельствует рассказываемый Плутархом и Диодором анекдот. «Желая переговорить с Периклом, Алкивиад пришел однажды к его дверям. Ему сказали, что Перикл занят и обдумывает, как бы ему отчитаться перед афинянами. Уходя, Алкивиад сказал: «Не лучше ли было бы подумать о том, как бы вовсе не давать отчета» («Алкивиад», 7). В этом анекдоте уже чувствуется различие между старшим поколением времени Перикла и молодым поколением афинских аристократов, к которому принадлежал Алкивиад.

Согласно афинским законам Алкивиад, родившийся в 452 г. до н. э., мог выставить свою кандидатуру на пост стратега только по достижении 30 лет, т. е. в 421 г. до н. э. Но и до того времени он всячески старался завоевать известность и популярность, как важнейшую ступень к власти. Он посылает на соревнование в Олимпии семь колесниц, причем получает одновременно первую, вторую и четвертую награды, заказывает хвалебную оду у первого писателя Эллады Еврипида, тратит громадные суммы на хорегии, наконец, делает всякие чудачества, вроде уродования своей прекрасной собаки, только ради того, чтобы о нем говорили афиняне. Плутарх («Алкивиад», 10) очень метко характеризует положение и стремления Алкивиада: «Происхождение Алкивиада, его богатство, доблесть в боях, множество друзей и родственников открывали ему большие возможности в достижении государственных должностей, но он больше всего стремился завоевать себе значение обаятельностью речи перед толпой».

Отрицательное отношение Алкивиада к демократическим порядкам в Афинах хорошо характеризуется Фукидидом, который вкладывает в уста Алкивиада заявление о «присущей демократическому строю разнузданности», осуждение «господства демоса» и, наконец, известное определение демократии как «общепризнанного безумия» (VI, 89, 5—6).

Сам факт большого влияния Алкивиада объясняется деморализацией афинского демоса, в значительной степени деклассированного, привыкшего жить на доходы от эксплуатации рабов и союзников.

Алкивиад должен был бы примкнуть к лаконофильской аристократической партии. Сюда вели и его происхождение, и связи с Сократом, и, наконец, личные связи его семьи со Спартой³. Он был в дружественных отношениях с пленными спартиатами и стремился получить проксению лакедемонян. Однако уязвленное личное самолюбие в связи с тем, что спартанские послы предпочли обратиться при заключении мира к Никию, толкнули Алкивиада в антиспартанский лагерь. Таким образом, Алкивиад вынужден был примкнуть к демократическим группировкам в афинском народном собрании.

Здесь, противодействуя Никию, Алкивиад путем интриг и прямого обмана сорвал переговоры Спарты с Афинами и добился союза между афинской и пелопоннесской демократией (Афины — Аргос, Мантинея, Элея).

Перспективы демократической коалиции были блестящими. Недавно Афинская архэ в десятилетнем единоборстве с Пелопоннесским союзом заставила противника просить мира. Теперь же к ней присоединился нейтральный до того времени Аргос. В то же время лагерь ее противников распался: часть его членов — Мантинея и Элея — присоединились к лагерю демократии. Да и сама Спарта полностью потеряла ореол непобедимости. В руках афинян все еще находился Пилос. Дело дошло до того, что элейцы не допустили лакедемонян к участию в Олимпийских празднествах, что считалось неслыханным оскорблением в то время. Казалось, достаточно будет одного удара, чтобы окончательно разгромить Спарту. Авторитет ее в глазах всей Эллады упал так низко, что даже союзники Спарты фиванцы захватили в следующем, 419 г. до н. э. лаконскую колонию Гераклею Трахинскую, хотя это и вызвало возмущение спартанцев.

Летом того же года избранный стратегом Алкивиад прибыл с небольшим отрядом гоплитов на Пелопоннес и, двигаясь вдоль северного побережья полуострова, уговорил жителей Патр соединить свой город длинными стенами с морем, что дало афинянам новый опорный пункт на Пелопоннесе.

Поощренные присутствием афинского отряда, аргосцы начали войну с Эпидавром (что в Арголиде), рассчитывая в случае удачи добиться прямого сообщения с Афинами кратчайшим путем через Эгину.

