Великое иллирийское восстание (Парфенов В. Н.)

Римские войска находились всего в пяти дневных переходах от неприятеля, когда кампанию пришлось срочно свернуть, а с Марободом заключить мир: в тылу у них произошли события, которые не только поставили под вопрос их господство на Балканах, но и создали угрозу непосредственно Италии. Это было грандиозное восстание в Иллирике, которое имело глобальные последствия, будучи началом конца всей программы Августа по завоеванию мирового господства.

Гористый северо-запад Балканского полуострова издавна интересовал римлян — через эти земли проходила дорога из Италии на Балканы и далее на Восток. Хотя Иллирик считался римской провинцией со времен Республики, полное покорение его было сложной и не особенно актуальной задачей, которая досталась в наследство Империи. Правда, в 35-33 гг. до н. э. Октавиан вел там военные действия, но они были продиктованы интересами надвигавшейся борьбы с Антонием, римские войска не втягивались в затяжные бои, и дело, в сущности, ограничилось захватом прибрежной полосы.¹

Задача полного покорения этого региона с выходом римских легионов к Дунаю была поставлена Августом после завершения завоеваний в Альпах, а решена в ходе так называемой Паннонской войны 12-9 гг. до н. э. Р. Сайм детально проанализировал эту кампанию и пришел к выводу, что в военных действиях тогда принимали участие две группы римских армий: одна из них (под началом Тиберия) шла с запада, другая двигалась ей навстречу из Македонии.²

Э. Корнеман обратил внимание на значение, которое придавал этой войне Август, — после длительного пребывания в Германии принцепс сделал своей штаб-квартирой Аквилею, одновременно являвшуюся главной базой действующей армии.³

По мнению Р. Сайма, покорение Иллирика в этот период было в значительной степени номинальным: римляне ограничились захватом основных коммуникаций, что же касается ликвидации всех очагов сопротивления и строительства военных дорог для проникновения в глубину страны, то это было оставлено на будущее.⁴

Период с 8 г. до н. э. по 6 г. н. э. источниками освещен плохо: Балканы выпадают из поля зрения античных авторов, так как Тиберий был отозван в Германию, а затем удалился на Родос. Однако есть данные, которые позволяют утверждать, что именно в это время Рим предпринимал интенсивные военные усилия в бассейне Дуная.

Сильно поврежденная надпись, не сохранившая имени исторического лица, о котором идет речь, сообщает об операциях римских войск за Дунаем (ILS. 8965). В этом римском военачальнике принято видеть Марка Виниция, консула 19 г. до н. э., личного друга Августа и одного из крупнейших военачальников времени его принципата.⁵

К 6 г. до н. э. — 4 г. н. э. Р. Сайм относит также успешные боевые действия Гнея Корнелия Лентула против даков, упомянутые рядом источников, но без точной датировки.^<6/sup> В свое время Ф. Мильтнер попытался свести все сведения о войнах римлян в этом районе и выдвинул гипотезу, согласно которой в 10 г. до н. э. римские армии форсировали Дунай тремя корпусами: на северо-западе М. Виниций, в центре — «неизвестный генерал», на юго-востоке — Гн. Корнелий Лентул.⁷

Р. Сайм подверг эту точку зрения жесткой критике, указав, что подобное построение является чисто произвольной конструкцией, восходящей к схеме Шультена, которая относится к римским операциям в Испании 26 г. до н. э.⁸

С маститым английским историком здесь трудно не согласиться: объединение в пределах одного года всех трех известных римских экспедиций за Дунай выглядит чисто произвольным (не говоря уже о том, что «неизвестным генералом», который командовал центральным корпусом, был, скорее всего, Марк Виниций, что разрушает схему, предложенную Ф. Мильтнером). Даже с точки зрения здравого смысла датировка столь крупных операций 10-м г. до н. э. не выдерживает критики: центр тяжести римской внешней политики находился тогда в Германии; кроме того, шла крупномасштабная война в Иллирике, и на третье наступление, которое к тому же осуществлялось бы без намека на какое-либо стратегическое взаимодействие с армиями в Германии и Иллирике, у Рима не было ни сил, ни необходимости.

