Римская Слава - Военное искусство античности
Новости    Форум    Ссылки    Партнеры    Источники    О правах    О проекте  
 

Спарта в период Союзнической войны (Сивкина Н. Ю.)

После разгрома Клеомена в битве при Селассии в 222 г. и его бегства в Египет, македонские войска без сопротивления вступили в Спарту. Было восстановлено старое государственное устройство (Plut. Cleom., 30; Polyb., II, 70, 1) — правительство эфоров без царей. Эта система была полной противоположностью той, что создавал Клеомен. Отменил ли Антигон Досон недавнюю реформу распределения земли, вопрос спорный. Возможно, изгнанные прежде спартанские граждане вернулись и завладели своей собственностью вновь, но содействовал ли этому захвату македонский царь остается неизвестным. Вероятно, гибель новых спартанских арендаторов при Селассии избавила его от необходимости разбирать земельные споры1. Сомнения у современных исследователей остаются и по поводу отмены Антигоном социальных реформ Клеомена. Конечно, едва ли все преобразования спартанского царя остались в силе, но в равной степени невозможно с уверенностью говорить и о полной их ликвидации.

После поражения в Клеоменовой войне Спарта, скорее всего, стала членом Эллинской лиги2. К сожалению, Полибий прямо не пишет об этом, он лишь намекает на этот факт в нескольких пассажах. Так, Филипп V говорит у него, что лакедемоняне пока ни в чем не провинились перед ????? ????????, а свои внутренние дела союзники могут улаживать сами (IV, 24, 4—6). Кроме того, когда послы Эллинской лиги были отправлены по решению синедриона ???? ???? ????????? — для ратификации решения о войне с этолийцами (Polyb., IV, 26, 2), они прибыли и в Спарту (Polyb., IV, 34, 1). Первый из упомянутых фрагментов, пожалуй, действительно может служить доказательством участия Спарты в Эллинской лиге. Филипп говорил о событиях, связанных с убийством в Спарте предводителей промакедонской партии (Polyb., IV, 22—23). Однако виновные тогда остались безнаказанными, так как царь признал совершенные убийства внутренним делом государства. Подобные действия Филиппа находят лишь одно объяснение: Филипп желал продемонстрировать союзникам, что соблюдение условий договора для него намного важнее, чем потеря нескольких своих сторонников. Второй пассаж подтверждает членство Спарты в лиге, так как сам факт возможности ратификации в Спарте решения о войне ставит ее в один ряд с другими участниками общеэллинского союза.

Однако другие сведения Полибия позволяют усомниться в принятии Спарты в состав союза. Во-первых, прослеживается явное противопоставление спартанцев членам лиги: этолийцы постановили поддерживать мир со Спартой, Мессенией «и всеми прочими», чтобы привлечь на свою сторону ахейских союзников (Polyb., IV, 15, 8). Кроме того, когда спартанские послы пообещали Филиппу «исполнять во всем обязанности союзников» (Polyb., IV, 23, 6), царь Филипп в ответ на это отправил в Спарту посла, призывая спартанцев «оставаться дружественно расположенными к нему и македонянам» (Polyb., IV, 24, 8). Спартанцы не упоминаются в числе союзных делегатов в Коринфе, где решался вопрос об объявлении войны Этолийской федерации (Polyb., IV, 25,1-4).

Но молчание Полибия относительно спартанских синедров в Коринфе (Polyb., IV, 25) вовсе не доказывает отсутствие самих спартанских делегатов на заседании синедриона. Стоит вспомнить, что на этом заседании было высказано много жалоб от союзников на этолийцев, что послужило причиной принятия решения об объявлении им войны. Вполне возможно, что у Спарты таких жалоб не было, с обвинениями они не выступали, именно поэтому их представители и не упомянуты в числе присутствовавших. Стоит вспомнить пассаж Полибия, в котором этолийцы намеренно противопоставляли спартанцев их союзникам (IV, 15, 8). Вероятно, они рассчитывали на отход Спарты от лиги в будущем (что и произошло). В таком случае, этолийцы должны были постоянно демонстрировать свое искреннее расположение к ее гражданам. Может бьггь, изменившиеся взаимоотношения с этолийцами и повлияли на позицию спартанцев в Коринфе. Им не в чем было обвинить Этолию на собрании синедров.

На основании упомянутых пассажей Полибия Б. Шимрон3 делает вывод, что со Спартой действительно был заключен договор, но это была симмахия «с Филиппом и македонянами», поскольку данные Полибия об этом, как он полагает, «более внятные», чем об участии спартанцев в Эллинской лиге. Кроме того, по его мнению, Арат, один из «архитекторов» лиги, был заинтересован не во включении Спарты в лигу, а скорее в ее аннексии. Однако ему пришлось считаться с тем немаловажным обстоятельством, что победителем при Селассии был не он, а Антигон, поэтому ахейский стратег вынужден был следовать за македонским царем.