Нападение на Эпидавр вынудило Спарту к активным действиям. Летом 418 г. до н. э. во Флиунте собралось «превосходнейшее эллинское войско, какое до сих пор собиралось… В полном сборе были лакедемоняне, а также аркадяне, беотяне, коринфяне, сикионяне, пелленяне, флиунтяне, мегаряне, причем в каждом отряде были все отборные воины. Казалось, они в силах сразиться не только с союзным войском аргивян, но и со всяким другим, сколько бы ни присоединилось еще союзников к аргивянам» (V, 60, 2). Одни только беотяне поставили 5 000 гоплитов, 5 500 легковооруженных и 500 всадников.

Аргосцы, против которых выступила вся эта армия, собрали свое ополчение, ополчение мантинеян и 3 000 элейских гоплитов. Афинские войска (1 000 гоплитов и 300 всадников) явились позже. Однако, когда войска уже выстроились к бою, аргосские аристократы столковались со спартанским царем Агисом, сыном Архидама, и противники разошлись без боя. Это вызвало возмущение лакедемонян, которое еще более усилилось при получении известий о том, что противники захватили Орхомен (в Аркадии). Тогда возвратившиеся на родину спартанские войска были вновь направлены в район Мантинеи, на сей раз без союзников, которые не могли переправиться к спартанцам через враждебную территорию.

В битве при Мантинее (август 418 г. до н. э.) спартанцы одержали полную победу над аргосско-мантинейско-афинским войском⁴. В бою погибло 300 лакедемонян и 1 100 их противников, в том числе оба афинских стратега. Эта битва показала военное превосходство лаконских гоплитов. В результате сражения Аргос разорвал договор с Афинами и сразу же заключил мир и союз со Спартой. Аргосские войска, соединившись со спартанским отрядом, произвели олигархический переворот в Аргосе и Сикионе. Мантинеяне, будучи изолированными, вынуждены были подчиниться. Победа лакедемонян получила резонанс и на далеком севере. Македонский царь Пердикка еще раз изменил афинянам и, кстати вспомнив об аргосском происхождении македонских царей, заключил союз с Аргосом и Спартой. Это обстоятельство еще более усилило стремление халкидикских полисов к полной независимости.

Военное и последовавшее вслед за ним дипломатическое поражение Афин было вызвано прежде всего их нерешительностью. В то время как в коллегии стратегов Алкивиад настаивал на решительных действиях, Никий, за которым шло большинство стратегов, безуспешно пытался возобновить дружбу со Спартой. Естественно, что незначительный афинский отряд в битве под Мантинеей не мог спасти своих союзников, а флот, который мог бы отвлечь часть спартанских сил и облегчить положение союзников, вообще не вышел из Пирея.

Становилось ясным, что соперничество между Алкивиадом и Никием губит Афины. В этой обстановке вполне логичным было предложение вождя радикальной демократии Гипербола⁵ прибегнуть к остракизму. Предложение о проведении остракизма было принято экклесией. Однако Алкивиад, опасаясь изгнания, договорился с вождем лаконофильской группы Феаком и, возможно, Никием о совместном выступлении против Гипербола, который и был совершенно неожиданно подвергнут остракизму (417 г. до н. э.) Одновременно и Алкивиад, и Никий вновь были избраны стратегами.

Тем временем обстановка на Пелопоннесе снова накалилась. Победа аристократии в Аргосе оказалась недолговечной. Полгода спустя, в том же 417г. до н.э., аргосские демократы, улучив удобный момент, напали на олигархов и, победив их, восстановили демократию. Олигархи были изгнаны из города. Демократическая партия обратилась за помощью к Афинам и приступила к строительству Длинных стен, «чтобы обеспечить себе подвоз съестных припасов морем» (V, 32, 5). Опыт Архидамовой войны показал, что сооружения, подобные афинским Длинным стенам, были совершенно неприступными. Даже подавляющий численный перевес осаждающих не давал гарантии успеха. Единственным средством принудить осажденных к капитуляции было окружение укрепления и угроза голода. Длинные стены, соединявшие осажденный город с морем, находящимся в руках союзников, были для того времени полной гарантией независимости от Спарты и залогом длитeльнoгo союза с Афинами. Стены строились в обстановке большого подъема населения Аргоса. Афиняне прислали плотников и каменщиков. Когда зимой явились спартанские войска, они не нашли в городе изменников и вынуждены были отступить, разрушив все же часть стены. Летом 416 г. до н. э. Алкивиад с эскадрой в 20 кораблей прибыл в Аргос и вывез отсюда 300 олигархов, связанных со Спартой.