Но через несколько лет ситуация изменилась, и, при всей фрагментарности сохранившихся данных, нет оснований отрицать, что Рим где-то на рубеже нашей эры, приостановив наступление в Германии, активизирует военные усилия в бассейне Дуная. С другой стороны, именно тогда создавались предпосылки грандиозного восстания в тылу римских армий: римляне рвались вперед, не обращая должного внимания на закрепление достигнутых результатов, а господство в завоеванных областях осуществлялось традиционными методами, о которых позднее пленный вождь восставших заявил Тиберию: «Вы, римляне, сами виноваты в кровопролитии, потому что посылаете для охраны наших стад не пастухов и собак, а волков».⁹

Восстание 6-9 гг. было опасно для римлян не только своим размахом: против Рима восстали ауксилиарные части его собственной армии; иначе говоря, противник обладал римским вооружением и римской выучкой. Можно согласиться с М. Грантом в том, что так была реализована «опасность, неотъемлемая от новой военной системы Августа».¹⁰ Как оказалось, молодая военная организация Империи, нацеленная прежде всего на внешнюю агрессию, не смогла надежно обеспечить внутреннюю безопасность и дала настолько серьезный сбой, что при ином стечении обстоятельств он мог стать роковым для Рима. Во всяком случае, Август впервые за свою полувековую карьеру утратил присутствие духа (Vell. II. 110. 5); по признанию Светония, это восстание стало для Рима самым серьезным испытанием со времени Пунических войн (Suet. Tib. 16.1).

Вопрос о степени подготовленности самого восстания спорен. Очевидец и участник его подавления утверждает, что оно было тщательно подготовлено, и племена по всей территории Далмации и Паннонии участвовали в заговоре (Vell. II. 110. 2). Если верить Диону Кассию, никакой особой подготовки не было, иллирийские племена воспользовались первым удобным случаем — уходом с их территории римских войск в экспедицию против Маробода (LV. 29. 1-2).

В пользу мнения о спонтанности выступления может свидетельствовать сам момент его начала: если бы его срок был определен заранее, руководителям заговора надо было выждать буквально несколько дней, чтобы главные силы римлян втянулись в боевые действия против Маробода, и тогда шансы восстания на успех возросли бы многократно.

В любом случае, инсургенты проявили небывалую прежде организованность и координацию действий. Веллей Патеркул объясняет это печальное для Рима обстоятельство высокой степенью их романизации: по его словам, они были знакомы не только с римской воинской дисциплиной, но и с латинским языком и даже с литературой (II. 110. 5). Во главе восстания стояли незаурядные военные руководители (Веллей называет их «жесточайшими и опытнейшими вождями»): два тезки, паннонец из племени бревков и далмат из племени десидиатов, оба носившие имя Батон, и некий Пинн (иначе Пиннет).

Инициатива выступления принадлежала тем ауксилиарным частям, что были собраны в качестве подкрепления для армии наместника Иллирика Валерия Мессалина, который уже отправился на соединение с Тиберием (Dio Cass. Loc. cit.). Мятежники разгромили выставленные против них немногочисленные римские войска; первый успех мгновенно заставил взяться за оружие весь Иллирик. По всей территории, охваченной восстанием, были уничтожены римские вексиллярии, не избежали этой участи и безоружные римские граждане, в том числе торговцы.¹¹

Общая численность племен, принявших участие в восстании, составила около 800 тыс. человек. Вооруженные силы, выставленные инсургентами, составляли 200 тыс. пехоты и 9 тыс. конницы.¹² Действия осуществлялись повстанцами по единому плану: они разделили свои вооруженные силы на три части, одна из которых должна была оставаться на месте для обороны охваченной восстанием территории, другая вторглась в Македонию, третья предназначалась для наступления на Италию (Vell. II. 110. 4). Но, как оказалось, намерение напасть на Италию было чисто декларативным, хотя Август крайне встревожился и даже заявил в сенате, что если не принять срочных мер, то противник через десять дней может стоять под стенами Рима (Vell. II. 111. 1).

Более чем двухсоттысячная повстанческая армия, бесспорно, представляла собой грозную опасность для римлян; если бы такая сила использовалась эффективно, то для успешного противостояния ей Риму потребовалось бы не менее десяти легионов со вспомогательными войсками. Мгновенно выставить такую армию на новый театр военных действий римляне оказались не в состоянии, стратегическая инициатива грозила выпасть из их рук.