Причин столь великодушного отношения Ангтигона Досона к Спарте было несколько. Во-первых, он надеялся привлечь симпатии большинства жителей Греции, во-вторых, Спарта служила политическим противовесом Ахейской федерации, в-третьих, македонский царь стремился действовать мягко и осмотрительно, поскольку любое проявление жесткости по отношению к грекам было бы негативно воспринято союзниками Македонии. Г. Бенгтсон полагает4, что лишение Спарты независимости не входило в интересы ахейцев и македонян, им было достаточно изгнать царя Клеомена. Н. Хэммонд5 также высказывается за существование альянса Спарты с македонским царем, а не с Эллинской лигой. В то же время В. Д. Жигунин6 считает, что «Спарта как побежденная держава» вообще не могла быть членом лиги.

Не углубляясь в дискуссию по данному вопросу, необходимо отметить, что утверждение о включении Спарты в Эллинскую лигу, вероятно, ближе к истине, поскольку самыми убедительными свидетельствами участия Спарты в союзе являются два приведенных выше указания Полибия о невмешательстве во внутренние дела союзников и о ратификации решения о войне. Во-первых, в деле об убийстве промакедонски настроенных лиц в Спарте Филипп следовал договору лиги: во внутренние дела союзников он вмешиваться не стал, поскольку совершенные кровавые деяния все же не представляли угрозы для союза в целом, и ограничился выражением неудовольствия (Polyb., IV, 22—24). Во-вторых, тот факт, что в Спарте должна была проводиться ратификация положения о войне, выглядел бы довольно странно, если бы спартанцы не участвовали в вынесении самого решения.

Вероятно, Спарту можно считать государством, находившимся на «особом положении» в Эллинском союзе. Включая ее в лигу, союзники поставили Спарту под общий контроль. Спартанцам было запрещено (как и другим членам союза) вести самостоятельную внешнюю политику, совершать враждебные действия по отношению к членам лиги под угрозой наказания. Возвращение изгнанных Клеоменом граждан, видимо, должно было повлечь улаживание вопросов собственности, что на время отвлекло бы спартанцев от участия в политических интригах. Кроме того, в Пелопоннесе был оставлен царский представитель Таврион (Polyb., IV, 6, 4; 87, 8), которому, вероятно, подчинялся уполномоченный по делам Спарты беотиец Брахилл7 (Polyb., XX, 5,12). Таким образом, Спарта находилась под постоянным контролем союзников.

Несмотря на эти предосторожности в Спарте, видимо, сохранилась сильная проклеоменова фракция. Это очевидно из того факта, что трое из пяти назначенных эфоров склонялись на этолийскую сторону. Накануне заседания синедров в Коринфе, где было принято решение о войне, эти трое эфоров устроили в Спарте беспорядки, в ходе которых были убиты многие известные в городе граждане, вероятно, промакедонски настроенные (Polyb., IV, 22, 4—12). Однако при приближении македонского царя Филиппа V к городу, спартанцы выразили ему свою лояльность. Спарта осталась в составе союза, а Филипп воздержался от чрезвычайных мер8. Столь невнимательному отношению к поддерживавшим его людям, убитым в ходе переворота, можно найти лишь одно объяснение: македонский царь не хотел применять силу. Как гегемон лиги он должен был прежде всего думать о сохранении дружественных отношений с этим — включенным в Эллинский союз силой — государством. Применение войск и пролитие крови могло привести к взрыву антимакедонских настроений в других государствах и немедленному их отпадению от союза. Действие в рамках договора лиги не позволяло вмешиваться во внутренние дела государства, если они не угрожали другим союзникам. Поэтому македонский царь и ограничился высказыванием недовольства.

Однако мирный исход этого конфликта не разрешил существовавшие в Спарте проблемы. В рассматриваемый нами период в ней продолжалась политическая борьба, при этом каждая группировка, претендовавшая на власть, имела свои взгляды по вопросам внешней и социальной политики. Как уже отмечалось выше, после разгрома Клеомена в Спарте было восстановлено прежнее государственное устройство (Polyb., II, 70,1). Поэтому против лиги были настроены бывшие клеоменисты9, те, кто надеялся на продолжение реформ, и молодежь10. Столь сильная оппозиция, конечно, повлияла на нежелание Спарты участвовать в Союзнической войне на стороне недавних противников. Однако открытый отказ от военных действий государства, находящегося под контролем союзников, мог повлечь нежелательные санкции. Поэтому спартанцы предпочли действовать осторожно и воздержались от ответа, отложив решение вопроса о ратификации.

Тем временем подготовка сторон к войне шла полным ходом, причем она не ограничилась мобилизацией населения и вооружением армий. И ахейцы, и этолийцы стремились обеспечить выступление своих союзников единым фронтом, чтобы начать войну в наиболее благоприятных для себя условиях. Казалось, этой цели удалось достичь Арату: позиции Этолии в Пелопоннесе были ослаблены изменой Мессении; в войну с Этолией вступал не только Ахейский союз, но и вся Эллинская лига; сохранялась надежда, что Спарта, к которой проявили терпеливое отношение, воздержится от перехода на сторону врага.