В 416 г. до н. э. отношения между Афинами и Спартой еще более обострились ввиду того, что афиняне осадили лаконскую колонию Мелос на одноименном острове. Мелос сохранял все время строгий нейтралитет, и афинское нападение не было ничем обосновано. После семимесячной осады Мелос сдался. Мужчины были умерщвлены, а женщины и дети обращены в рабствo. Одновременно пилосский гарнизон тоже организовал крупную вылазку, нанеся большой ущерб лакедемонянам. Все это привело к тому, что «лакедемоняне, не нарушая договора, открыли военные действия против афинян» (V, 115, 2). К ним присоединились коринфяне. Однако военные операции не велись в больших масштабах вплоть до Сицилийской экспедиции.

Примечания:

[1] Фиванцы вернули многочисленных, захваченных ими при Делии и в других местах афинских пленных только через год после заключения мира (V, 42, 2).
[2] Фукидид ничего не сообщает о судьбе Киферы после Никиева мира. Однако исходя из того, что киферяне участвовали в Сицилийской экспедиции на стороне Афин (VII, 57, 6), можно предполагать, что Кифера, так же как Пилос, осталась во власти афинян.
[3] Алкивиад «искони находился в тесных дружественных отношениях с эфором Эндием, вследствие чего члены Алкивиадова дома на основании уз гостеприимства и получили лаконское имя, а отец Эндия носил имя Алкивиада» (VIII, 6, 3; ср. V, 43, 2).
[4] 3 000 элейских гоплитов вернулись домой после Орхоменской операции, ввиду того что их союзники не хотели наступать на Лепрей (V, 62).
[5] Мнения всех наших литературных источников о Гиперболе столь же резко отрицательны, как и голословны в их обвинениях. Фукидид (VIII, 73, 3), сообщая об убийстве Гипербола в 411 г. до н. э. самосскими олигархами, характеризует Гипербола как «человека низкого положения (μοχθηρον ανθρωπον), изгнанного остракизмом не из страха перед его могуществом и влиянием, а за коварство (πονηριαν) и за то, что он позорил государство». Аналогичные характеристики дает Плутарх («Никий», 11, и «Алкивиад», 13). Из Плутарха мы узнаем дополнительно, что Гипербол был «человеком простого происхождения» и что «он спокойно и равнодушно слушал о себе дурные отзывы, пренебрегая славой (некоторые называют такое бесстыдство и безразличие смелостью и мужественным образом действий); никто его не любил, но народ часто пользовался им, желая осмеять и оклеветать знатных». Многократно вспоминает о Гиперболе Аристофан. Однако из выпадов Аристофана мы узнаем только то, что Гипербол занимался продажей ламп, что он после смерти Клеона возглавил афинский демос («Мир», 680—692) и что он еще во времена Архидамовой войны поддерживал мысль об экспедиции в Сицилию. Представляет интерес фрагмент из Андокида, сохранившийся в схолиях к 1007 строке «Ос» Аристофана. Андокид заявляет: «Мне стыдно говорить о Гиперболе. Его отец, заклейменный раб, еще и теперь работает на Монетном дворе. Сам же он иноземец и варвар, делает лампы» (Фрагм. III, 2, изд. Леба). Поразительно, что среди всех этих резко отрицательных отзывов литературных источников о Гиперболе нельзя найти ни одного факта, порочащего Гипербола. Однако два постановления экклесии (lnscriptiones Graecae, I2, 84 и 95), докладчиком по которым был Гипербол, свидетельствуют о его большом авторитете среди демоса. По-видимому, в глазах приверженцев аристократии Гипербол, человек из низов, был столь же ненавистным, как Клеон, именно вследствие его демократизма. Все те краткие сведения, которые мы имеем о Гиперболе, свидетельствуют о его преданности демосу.

Источник:

Паневин К. В. (сост.) История Древней Греции. «Полигон», «АСТ». Санкт-Петербург, 1999.