Однако, хотя между отдельными группировками инсургентов и существовал военный союз, реальная координация действий и управляемость их войск, очевидно, оставляли желать много лучшего. Вместо немедленного вторжения всей (или хотя бы большей части) вооруженной армады в почти беззащитную Италию мятежники предпочли более близкую и верную добычу, пройдя огнем и мечом по Македонии и побережью Адриатики. Хотя им сопутствовал успех — наспех собранные римские отряды были разбиты, — но именно в эти решающие дни самый талантливый вождь (Э. Кёстерман называет его «душой восстания»),¹³ десидиат Батон, временно выбыл из строя — был тяжело ранен каменным ядром при осаде Салоны (Dio Cass. LV. 29. 4).

Тем временем у римлян стал проходить шок, вызванный неожиданностью восстания и его масштабами. Планы восставших, как справедливо заметил Э. Кёстерман, явно не были рассчитаны на скорое возвращение Тиберия.¹⁴ Последний, получив сообщение о начале мятежа, сумел оценить масштабы опасности и принял незамедлительные меры. Нельзя не согласиться с Э. Корнеманом, что Тиберий вновь продемонстрировал свой крупный дипломатический талант, сумев в критический для Рима момент удержать Маробода от выступления.¹⁵

Заключив мир с Марободом и обезопасив тем самым себя от удара в тыл, Тиберий форсированным маршем двинулся в обратный путь, стремясь в первую очередь перекрыть врагу дорогу в Италию. Десидиат Батон, еще не вполне оправившийся от раны, смог разгадать план римлян и выступил им навстречу, стремясь прежде всего сокрушить их авангард, которым командовал Мессалин. По признанию Диона Кассия, в правильном сражении инсургенты оказались сильнее римлян, и тем удалось пробиться, лишь применив военную хитрость.¹⁶

В конечном счете, весь экспедиционный корпус, совсем недавно выступивший против Маробода из зимних лагерей на Дунае, сумел прорваться к Сисции (совр. Сисак) — этот город на р. Саве контролирует ведущие на запад коммуникации. Италия была спасена.

Но до перелома войны в пользу римлян было еще далеко — римским и союзным с ними войскам с трудом удавалось удерживать немногие опорные пункты; стратегическая инициатива в первый год мятежа всецело принадлежала повстанцам. Даже их отдельные неудачи (так, в Паннонии им не удалось взять Сирмий — на помощь осажденным пришел наместник соседней Мезии Цецина Север) сопровождались крупными потерями с римской стороны и не могли воспрепятствовать разрастанию восстания. Цецина Север оказался вынужденным отступить в свою провинцию, на которую напали даки и сарматы, Тиберий и Мессалин обороняли Сисцию и не могли позволить себе рискованных действий.¹⁷

Критическая для Рима ситуация потребовала принятия экстраординарных мер. Т. Моммзен предположил даже, что в период иллирийского восстания было создано восемь новых легионов (с XIII по XX), что увеличило регулярную армию почти в полтора раза.¹⁸ Однако эта гипотеза встретила холодный прием — ее подверг критике Э. Харди, который, правда, сам склонился к смягченному варианту мнения Моммзена — что Август действительно создал тогда новые легионы, но не восемь, а вдвое меньше.¹⁹ Вскоре новые документальные данные сделали теоретические выкладки Моммзена и Харди устаревшими: считается доказанным, что по крайней мере с 15 г. до н. э. и по 9 г. н. э. римская армия насчитывала 28 легионов.²⁰

Таким образом, восстание в Иллирике не привело к увеличению количества легионов: Август попытался выйти из затруднения иным способом. Он провел чрезвычайный воинский набор, вновь призвал к оружию ветеранов и (крайне редко практиковавшаяся мера) выкупил у частных лиц молодых и здоровых рабов для зачисления в армию.²¹ Во главе наспех собранного подкрепления на театр военных действий был откомандирован десигнированный квестор Веллей Патеркул, боевой офицер, хорошо знакомый Тиберию по последней германской кампании (Vell. II. 111.3). Это пополнение, состоявшее, по мнению Б. Левик, из театральных клакеров и вольноотпущенников, едва ли представляло собой серьезную силу.²²

Положение не изменилось и тогда, когда в начале 7 г. с новобранцами, тоже призванными в принудительном порядке из свободнорожденных и вольноотпущенников, Август направил к Тиберию Германика.²³ Попытка римского главнокомандующего предпринять наступательные действия едва не кончилась плачевно: противник, прекрасно зная местность и обладая легким вооружением, каждый раз ускользал из-под удара, а вот сам Тиберий вместе с армией оказался однажды запертым в горах и был обречен на бесславный конец, если бы десидиат Батон не выпустил его из ловушки²⁴ (примечательный факт, который свидетельствует о том, что даже на вершине успеха руководители восстания не верили в конечную победу).