Однако в период с осени 220 г. (заседание в Коринфе) до весны 219 г. (выборы у ахейцев) в Спарте произошел переворот. Полибий приводит довольно противоречивые сведения о спартанских событиях: «…когда были выбраны новые эфоры, те самые люди, которые вначале произвели кровавый переворот, обращались к этолянам с просьбой прислать посла. Этоляне охотно согласились на это, и вскоре прибыл в Лакедемон в качестве посла Махат. Тотчас явился он к эфорам… (sic! — Н. С.) они требовали допустить Махата к народу, назначить царей согласно исконным установлениям и не терпеть столь продолжительного упразднения власти Гераклидов. Эфоры не одобряли всего этого, но были бессильны совладать с яростью противников и, опасаясь возмущения молодежи, отвечали, что относительно царей они рассудят после, а Махата согласились допустить в народное собрание. Когда народ собрался, выступил Махат и в длинной речи убеждал собравшихся присоединиться к Этолийскому союзу, а в то же время нагло выставлял против македонян неосновательные обвинения, лживо и бессмысленно превозносил этолян. По удалении Махата начались ожесточенные препирательства. Одни высказывались за этолян и советовали примкнуть к их союзу, другие возражали. Старшие возрастом напоминали народу об услугах Антигона и македонян, а также о злоключениях, причиненных Хариксеном и Тимеем, когда этоляне со всем войском опустошили их страну… После этих разъяснений лакедемоняне изменили свое решение и склонились наконец к тому, чтобы оставаться в союзе с Филиппом и македонянами. Когда дело приняло такой оборот, Махат ни с чем возвратился домой.

Виновники переворота ни за что не желали примириться с таким положением дел и, совратив часть молодежи, замыслили ужаснейшее злодеяние. По случаю некоего исконного жертвоприношения возмужавшие граждане с оружием в руках должны были участвовать в торжественном шествии к храму Афины… Часть вооруженной молодежи, участвовавшей в процессии, внезапно напала на приносивших жертву эфоров и умертвила их… лютость их простерлась до того, что все эфоры были умерщвлены подле жертвенника и у самого стола богини. Убийцы не остановились и на этом: во исполнение замысла они убили Гирида и единомышленных с ним геронтов, изгнали противников этолян, выбрали эфоров из своей среды и заключили союз с этолянами» (Polyb., IV, 34, 3 — 35,5).

Из приведенного выше пассажа следует, что невозможно говорить о безусловной внешнеполитической ориентации Спарты на Этолию; сторонники Македонии имелись среди геронтов, оказывавших гораздо большее влияние на политику Спарты, чем народное собрание. Именно конфликт между всесильными эфорами и советом геронтов проявился в принятом спартанцами решении встать на македонскую сторону в предстоящей войне. Согласно Полибию, после расправы над промакедонскими лидерами в Спарте прошли выборы новых эфоров, вероятно, проэтолийски настроенных (Polyb., IV, 34, 3). По их просьбе в Спарту явился этолийский посол Махат. Однако переговоры с ним, вероятно, собирались вести лишь эфоры. Это утверждение следует из указания ахейского историка, что кто-то (вероятно, представитель враждебной эфорам фракции) требовал представления посла народу (Polyb., IV, 34, 5). К сожалению, в тексте Полибия в этом месте имеется пробел, а в парижском списке 1649 г. на полях сделана пометка: «чего-то недостает»11. Действительно, в изложении хода переговоров есть противоречие, объяснение которого, вероятно, скрывает лакуна. В народном собрании Махат убеждал спартанцев заключить военный союз с Этолией и обвинял македонян. Тем не менее, спор был решен в пользу сохранения альянса с Македонией. Огромную роль в принятии постановления сыграло старшее поколение. Но люди, склонявшие народ на сторону Этолии, не смирились. Во время торжественной процессии у храма Афины молодежь набросилась на эфоров и перебила их; при этом не вполне ясно, были ли уничтожены лишь промакедонски настроенные эфоры или действительно «все эфоры». Примечательно, что затем настала очередь геронтов, вероятно, именно тех, кто содействовал принятию решения о сохранении союза с македонским царем. Из страны были изгнаны противники этолийцев. После этого Спарта заключила союз с Этолийской федерацией.

В предложенном выше изложении событий следует обратить внимание на противопоставление не только политических противников, настроенных в пользу Македонии или Этолии, но и на противоречия между молодежью и людьми старшего возраста. Полибий, в частности, пишет, что именно молодежь настаивала на выступлении Махата перед народным собранием (Polyb., IV, 34, 5—6), эфоры даже опасались возмущения молодого поколения людей. После выступления начались «ожесточенные препирательства» (Polyb., IV, 34, 8), что свидетельствует о бурном эмоциональном подъеме и накале страстей. Неудача в народном собрании побудила эфоров прибегнуть с помощью молодежи к насильственному перевороту (Polyb., IV, 35,1—5).

Можно сделать еще одно замечание. Источник, с одной стороны, утверждает, что Махат прибыл по приглашению эфоров (Polyb., IV, 34, 3), а с другой стороны, указывает, что эфоры только под давлением противников и молодежи согласились на выступление Махата в народном собрании (Polyb., IV, 34, 6). В следующем пассаже автор заявляет, что именно эфоры замыслили злодеяние (Polyb., IV, 35,1), но затем подчеркивает, что молодежь умертвила всех эфоров и выбрала новых из своей среды (Polyb., IV, 35, 3 и 5). Скорее всего, здесь возможны два варианта объяснений: либо

Полибий несколько преувеличил размеры содеянного, и пострадали не все эфоры (что вероятнее), либо ситуация вышла из-под контроля, и у молодежи нашлись собственные лидеры, хотя ни одного из них Полибий не называет.

