Судьба династии Августа (Парфенов В. Н.)На годы опалы Тиберия приходится затишье в Германии: начиная с 6 г. до н. э. римская активность в этом регионе, несмотря на исключительно благоприятную военно-политическую конъюнктуру, резко упала. Правда, было одно исключение — между 5 г. до н. э. и 1 г. н. э. (точная дата неизвестна) Домиций Агенобарб первым и последним из римских полководцев перешел Эльбу, заключил союз с местными племенами и даже попытался ввести среди них культ Августа.1 Этот поход имел рекогносцировочный характер (Дион Кассий специально указывает, что сражений с германцами не было за всю экспедицию) и был явно санкционирован Августом.2 Возможно, смысл этого мероприятия заключался в том, чтобы служить прелюдией к возобновлению завоевания Европы, но только после возвращения Гая Цезаря с Востока и принятия им на себя главнокомандования на Западе. Но Гаю Цезарю не суждено было вернуться живым, а когда дела на Востоке, казалось, грозившие большой войной (Dio Cass. LV. 10а. 3), были улажены, момент оказался упущенным: германские племена, которые восстановили свой военный потенциал за годы затишья, восстали вновь (они и до этого плохо мирились с римским диктатом — тому же Домицию Агенобарбу при возвращении с Эльбы не удалось навязать херускам их изгнанных соплеменников, очевидно, проримски настроенных аристократов. Эта дипломатическая неудача, в свою очередь, негативно сказалась на римском престиже в Германии).3 Грандиозное восстание, казалось, окончательно покоренных племен, выразительно названное участником его подавления «огромной войной» (Vell. II. 104. 2), неожиданно оказалось связанным с радикальной переменой династической ситуации в Риме и, вероятно, повлияло на окончательный выбор Августом своего преемника… …В полном соответствии с римской традицией во времена Августа необходимым компонентом «имиджа» государственного деятеля продолжала оставаться военная слава. Искусственно сконцентрировав ее на членах императорского дома, отведя роль простых исполнителей остальным военачальникам, сколь бы талантливы они ни были, Август все же должен был заботиться о хотя бы минимальном соответствии юных «принцев крови» необходимым критериям. Отсюда усиленное внимание именно военной стороне карьеры Гая и Луция Цезарей (приоритет отдавался Гаю как старшему, но брат шел по его стопам, точно повторяя все ступени его cursus bonorum). С другой стороны, армия приучалась видеть в них своих будущих руководителей — это настойчиво внедрялось в ее сознание отработанными до совершенства методами официальной пропаганды.4 Но реализация честолюбивых замыслов Августа в отношении приобретения его внуками необходимого опыта военного и политического руководства завершилась трагически: смерть уносит обоих в течение всего лишь полутора лет.5 Луций умер в Массилии, когда направлялся к армии в Испанию, а Гай скончался по пути с Востока в Италию якобы от раны, полученной во время военных действий в Армении. Уже тогда молва настойчиво обвиняла в смерти обоих юношей их мачеху Ливию, мать Тиберия, и ставила в связь возвращение последнего с Родоса со скоропостижным устранением его главных соперников.6 При современном состоянии источников подтвердить или опровергнуть это обвинение невозможно — уход в небытие Гая и Луция Цезарей, освободивший Тиберию дорогу к принципату, скорее всего, навсегда останется покрытым тайной. Прямая связь между смертью внуков принцепса и усыновлением Тиберия Августом несомненна — даже Веллей Патеркул считает необходимым подчеркнуть, что при жизни Гая и Луция это было невозможно.7 Вынужденность такого шага Август констатировал и во время самой церемонии усыновления, заявив (Веллей Патеркул, вероятно, присутствовавший при этом, сохранил подлинные слова императора): «Я делаю это ввиду государственной необходимости».8 Наконец, даже в завещании, составленном за год с небольшим до смерти, принцепс указал, что Тиберий стал его преемником лишь вследствие утраты законных наследников принципата: «Так как злая судьба лишила меня моих сыновей Гая и Луция, наследником моим… пусть будет Тиберий Цезарь» (Suet. Tib. 23). Вместе с тем Август явно стремился показать, что он в данном случае стоит выше личной антипатии (которую он и тогда не особенно скрывал: см.: Tac. Ann. I. 10. 7) и руководствуется прежде всего интересами Рима. Решающим соображением стало то, что Тиберий из всех членов императорского дома был наиболее подготовлен к роли принцепса, накопив большой военный и вообще жизненный опыт (Tac. Ann. I. 4. 