Решающим для судьбы восстания стал 7 г., когда слишком, как оказалось, неповоротливые составные части римской военной машины со скрипом развернулись на 180 градусов, и весь механизм начал набирать обороты. Его недостаточная эластичность, отсутствие «сил быстрого реагирования» объясняются в первую очередь тем, что изначально профессиональная армия создавалась Августом для другой цели (не говоря уже о том, что любая система не обладает стопроцентной надежностью). Как оказалось (и не раз оказывалось впоследствии), римляне не предвидели возможности возглавленного сильным лидером (или лидерами) восстания в своих владениях и не принимали превентивных мер, реагируя на события уже post factum. Так, расквартированные уже после восстания в Мезии, Паннонии и Далмации легионы, судя по пунктам их дислокации, имели первоочередной задачей вовсе не защиту дунайской границы, а контролирование римских же территорий, некогда охваченных великим иллирийским мятежом.²⁵

Набор новых легионов, казалось бы, более предпочтительный, чтобы не оголять другие участки римской границы, не был проведен, вероятно, по двум причинам. Первой была высокая стоимость формирования столь крупных соединений — и без того Августу пришлось ввести 2-процентный налог с продажи рабов и отменить государственные ассигнования на гладиаторские игры (Dio Cass. LV. 31. 4). Во-вторых, обычного количества добровольцев из числа римских граждан, необходимого для пополнения армии, в данном случае оказалось бы слишком мало, а обязательный призыв (всеобщая воинская повинность для граждан формально сохранялась) оказался крайне непопулярной мерой: Светоний вспоминает примечательный случай, когда некий римский всадник предпочел искалечить своих сыновей, чтобы избавить их от военной службы (Suet. Aug. 24. 1).

Оправдалось предвидение Тита Ливия, который задолго до этих грозных событий полагал, что, в отличие от времен Республики, Рим окажется не в состоянии при вторжении врагов выставить, как бывало, десяток новых легионов (Liv. VII. 25.9). Когорты же, набранные из городского плебса и освобожденных за государственный счет рабов, не привели к изменению соотношения сил сторон — римляне могли (да и то с переменным успехом) лишь сдерживать натиск врага.

Ситуация стала меняться, когда на арену военных действий начали стягиваться войска из других провинций. На это потребовалось довольно много времени, так как из находившейся рядом Германии нельзя было отвлечь ни легиона по очевидной причине: «Никто не знал лучше, чем Тиберий, что могло бы последовать за ослаблением германской армии».²⁶ Э. Корнеман справедливо считает, что чрезвычайный набор ветеранов и новобранцев, включая бывших рабов, оказался необходимым именно в силу невозможности быстрой переброски легионов «с других фронтов».²⁷

На помощь Тиберию были вызваны войска из Мезии (под началом все того же А. Цецины Севера) и «из заморских провинций» (пять легионов со вспомогательными частями и фракийской конницей, всей этой группировкой командовал Плавций Сильван). К Сисции римлянам пришлось пробиваться с тяжелейшими боями. Инсургенты, оставив часть своих войск действовать против Тиберия, с остальными под руководством обоих Батонов внезапно обрушились на войска Севера и Сильвана. По боевым качествам более многочисленные мятежники не уступали римлянам, и те оказались на грани разгрома: были разбиты и бежали когорты вспомогательных войск с кавалерией, дрогнули даже легионы. Управление боем с римской стороны было потеряно, много офицеров погибло или было ранено. Но в конечном счете мужество рядовых легионеров позволило выдержать натиск врага и перейти в контратаку, превратив поражение в победу.²⁸

Сконцентрировав около Сисции огромные силы (Веллей Патеркул подчеркивает, что армии такого размера не бывало со времен гражданских войн),²⁹ Тиберий пришел к выводу, что для ведения войны эта неповоротливая громада непригодна, так как характер боевых действий неизбежно должен был измениться. Пик объединенных военных усилий повстанцев пришелся на время стягивания римских войск к Сисции, в дальнейшем же, как нетрудно было предугадать, римлянам придется иметь дело с «гверильей», хорошо знакомой им по горам Испании, да и по многолетним военным действиям на тех же Балканах.