Примечательно, что в отличие от соседней Мессении, где примерно в то же время правительство сменилось подобным образом12, в Спарте переворот, видимо, произошел без участия внешних сил. Посольство этолийцев оказалось неудачным, поэтому Махат, как отмечает Полибий (IV, 34, 10), возвратился домой до начавшихся убийств. Конечно, в Спарте существовали сторонники Этолии, однако нет оснований для утверждения, что им была оказана помощь извне. Дело в том, что момент для переворота был выбран удачно: эллинские союзники были заняты подготовкой к войне, основное внимание Арата в это время было сосредоточено на проблеме сбора наемников, так как в Клеоменовой войне ахейцы не доплатили им жалованье (Polyb., IV, 60, 2). Приближались выборы, военные действия должны были начаться вскоре после этого. Аналогичные проблемы стояли и перед этолийцами. Таким образом, внимание обоих противников было отвлечено от Спарты.

Закономерен вопрос: почему в таком случае в народном собрании сразу не было принято решение о союзе с Этолией, если после переворота этот альянс был легко заключен? Ссылаясь на ахейский источник (Polyb., IV, 34, 9), можно выдвинуть следующее объяснение: решение о сохранении союзных отношений с Македонией было поддержано старшим поколением спартиатов. Эфоры, вероятно, знали, что в Спарте враги Эллинской лиги составляли большинство и надеялись провести вопрос о присоединении к Этолии в рамках законности. Однако, по мнению Б. Шимрона13, высокий возрастной ценз при голосовании обусловил торжество умеренной точки зрения. Столь осторожная позиция голосующих выглядела разумно. Поражение в Клеоменовой войне, которое Спарта потерпела от Эллинской лиги, и наличие в непосредственной близости македонского отряда под командованием Тавриона, заставляло воздерживаться от необдуманных шагов: силы союзников вновь могли обрушиться на Спарту. С другой стороны, этолийцы тоже не внушали большого доверия, поскольку прежде неоднократно опустошали спартанские земли (Polyb., IV, 34, 9—10).

Что касается молодых людей, которые традиционно придерживаются радикальных взглядов, то в тексте источника есть указание на обстоятельство, побудившее их взяться за оружие. Поражение в войне и продиктованные условия мира, вероятно, расценивались ими как унизительные. Надежда на улучшение существующего положения вещей, видимо, возродилась слухами о возможном возвращении изгнанного царя Клеомена. Намек на это можно усмотреть у Полибия и Плутарха (Polyb., IV, 35, 6; Plut. Cleom., 34). Полибий, в частности, пишет, что инициаторы переворота «питали надежду и поджидали, что Клеомен возвратится в Спарту здоровым и невредимым», а Плутарх указывает на горячее стремление изгнанного царя вернуться на родину. Таким образом, можно предположить, что проэтолийски настроенные эфоры, не добившись в народном собрании нужного им решения, обратились к чувствам национальной гордости спартанцев и подняли молодежь на переворот.

В результате, по словам Полибия, обстановка накануне войны оказалась благоприятной для этолийцев (IV, 36, 8): на их стороне выступили Спарта и Элида, македонский царь Филипп был долго занят военными приготовлениями. Фактически этолийцам удалось разбить единый фронт пелопоннесцев еще до начала боевых действий, хотя нет оснований говорить, что это случилось, благодаря их интригам или дипломатии. В случае со Спартой этолийцам не пришлось прилагать значительных усилий, чтобы организовать ее разрыв с союзниками. Правильнее было бы сказать, что они смогли воспользоваться результатом переворота. Следует принять во внимание тот факт, что, согласно изложению Полибия, лишь после учиненной молодежью расправы вновь выбранные эфоры назначили двух царей. Таким образом, вероятно, можно говорить о переплетении внутренних и внешних проблем в Спарте. С одной стороны, и эфоры и молодежь были настроены на заключение союза с Этолией против Эллинской лиги. Но с другой стороны, гибель эфоров от рук молодых мятежников была вызвана нежеланием первых потерять реальную власть.

Впрочем, для новых эфоров этот вопрос, видимо, оказался не менее принципиальным. Примечательны фигуры назначенных царей. Одним стал Агесиполид, внук Клеомброта, который в то время был еще ребенком. В другом царском доме было достаточно претендентов на трон, тем не менее вторым царем был избран Ликург, который не имел прямого отношения к царскому роду, но дал всем эфорам взятку (Polyb., IV, 35,10—14). Правда, некоторые исследователи считают, что он все же принадлежал к боковой ветви дома Эврипонтидов14. Согласно А. Феррабино15, именно Ликург выступил организатором восстания после известия о смерти Клеомена.