3). Правда, Август сделал последнюю попытку обмануть судьбу, усыновив одновременно с Тиберием и своего последнего внука Агриппу Постума, родившегося у Юлии уже после смерти Марка Агриппы. Кроме того, он приказал Тиберию усыновить Германика, сына покойного Друза.9 Дион Кассий видит причину введения Германика в фамилию Цезарей в опасении Августа утратить свое могущество после возвышения Тиберия — речь идет даже о возможности военного мятежа под руководством последнего. Но подобное объяснение явно отражает личный опыт автора, жившего в начале эпохи «солдатских императоров». Ближе к истине Тацит, который видел в этом приказе Августа стремление подстраховать будущее династии. Возможно, это решение Августа диктовалось и соображениями дальнего прицела: Германик был женат на Агриппине, родной внучке принцепса, и Август мог рассчитывать, что хотя бы через поколение править Римской державой будет его законный прямой потомок (ожидание оправдалось — небезызвестный Калигула, сын Германика и Агриппины, действительно сменил Тиберия на троне цезарей). Германик, как известно, повторил судьбу своего отца Друза: стремительная карьера, широкая популярность в Римской империи и за ее пределами — и неожиданная смерть во цвете лет. Еще более трагично сложилась судьба Агриппы Постума, который с 26 июня 4 г. стал именоваться Агриппой Юлием Цезарем. Барбара Левик анализирует династические мероприятия 4 г. в соответствии с принятой ею на вооружение схемой «двойного принципата». По ее мнению, Тиберий и Агриппа Постум, став приемными сыновьями Августа, предназначались в его непосредственные преемники. Германик вместе с родным сыном Тиберия Друзом Младшим составляли следующий за Тиберием и Агриппой дуэт будущих повелителей Рима.10 Хотя эта гипотеза безоговорочно поддержана III. Джеймсоном,11 едва ли в действительности все обстояло так соблазнительно просто: совершенно немыслимо, чтобы Август мог доверить после себя управление государством двум столь разным во всем, начиная с возраста, людям. Даже Б. Левик вынуждена признать, что политический перевес Тиберия в системе наследования власти очевиден.12 Дж. Корбетт справедливо указывает, что после 4 г. единственным бесспорным наследником принципата являлся именно Тиберий. Исследователь вообще скептически относится ко всякого рода реконструкциям династических планов, полагая, к примеру, что приказание Августа усыновить Германика, адресованное Тиберию, вовсе не означало особого расположения принцепса к юному сыну Друза, а лишь имело целью поставить Германика под непосредственное покровительство Тиберия.13 Возвращаясь к проблеме Агриппы Постума, следует отметить, что его усыновление Августом было вообще нецелесообразно, если бы принцепс исходил из чисто политических соображений. В крайнем случае его мог усыновить Тиберий, тогда внук Августа занял бы в династической системе такое же положение, как Германик и Друз Младший, и это было бы гораздо более логично. Объяснить состоявшееся усыновление можно лишь личной прихотью Августа, которая в данном случае перевесила все контраргументы: он только что потерял Гая и Луция, к которым был искренне привязан, и их брат должен был доставить деду хотя бы какое-то утешение после столь тяжкой потери.14 Имело ли в таком случае усыновление Агриппы Постума самим Августом какое-либо политическое содержание? Р. Сигер отвечает на этот вопрос отрицательно: «Несмотря на утверждение Тацита, совершенно невероятно, чтобы кто-либо мог рассматривать его как серьезного претендента на принципат».15 Подобное мнение, однако, разделяется далеко не всеми исследователями.16 Очевидно, прежде чем принять ту или иную точку зрения, необходимо рассмотреть факты, относящиеся к этой проблеме. В 5 г. Агриппе Постуму исполнилось 16 лет; по словам Диона Кассия, «он был внесен в списки эфебов», но, в отличие от своих братьев в том же возрасте, никаких почестей не получил (LV. 22.3). Напрашивается вывод, что в течение года, прошедшего со времени усыновления, отношение Августа к своему внуку сильно изменилось. Казалось бы, должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, но Тацит подчеркивает, что молодой Агриппа «не был изобличен ни в какой гнусности» (Tac. Ann. I. 3. 4). Если суммировать то немногое, что мы знаем об этой личности, то источники подчеркивают его необразованность (Tac. Loc. cit.), «неблагородную натуру» (Dio Cass. LV. 32. 1), «низменный и дерзкий характер» (Suet. Aug. 65. 1), «удивительную уродливость души и нрава» (Vell. II. 112. 