Кроме того, отвлечение крупных сил из других провинций было чревато опасностью вражеских вторжений или восстаний уже там. В особенности это касалось Мезии, подвергавшейся набегам даков и сарматов. Поэтому Тиберий, дав войскам несколько дней отдохнуть, приказал им затем рассредоточиться. Если верить Веллею Патеркулу, бывшему тогда легатом легиона, войска должны были вернуться туда, откуда пришли (remisit ео, undo v?n?rant), но тогда непонятно, зачем их понадобилось собирать. К тому же обратный путь был тоже сопряжен с серьезным риском, так что Тиберий счел необходимым лично сопровождать уходившие части (Vell. II. 113. 3). Очевидно, нельзя понимать дело так, что легионы и ауксилиарии просто возвращались к местам постоянной дислокации. Это может относиться только к войскам, прибывшим из Мезии — у Цецины Севера хватало своих забот, так как эту новую провинцию нельзя было оставлять без сильного гарнизона. Напротив, как отметил Р. Сайм, два или три легиона Сильвана были отосланы не дальше Сирмия, чтобы заняться подавлением восстания в Паннонии, тогда как сам Тиберий взял на себя Далмацию.³⁰ Он справедливо рассудил, что инсургенты, разбитые в открытом бою, больше не рискнут на генеральное сражение. Поэтому Тиберий распределил имевшиеся в его распоряжении войска по зимним лагерям в разных частях страны, поставив перед ними задачу — при первой возможности одновременно начать активные боевые действия.³¹

С 8 г. начинается агония восстания. К лету огнем, мечом и голодом сопротивление Паннонии было сломлено, чему способствовали и раздоры среди руководителей движения. Подавление этого восстания, как верно отметил Г. Бенгтсон, не относится к славным страницам римской военной истории.³² Однако для римлян было слишком многое поставлено на карту, чтобы непременно стремиться к эффектным победам. Тиберий предпочел разделить весь охваченный восстанием регион на несколько секторов и методично сдавливать тиски блокады в каждом из них, ни в коем случае не ослабляя давления и в то же время избегая ненужных потерь с римской стороны.³³ Стратегия «выжженной земли» не была его изобретением — она являлась стандартной римской практикой, которая лишала противника возможности вести затяжную войну, так как уничтожала его экономическую базу.³⁴

К исходу кампании 8 г. Август решил, что главное уже сделано — отдельные очаги восстания оставались лишь в Далмации, — и приказал отозвать Тиберия в Рим, передав главнокомандование Германику.³⁵ По мнению Э. Кёстермана, в основе этого решения лежал политический расчет — предоставление «наследному принцу» возможности без особых затруднений приобрести военную славу эффектным завершением войны.³⁶ Однако молодой военачальник явно не справлялся с задачей, война затягивалась, и на театре военных действий вновь появляется Тиберий. Таким образом, своего рода военно-династический эксперимент провалился. Нельзя не согласиться с В. Кроллем — сам факт быстрого смещения Германика доказывает, что Август весьма трезво оценивал возможности своего любимца.³⁷

Вероятно, Германику помешало как отсутствие опыта руководства военными действиями такого масштаба, так и стремление к решению боевых задач, не считаясь с собственными потерями. В полном объеме эти особенности его стиля проявились позднее в Германии, но заметны они были уже в начале его военной карьеры.³⁸

Летом 9 г. после истребления племен перустов и десидиатов война наконец была завершена, и с этим известием Германик поспешил в Рим. Сенат декретировал триумф Августу и Тиберию, не был обойден почестями и Германик.³⁹

Великое иллирийское восстание было подавлено, и в этих краях надолго воцарилось спокойствие кладбища. Военно-политические итоги 6-9 гг. подвел Г. Бенгтсон: «В этой войне римляне достаточно дорого заплатили за науку, но в конечном счете дело решили лучшая организация и систематический образ действий римского военного руководства».⁴⁰

События в Иллирике рельефно высветили недостатки созданной Августом военной машины, мятеж перемолол в своей чудовищной мясорубке людские ресурсы Рима по меньшей мере на несколько лет вперед и сделал сомнительным дальнейшее осуществление амбициозной внешнеполитической программы Августа.