Ликург возглавил спартанское войско и вторгся в аргивские земли в первый год Союзнической войны (Polyb., IV, 36, 4). Этот факт весьма показателен. Полибий сообщает, что Махат в ходе своего вторичного посещения уговорил спартанцев объявить войну ахейцам (IV, 36,1). Однако сначала Ликург нападает на шесть аргивских городков. Хотя Аргос, видимо, входил в лигу16, сам выбор удара заставляет задуматься над истинными причинами такого направления боевых действий. Вторжение спартанцев невозможно оправдать лишь договоренностью о совместных действиях новых союзников. В этом случае логичнее было нападать не на мелкие пограничные городки, а, например, на Аргос, который занимал выгодное стратегическое положение. Полибий говорит, что этот полис лежит на пути из Коринфа в Тегею (Polyb., V, 18,1; 24,10) и из Тегеи в Лаконику (Polyb., V, 20, 3 и 10). Заняв ее, Ликург перехватил бы инициативу кампании, создал бы реальную угрозу ахейским землям и оказал весомую помощь союзнику. Вместо этого, царь занимается мелкими операциями. Конечно, спартанских сил для захвата Аргоса требовалось больше, чем для этих городков; Ликург вполне мог их не иметь. Но в таком случае допустимо предположение, что этолийцы явно переоценили своего союзника, которого так настойчиво призывали к войне.

Скорее всего, данная акция спартанского царя носила самостоятельный характер и едва ли была согласована с союзниками. Она имела целью удовлетворение требований молодежи о возвращении былой воинской славы. Вполне вероятно, до 222 г. города, ставшие объектом нападения Ликурга, контролировались спартанцами, поэтому возвращение их было своеобразной демонстрацией силы. Примечателен и тот факт, что, по словам Полибия (IV, 36, 4), жители этих аргивских городов не были готовы к отражению атаки и не приняли никаких мер обороны, полагаясь на существующие отношения. Только после этого похода Ликург избрал своей целью ахейские земли (Polyb., IV, 36, 6).

Итак, как уже отмечалось выше, этолийцы смогли воспользоваться результатом переворота в Спарте. Примечательно, что ахейцы, со своей стороны, не предприняли каких-либо мер для удержания союзника. Об этом не сохранилось никаких свидетельств. Не вполне ясна судьба Брахилла, в обязанности которого входило наблюдение за этим регионом. Возможно, он погиб задолго до переворота, еще накануне встречи синедров в Коринфе. Никакой реакции на переворот не последовало и от царского представителя в Пелопоннесе Тавриона, основной задачей которого было сохранение мира на полуострове. Нейтральная позиция столь заинтересованного лица объясняется, с одной стороны, недостаточно крупными силами, находившимися в его распоряжении для возможного вторжения в Спарту. Но гораздо большее значение имеет то обстоятельство, что несколько раньше разбираемых событий произошел государственный переворот в Мессении. Внимание Тавриона, видимо, было отвлечено мессенскими событиями.

В ходе Союзнической войны спартанцы вели довольно активные действия. После похода на аргивские города (Polyb., IV, 36, 6) Ликург нанес удар по Афинею мегалопольцев, который и захватил после осады (Polyb., IV, 37, 6; 60, 3). Однако эта цель требует одного уточнения. Сам Полибий указывает, что Ликург желал начать свое царствование подобно Клеомену (Polyb., IV, 37, 6). Этот захват также можно рассматривать как демонстрацию спартанских сил. Любопытно сравнение: первые кампании Клеоменовой войны — это также операции против областей Аргоса и Мегалополя (Plut. Cleom., 4, 6 sqq.). Вероятно, сказывалась старая рознь между Лакедемоном, Аргосом и Мегалополем17.

Обращает на себя внимание еще одно существенное обстоятельство. Перечисленные объекты спартанских атак в начале Союзнической войны не были крупными полисами, способными оказать серьезное сопротивление и выдержать длительную осаду. Видимо, Ликург действительно не располагал значительными силами для нападения на такие города, как Мегалополь или Аргос. Согласно указанию Полибия (IV, 36, 4), в его распоряжении были наемники и отряд граждан, а этого было явно недостаточно, чтобы коренным образом повлиять на ход войны. Да и в последующие годы действия спартанцев не оказали реальной помощи этолийцам. Все операции Ликурга, вероятно нацеленные на ослабление Эллинской лиги, принесли незначительные результаты. Видимо, правильнее будет говорить, что Ликург преследовал в этой войне собственные интересы: он укреплял или, что ближе к истине, пытался отстоять свое право быть главой государства.

Действительно, есть все основания утверждать, что позиции Ликурга на протяжении военных лет оставались довольно шаткими. Как уже отмечалось выше, в Спарте имелись бывшие клеоменисты, надеявшиеся на продолжение реформ, экстремистская молодежь, жаждавшая воинской славы и усиления государства, умеренные слои населения и недовольные эфоры, еще недавно обладавшие всей полнотой власти. Ликург, чтобы сохранить власть в своих руках, должен был быть искусным дипломатом и полководцем, хотя практика показала, что ему далеко не всегда удавалось соответствовать требованиям времени. Он был вынужден вести боевые действия, причем организовывать их так, чтобы успешные операции, с одной стороны, подкрепляли его авторитет, а с другой — не привлекали бы пристального внимания со стороны руководителей Эллинской лиги.