7). Этот своеобразный набор личных качеств выглядит настолько странно, что Г. Ферреро решил, будто «Агриппа был одним из тех полубезумных дегенератов, которые довольно часто встречаются в знатных фамилиях».17 В том, что этот внук Августа был душевнобольным, не сомневается Э. Холь.18 Б. Левик констатирует: большинство исследователей склоняется к мнению, что Агриппа Постум страдал шизофренией, но тут же замечает: «Всё это было лишь предлогом».19 Ш. Джеймсон солидарна с ней и здесь: «Сумасшествие доказать не так-то легко».20 Конкретные детали поведения Агриппы Постума сообщает только Дион Кассий, упоминающий, что тот «давал волю безудержному гневу, дурно отзывался о Ливии как о мачехе, а самого Августа часто упрекал в том, что тот не отдал ему отцовского наследства» (LV. 32. 1). Поставить диагноз, основываясь только на этих данных, затруднится любой современный психиатр. Во всяком случае, поведение Клавдия, брата Германика, выглядело гораздо более странным, что не помешало ему впоследствии (пусть даже игрою случая) стать не самым плохим из принцепсов. Весьма любопытны слова Тацита о необразованности юного «принца крови» (rudem sane bonarum artium), особенно если вспомнить, что его братьев Август сам учил читать и писать, заботясь даже о том, чтобы они подражали его почерку (Suet. Aug. 64. 3). Возможны два объяснения такого феномена: либо Агриппа Постум был напрочь лишен каких-либо способностей, либо (что гораздо вероятней) его «неотесанность» явилась результатом чьего-то целенаправленного воздействия. Агриппа Постум родился в 12 г. до н. э., вскоре после неожиданной смерти своего отца, и оказалось, что до осиротевшего еще в утробе матери мальчика никому не было дела: Август сосредоточил свое внимание на Гае и Луции, мать занималась собой и светскими развлечениями, пока не была скомпрометирована и сослана во 2 г. до н. э. Единственным человеком, который должен был удостоить подраставшего Агриппу Постума своим пристальным и недобрым вниманием, являлась императрица. Если принять гипотезу, что устранение Гая и Луция Цезарей — ее рук дело, то происшедшее с Агриппой Постумом становится гораздо понятнее. Уничтожить его физически было слишком опасно — смерть всех внуков Августа ни у кого не оставила бы сомнений в том, чьих рук это дело, но постараться, чтобы он не мог составить конкуренции Тиберию, Ливия была вполне в состоянии. Ливию, которая с 4 г. стала его мачехой (и которая добилась ссылки его родной матери), Агриппа Постум ненавидел. Спровоцировать его на необдуманные высказывания особого труда не составляло. В результате Август был восстановлен против своего внука, «много и резко жаловался на поведение юноши» (Tac. Ann. I. 6. 2), и последствия не заставили себя ждать. Дион Кассий (LV. 32. 2) связывает опалу Агриппы Постума с решением вопроса о том, кому выехать к армии, действовавшей против инсургентов в Паннонии и Далмации — ему или Германику (в звании военного трибуна или десигнированного квестора, полагает Б. Левик).21 Если наш информатор здесь точен и вопрос о посылке Агриппы Постума в армию действительно ставился, то это исключительно ценные сведения, проливающие свет на истинную причину его падения. Ливия, которая, не стесняясь в средствах, пробивала Тиберию дорогу к власти, не могла допустить, чтобы сын Агриппы и Юлии, внук и приемный сын Августа, стал известен войскам — это сделало бы его реальным претендентом на императорскую власть. Его личные качества в таком случае становились делом второстепенным: в глазах армии он был бы окружен ореолом таких харизматических лидеров, как Цезарь и сам Август.22 Такую опасность не следовало недооценивать, ведь даже после прихода Тиберия к власти и немедленного убийства Агриппы Постума появление самозванца, который выдавал себя за спасшегося Агриппу, могло, по словам Тацита, «до основания потрясти государство раздорами и гражданской войной» (Ann. II. 39. 1). Официальные меры, принятые против Агриппы Постума, Б. Левик датирует осенью 6 г. (исходя из хронологии отправления на Балканы с подкреплениями сначала Веллея Патеркула, а затем Германика).23 Первоначально дело ограничилось ссылкой Агриппы в кампанский город Суррент, но затем он был переведен на крохотный островок Планазию (между Италией и Корсикой), где через несколько лет и встретил свою смерть.24 Опала и последующая гибель одного из членов императорского дома — первый такого рода случай в истории Рима, поэтому юридическое оформление данного прецедента небезынтересно. По Светонию, Август «отрекся» (abdicavit) от своего приемного сына (Suet. Aug. 65. 