Принцепсу не пришлось долго размышлять по поводу реальности своей старой мечты о мировом господстве, в жертву которой уже были принесены многие тысячи человеческих жизней. Еще не улеглось ликование в Риме по случаю усмирения иллирийского восстания, как в столицу пришла весть о страшном поражении римлян в Германии.

Примечания:

[1] Наиболее основательное исследование иллирийских походов Октавиана и их политической подоплеки принадлежит Эриху Свободе (Swoboda Е. Octavian und Illiricum. Wien, 1932).
[2] Новейшие отечественные работы на эту тему: Малеваный А. М. Иллирийские походы Октавиана (35-33 гг. до н. э.) // ВДИ. 1977. № 2. С. 129-142; Свиридова И. Н. Восстание на среднем Дунае в 34-33 гг. до н. э. // Из истории античного общества. Горький, 1979. С. 110-122; Парфенов В. Н. Рим от Цезаря до Августа. С. 100 сл.
[3] Syme R. Augustus and the South Slav Lands // RIEB. 1937-1938. T. 1-11(5-6). P. 33-46.
[4] Kornemann E. Tiberius. S. 30. 3. Syme R. Op. cit. P. 45. Новейшие отечественные работы на эту тему: Малеваный А. М. Иллирийские походы Октавиана (35-33 гг. до н. э.) // ВДИ. 1977. № 2. С. 129-142; Свиридова И. Н. Восстание на среднем Дунае в 34-33 гг. до н. э. // Из истории античного общества. Горький, 1979. С. 110-122; Парфенов В. Н. Рим от Цезаря до Августа. С. 100 сл.
[5] Syme R. Danubian Papers. P. 29-34.
[6] RgdA. 30. 2; Tac. Ann. IV. 44. 1; Flor. II. 28.
[7] Miltner F. Augustus’ Kampf um die Donaugrenze // Klio. 1937. Bd. 30. S. 213 f., 222.
[8] Syme R. Op. cit. P. 37.
[9] Dio Cass. LVI. 16. 3. Сама лексика этого высказывания, типичная для обитателей Балкан, свидетельствует о его аутентичности (Kornemann E. Op. cit. S. 51).
[10] Grant M. Op. cit. P. 104.
[11] Vell. II. 110. 6. Уничтоженные вексиллярии являлись подразделениями VII, IX и XX легионов, оставленными Валерием Мессалиной в своей провинции в качестве гарнизонов. Неясно, правда, были ли это специально откомандированные из состава легионов войска или же vexilla veteranorum (Saxer R. Untersuchungen zu den Vexillationen des r?mischen Kaiserheeres. K?ln; Graz, 1967. S. 5 f.).
[12] Vell. II. 110. 3. Вероятно, эта оценка основана на официальных данных штаба римского главнокомандующего и в целом соответствует действительности; профессиональный военный, каким был Веллей Патеркул, едва ли позволил себе в данном случае безмерное преувеличение вражеских сил, обычное для античной историографии со времен Геродота.
[13] Koestermann E. Der pannonisch-dalmatinische Krieg 6-9 n. Chr. // Hermes. 1953. Bd. 81. H. 3. S. 347.
[14] Koestermann E. Op. cit. S. 349.
[15] Едва ли справедливо упрекать Маробода за то, что он не понимал всех выгод своего положения, как это делает М. Гельцер (Geizer М. Iulius (Tiberius) // RE. 1917.Bd.X.Tl. l.Sp.490): о восстании в Иллирике царь маркоманнов явно ничего не знал, а перед ним (в каких-нибудь 100-150 км) стояла сильнейшая в мире армия, которую вел лучший римский полководец того времени.
[16] Валерий Мессалин с одним только XX легионом, который имел солдат вдвое меньше положенного, был окружен 20 тысячами врагов. Положение было спасено лишь доблестью легионеров и хладнокровием командира (Dio Cass. LV. 30.2; Vell. II. 112. 2). С тех пор XX легион стал называться в честь своего командира — Valeria Victrix: уникальная для императорской эпохи почесть. См.: Campbell У. В. The Emperor and the Roman Army 31 В. C. — A. D. 235. Oxf., 1984. P. 89 f.