Несмотря на все старания, его походы, видимо, не обеспечили стабильности внутри государства. В разгар зимы 219/8 г. спартанец Хилон, рассчитывая на престол, задумал переворот. Полибий утверждает, что он планировал идти путем Клеомена (???? ??????? ???????? ??? ?????? ??? ?????????? ??? ??? ????????? — IV, 81, 2), обеспечив себе поддержку толпы (??????)18. Он набрал двести человек единомышленников (????? ????????? ??? ?????? ??? ???????????? ?????? — IV, 81, 3) и перебил эфоров — сторонников Ликурга. Но самого царя захватить не удалось, так как тот успел бежать из своего дома. Дальнейшие действия Хилона выглядят лихорадочными попытками найти опору своей власти: он нападал на врагов, ободрял друзей, раздавал обещания. Но все оказалось напрасным — народ не пошел за ним. Хилон был вынужден бежать из Спарты в Ахайю, а спартанские граждане тем временем готовились к отпору македонским войскам (Polyb., IV, 81, 3—11).

Сообщения Полибия о данном перевороте очень скупые; они порождают неоднозначное толкование тех событий, поэтому исследователи, как правило, ограничиваются лишь отдельными высказываниями на данную тему. Открытыми остаются вопросы о целях Хилона, о достоверности его намерения продолжать реформы в духе Клеомена, о силах, поддержавших переворот. Что касается причин поражения Хилона, то обычно называют следующие:

1) Он был проахейски или даже промакедонски настроен, что не вписывалось в общую картину спартанских умонастроений того времени;

2) Не было массы людей, жаждавших социальных реформ (как это было в 243 г.), которые стали бы опорой его власти;

3) Хилон был первым, кто пытался организовать переворот, являясь частным лицом19. Приведенные причины поражения Хилона, конечно, справедливы, однако нуждаются в некоторых дополнительных замечаниях.

Попытка путча, по мнению Ф. Уолбэнка20, свидетельствует о том, что Ликург не оправдал надежд народа на перемены. В таком ракурсе, обещание Хилона продолжить социальные реформы, конечно, могло привлечь на его сторону бывших клеоменистов. Однако здесь следует сделать одно уточнение. Полибий говорит, что за Хилоном шло всего двести человек и что его сторонники были из толпы (Polyb., IV, 81, 3). Данное замечание свидетельствует в пользу того факта, что гибель новых спартанских арендаторов при Селассии, вероятно, решила проблемы перераспределения земли21. Кроме того, наличие даже в среде эфоров бывших клеоменистов позволяет утверждать, что земельная реформа официально отменена не была. В противном случае, на стороне Хилона оказалось бы гораздо больше недовольных. Ликург, видимо, не стал продолжателем дел этого реформатора, поэтому не пользовался доверием тех эфоров, которые принадлежали к клеоменистской партии22. Именно на существующих разногласиях между царем и эфорами и намеревался сыграть Хилон, уничтожив лишь эфоров — сторонников Ликурга (Polyb., IV, 81, 4). Однако он не учел тот факт, что Ликурга и клеоменистов сближал один немаловажный фактор — общий враг. Антиахейская позиция Ликурга и его успешные, хотя и скромные, боевые действия против Эллинской лиги, напоминавшие начало Клеоменовой войны 229—222 гг., привели царя к компромиссу с этой партией. В целом его внешнюю политику даже можно назвать проклеоменовой. Таким образом, вполне понятно, почему народные массы не поддержали Хилона: во внутренних делах уже не было былой остроты социальных противоречий, да и в области внешней политики — действия Ликурга вполне устраивали большинство спартиатов.

Не оказала поддержку Хилону и спартанская молодежь. Молодые люди жаждали реванша после поражения в Клеоменовой войне, и Ликург предоставил им возможность возродить былую воинскую славу Спарты. Хилон, захватив власть, не предпринял никаких военных действии против членов Эллинской лиги, не смог превзойти отвагой, храбростью, полководческими способностями Ликурга. Сторонниками Хилона, таким образом, не стали ни бывшие приверженцы Клеомена, ни молодежь. За ним шли только его друзья и плохоуправляемая масса бедноты. Однако удовлетворение надежд последних на социальные реформы таило в себе опасные последствия. Выполнив требования толпы, Хилон вступал в конфликт не только с зажиточными, но и со средними слоями населения. В силу этих обстоятельств, можно предположить, что Хилон вовсе не собирался проводить социальные преобразования, а его заявления носили демагогический характер.

Следует рассмотреть и внешний фактор в этой попытке переворота. Хилон едва ли был проахейски или промакедонски настроен23. Факт его бегства в Ахайю не дает оснований утверждать, что путч был инициирован Аратом или, тем более, Филиппом. Македонский царь первый год кампании провел в Акарнании и на военные действия в Пелопоннесе не оказал никакого влияния: он не откликнулся на ахейскую просьбу о помощи и не прислал войска (Polyb., IV, 61—66). Это была его первая самостоятельная война. Невозможно предположить, что царь с юных лет был талантливым политиком, дипломатом и военным. Ситуация изменилась к следующей операции. Зимой 219 г. он почувствовал уверенность в своих силах — его кампания в Пелопоннесе прошла удачно (Polyb., IV, 67—80). Однако, Хилон не мог надеяться на помощь македонской армии, поскольку с Филиппом в поход отправились незначительные силы24. В разгар зимы, когда произошел путч, Филипп находился в Трифилии (Polyb., IV, 81,1), уже заканчивая победное шествие по Пелопоннесу. Однако, находясь в непосредственной близости от Спарты, он не воспользовался благоприятным моментом смуты, чтобы ввязаться в нее. Филипп предпочел остановиться в Мегалополе, а позднее и вовсе распустил своих воинов (Polyb., IV, 87,13). Если даже мы выскажем предположение, что царь неслучайно оказался так близко от спартанских границ, то для Хилона факт близости македонских сил был не поддержкой, а скорее компрометирующим фактором. В Спарте были слишком сильны антимакедонские настроения; присутствие македонян могло вызвать лишь гнев и раздражение, но отнюдь не симпатии к Хилону.