1). Дион Кассий указывает, что Агриппа Постум «был публично отвергнут» (??????????), а его имущество конфисковано (LV. 32. 2). Несомненно, у обоих авторов речь идет об одной и той же правовой процедуре, именуемой abdicatio liberorum.25 Она была удобна для Августа тем, что давала ему возможность распорядиться судьбой Агриппы Постума по своему усмотрению (в принципе, император мог и казнить его — так он собирался поступить в свое время с его матерью по праву все той же patria potestas (Suet. Aug. 65. 2)). Режим содержания Агриппы Постума в Сурренте был, видимо, довольно либеральным. Но вскоре опальный внук принцепса был переведен на Планазию и взят под стражу (караул несли, очевидно, преторианцы) — это было уже лишением свободы в полном смысле слова. Более того, Август добился специального постановления сената, согласно которому заключение Агриппы Постума на Планазии являлось пожизненным.26 О причинах столь резкого ужесточения условий содержания внука Августа источники не сообщают ничего определенного. Светоний, правда, отмечает, что в Сурренте Агриппа «нисколько не смягчился, напротив, с каждым днем становился все безрассуднее» (Aug. 65. 4), но эта туманная фраза может толковаться как угодно. Скорее всего, Агриппу перевели с материка по политическим соображениям, связанным не только и не столько с поведением самого узника, сколько со сложившейся вокруг него обстановкой. Первоначальная ссылка в Суррент была, по мнению Ш. Джеймсона, произведена в форме relegatio (сравнительно мягкая разновидность изгнания с сохранением имущественных прав).27 Полная изоляция Агриппы Постума потребовалась в скором времени. Внук Августа, будучи исключенным из рода Юлиев, автоматически вернулся в род Випсаниев, к которому принадлежал по рождению, и счел себя вправе потребовать от Августа возврата имущества Марка Агриппы. Тем самым он открыто бросил вызов всесильному принцепсу, усугубив это оскорбительным для Августа намеком на морские победы Агриппы, обеспечившие в свое время Октавиану единоличную власть в Риме (именно так Б. Левик предлагает трактовать упомянутое Дионом Кассием (LV. 32. 1) увлечение Агриппы Постума рыбной ловлей; при этом он именовал себя Нептуном).28 Упомянутое Светонием открытое письмо Юния Новата, составленное от имени Агриппы Постума, тоже, по мнению Б. Левик, содержало обвинения Августа в присвоении чужого имущества.29 А если и заговор с целью похищения Юлии Старшей и Агриппы Постума относился ко времени пребывания последнего в Сурренте, то неудивительно, что Август (и не только он) увидел в лице своего внука усиливавшуюся политическую угрозу и принял жесткие контрмеры. Перевод на Планазию был, вероятно, оформлен как aqua et igni interdictio, что влекло за собой полное лишение всех прав, т. е. гражданскую смерть; одновременно упразднялась и отцовская власть Августа в отношении Агриппы Постума.30 Имущественная сторона этого дела имела немаловажное значение по понятным причинам: отец Агриппы Постума обладал огромным состоянием. С момента усыновления Агриппы Постума Августом распоряжение этим состоянием переходило в руки императора, который выступал в роли опекуна своего приемного сына. Казалось бы, после формального отречения Августа от усыновления это имущество должно было вернуться к законному наследнику. Но, как уже указывалось, abdicatio liberorum не отменяло отцовской власти, так что Август мог на законном основании отвергать все притязания своего внука. Следующая стадия решения проблемы — aqua et igni interdictio — выводила Агриппу из-под отцовской власти Августа, но одновременно лишала его имущественных прав. Теперь принцепсу ничто не мешало попросту присвоить спорное имущество — но все оно было передано в созданную к тому времени военную казну — aerarium militare (Dio Cass. LV. 32. 2). Вне всякого сомнения, этим неожиданным шагом принцепс хотел подчеркнуть свое бескорыстие и парировал выдвинутые против него обвинения.31 Пожизненное содержание Агриппы Постума на Планазии, подтвержденное постановлением сената, в теории делало несостоятельными все связанные с ним политические расчеты: в этом смысле его больше просто не существовало. Поэтому неудивительно, что Август в своем завещании, не забыв запретить хоронить в своем мавзолее обеих Юлий, дочь и внучку (Suet. Aug. 101.3), имя Агриппы Постума вообще обошел молчанием. Примечания: [1] Dio Cass. LV. 9. 1; Tac. Ann. IV. 44. 2. Источник: Парфенов В. Н. Император Цезарь Август: Армия. Война. Политика. «Алетейя». Санкт-Петербург, 2001. |