[17] Dio Cass. LV. 29. 3-4.
[18] Mommsen Th. Res gestae divi Augusti. Berolini, 1883. P. 70-76.
[19] Hardy E. G. Did Augustus create eight new legions during the Pannonian Rising of 6-9 A. D.? // JPh. 1895. Vol. 23. Nr. 45. P. 29-44; Idem. Augustus and his legionaries. P. 194.
[20] Ritterling. Legio // RE. 1925. Hbd. 24. Sp. 1216 f.; Parker H. M. D. Op. cit. P. 89; Syme R. Some notes… P. 14.
[21] Vell. II. 111. 1; Dio Cass. LV. 31. 1; Macrob. Sat. I. 11.33.
[22] Levick В. M. Tiberius… P. 57. Хотя эта оценка основана, видимо, на сообщении Тацита о том, что Перценний, вожак мятежа паннонских легионов в 14 г., в недавнем прошлом был предводителем театральных клакеров (Tac. Ann. 1.16.3), в целом она справедлива — плохое качество нового набора признавал сам Август в письме к Тиберию (Suet. Tib. 21. 5).
[23] Dio Cass. LV. 31. 1. Дион Кассий утверждает, что Германик был послан в Иллирик потому, что Август стал подозревать Тиберия в намеренном затягивании войны с целью сохранения за собой командования. Это утверждение явно неправдоподобно — в конце 6 — начале 7 гг. стратегическая ситуация оставалась для римлян по-прежнему неблагоприятной, их противник наращивал силы и владел инициативой. Август, несомненно, прекрасно знал об этом и не думал подозревать Тиберия в каких-либо кознях. Сообщение Диона явно восходит к враждебным по отношению к Тиберию источникам, и к тому же в нем очевидна, по выражению Кролля, «безмерная переоценка Германика», посланного на войну всего лишь для приобретения необходимого опыта (Kroll V. Germanicus // RE. X (1). Sp. 436).
[24] Suet. Tib. 20; Dio Cass. LV. 30. 5 ; Comp.: Vell. II. 111. 4.
[25] Isaac В. The Limits of Empire. The Roman Army in the East. Oxf., 1990. P. 57.
[26] Syme R. Some notes… P. 26.
[27] Kornemann E. Op. cit. S. 50.
[28] Vell. II. 112. 4-6; Dio Cass. LV. 32. 3. По Диону Кассию, восставшие потерпели поражение только при штурме римского лагеря.
[29] Десять легионов, свыше семидесяти когорт, четырнадцать ал, более десяти тысяч ветеранов, большое количество добровольцев, фракийская конница (Vell. II. 113. 1). Светоний сообщает, что Тиберий командовал пятнадцатью легионами, но это явное преувеличение (см.: Syme R. Op. cit. P. 27 f.). Под «добровольцами» Веллей, скорее всего, подразумевает освобожденных рабов — на эту мысль наводит xсообщение Макробия: «Цезарь Август набрал для Иллирика и Германии немало когорт из вольноотпущенников, которые он назвал добровольческими» (Macrob. Sat. I. 11.33).
[30] Syme R. Op. cit. P. 27.
[31] Vell. II. 113.3; Dio Cass. LV. 32. 4.
[32] Bengtson H. Op. cit. S. 88 f.
[33] Vell. II. 114. 4; Dio Cass. LV. 34. 6-7 (капитуляция Паннонии); Suet. Tib. 16.2; Vell. II. 114. 1-3; 115. 5 (о принципах военного руководства Тиберия).
[34] Isaac B.Op. cit. Р. 57.
[35] Dio Cass. LVI. 11-12. 1. Интересно, что Веллей Патеркул об этом факте умалчивает.
[36] Koestermann E. Op. cit. S. 370.
[37] Kroll V. Op. cit. Sp. 437.
[38] Dio Cass. LV. 32. 4; Vell. II. 116. 1.
[39] Vell. II. 115. 4-5; Dio Cass. LVI. 17. 2-3.
[40] Bengtson H. Op. cit. S. 88.

Источник:

Парфенов В. Н. Император Цезарь Август: Армия. Война. Политика. «Алетейя». Санкт-Петербург, 2001.