Справедливо также замечание Д. Мендельс25 об отношении Полибия к Филиппу. Историк не упускал случая подчеркнуть отрицательные стороны царя. Но в случае с Хилоном, он не воспользовался такой возможностью. О переменах в характере македонского лидера Полибий говорит лишь в связи с попыткой Филиппа ввести гарнизон в крепость мессенцев. Но это событие произошло гораздо позднее путча в Спарте — в 215 г. Таким образом, в источнике нет никакого намека на сотрудничество Хилона с Филиппом.

Не следует забывать и еще один важный вектор политики македонского царя в этот период: он считался с условиями Общего Мира, включенными в договор Эллинской лиги26. Одно из условий оберегало автономию греческих государств. Конечно, в условиях войны говорить о соблюдении автономии нелогично. Филипп, естественно, нарушал этот пункт соглашения27, но он был вынужден постоянно оглядываться на реакцию других участников Эллинской лиги, особенно на Ахейский союз, поскольку все члены лиги были довольно независимы от центральной власти. Именно поэтому царь пытался придать своим шагам более или менее легитимный вид, объясняя свои шаги условиями военного времени. Но он никогда не прибегал для этого к интригам и не вмешивался во внутренние дела других — тем более вышедших из союза — государств. Таким образом, нет достаточных оснований для утверждения, что македонский царь мог оказать Хилону какую-либо поддержку.

Относительно Арата можно говорить то же самое. Несмотря на то, что Арату приходилось организовывать государственные перевороты28, его участие в спартанских событиях весьма сомнительно. Стратегом был в то время его сын, Арат Младший, который в первую кампанию думал лишь о сборе наемников. У него не было сил даже на оказание помощи подвергшимся этолийским атакам ахейским городам (Polyb., IV, 37 и 57—60). Зимой же 219 г. он участвовал в боевых действиях, организованных Филиппом. Причем эта кампания была полной неожиданностью не только для врагов, но и для союзников (Polyb., IV, 67, 6). Едва ли у стратега была возможность в таких обстоятельствах готовить переворот в Спарте. Что касается Арата Старшего, то в его распоряжении не было ни финансов, ни военных сил для содействия путчу.

Считать же Хилона проахейски настроенным также не следует. Во-первых, провозглашенные им планы социальных преобразований, хотя они и не были внедрены в жизнь, не соответствовали ахейскому политическому курсу — ахейское руководство было противником подобных реформ. Во-вторых, видные спартанские сторонники Эллинской лиги были убиты в прежних смутах (Polyb., IV, 22—23). Если роль Хилона в государственной жизни была незначительной, то Арат мог о нем вообще не знать. Но в таком случае Хилона нельзя считать проводником ахейской политики. В-третьих, бегство в Ахайю также не является аргументом в пользу его политической ориентации. Дело в том, что в ходе войны ему ничего не оставалось, как бежать в Ахайю и просить убежища у врага Спарты. Поэтому гораздо ближе к истине утверждение о том, что он пытался организовать переворот в личных целях, желая стать царем.

Вполне допустимо предположение, что на переворот его подтолкнул пример самого Ликурга, чьи права на трон были сомнительны. Кроме того, на момент прихода к власти Ликург также не пользовался поддержкой ни одного определенного социального слоя или политической партии. Примечателен тот факт, что сам царь в момент смуты предпочел скрыться; вернулся он только после бегства Хилона (Polyb., IV, 81, 7; V, 5,1). Ликург не предпринял никаких мер, чтобы подавить путч. Весьма вероятно, что он, как никто другой, понимал переменчивость удачи, поэтому не стал испытывать судьбу и бежал. Последнее явно свидетельствует о непрочности его собственного положения.

Во многом попытка Хилона захватить власть была обречена на провал именно вследствие бегства царя. Ведь несмотря ни на что, пока Ликург был жив, он оставался законно избранным царем Спарты. Физическое устранение царя давало Хилону шанс занять его место и следовать выбранным Ликургом курсом. В сложившейся ситуации сопоставление обещаний узурпатора с реальными делами законного царя было не в пользу Хилона. Таким образом, компромисс Ликурга с партией клеоменистов позволил царю преодолеть этот политический кризис. Хилону нечего было противопоставить и военным шагам царя. Поэтому, несмотря на свою непрочную позицию в государстве, Ликург сумел сохранить власть.

Однако уроки из этого переворота, во всей видимости, царь извлек. С одной стороны, поведение народных масс убедило Ликурга в правоте избранной им политики, но с другой — это понимание привело к обратному результату. Царь допустил ошибку, полагая, что располагает поддержкой народа и поэтому его власти более ничто не может угрожать. Он забыл о непостоянстве народных симпатий и о том, что настроения широких слоев населения требуют особого внимания политика. Последствия пренебрежения этим правилом быстро сказались. В следующем году в Спарте вновь разразился кризис власти. Эфоры получили донос, что Ликург затевает переворот. Они собрали молодежь и ночью пришли к дому царя. Однако Ликург был предупрежден и успел бежать в Этолию (Polyb., V, 29, 8—9). Вернулся он лишь на следующий год, летом 217 г., когда была обнаружена лживость доноса (Polyb., V, 91,1—2).

Сообщения Полибия очень скупы, они порождают неоднозначное толкование этих событий. Можно сделать вывод, что ситуация в государстве не только не стабилизировалась, но еще более обострилась. Борьба за власть между царем и эфорами продолжалась. Восстановление доклеоменовой конституции способствовало этому. Вероятно, именно эфоры управляли государством в течение почти годового отсутствия царя. Но теперь это старинное противостояние двух ветвей власти вступило в новую фазу — эфоры почувствовали свое преимущество над царем. Этому обстоятельству в немалой степени способствовало убийство во время путча Хилона эфоров — сторонников Ликурга (Polyb., IV, 81, 4). Вероятно, вновь избранные на эту должность лица не были лояльно настроены по отношению к царю. Они вновь привлекли молодежь к решению государственных вопросов, хотя должны были помнить последствия недавнего прошлого, когда слабоуправляемая экстремистская масса молодых людей была использована для государственного переворота, после того как народное собрание отказалось вступить в союз с Этолией (Polyb., IV, 35, 1—5). Теперь же, всего год спустя, этих же молодых людей попытались привлечь для ареста, а, возможно, и устранения царя — союзника Этолии и неплохого командующего. Внешне рамки законности были соблюдены. Молодежь выполняла приказ эфоров, обладавших, как и в старые времена, функцией надзора за установленным порядком. Хотя не так давно они с неменьшим энтузиазмом по приказу других эфоров нарушили все установленные правила, не остановившись и перед убийством должностных лиц. Такое поведение молодого поколения можно объяснить отсутствием политической позиции; в обоих случаях они руководствовались скорее эмоциями, чем приказами. Кроме того, в случае с Ликургом, видимо, определенную роль сыграли какие-то неблаговидные поступки царя, вызвавшими в Спарте недовольство широкого круга лиц.

Возможно, донос о стремлении Ликурга к перевороту был недалек от истины. Примечательно, что Тит Ливий (34, 26, 14) называет Ликурга, как и Клеомена, тираном. Следует вспомнить о втором царе — Агесиполиде, который был выбран одновременно с Ликургом, но был еще ребенком, так что Ликург с самого начала фактически правил один. Ливий говорит, что Агесиполид был изгнан Ликургом, хотя и не указывает, когда именно это произошло (ibid.). Есть лишь весьма расплывчатое указание на то, что это случилось после смерти Клеомена (Liv., 34, 26, 14). Как известно, спартанский реформатор погиб весной 219 г. А обвинение Ликурга в стремлении к тирании приходится на лето 218 г. Таким образом, хронология событий не нарушена ни в малейшей степени. Сначала потребовалось время, чтобы известие о гибели Клеомена пришло в Грецию, потом шли боевые действия кампании 219 г., затем весной 218 г. Ликург вторгся в Мессению. Изгнание Агесиполида вполне могло иметь место по окончании первых операций войны, но до начала кампании второго года, т. е. в начале 218 г. В таком случае, именно изгнание второго царя в начале 218 г. могло вызвать негативную реакцию спартанцев. Даже сторонники Ликурга решились лишь предупредить его о грозящей опасности (Polyb., V, 29, 9), но не оказали помощи в противостоянии с эфорами.

Примечателен и тот факт, что за последние несколько десятилетий в Спарте по сравнению с прежними временами усилились монархические настроения. Прерогативы царской власти еще в правление Агиса IV были расширены; причем этот процесс сопровождался прямым нарушением полисной конституции. В борьбе с политическими противниками часто использовались тиранические приемы: изгнание царей, физическая расправа с ними, опора правителя на наемников29. Вероятно, ликвидация института царской власти после разгрома при Селассии преследовала вполне определенную цель: управление переходило вновь в руки эфората, что порождало элемент нестабильности в государстве. Однако расчет руководителей Эллинской лиги на отстранение таким способом Спарты от активного участия во внешнеполитических делах не оправдался. В обстановке внутренней смуты накануне Союзнической войны эфорат был вынужден назначить нового царя. Опыт недавних лет и опора Ликурга на наемников (Polyb., IV, 36) таили в себе угрозу узурпации власти. Поэтому изгнание второго царя не могло быть оценено иначе, как дальнейший шаг в этом направлении.

Довольно странно в изложении Полибия выглядит и оправдание Ликурга. Потребовалось около года, чтобы установить лживость доноса. Закономерен вопрос, а проводилось ли по делу какое-либо следствие? Скорее всего, нет. Ввиду отсутствия подозреваемого разбор дела должен был быть приостановлен либо ему могли заочно вынести приговор. Тем не менее через год Ликург был оправдан. Но Полибий не приводит никаких подробностей о том, как это произошло. Как была установлена истина? Путем признания доносчика? Весьма сомнительно, если его словам верили так долго. Возможно ответ кроется в смене эфоров. На следующий год должны были быть выбраны другие люди, среди которых могли быть сторонники Ликурга.

Кроме того, изгнание Агесиполида, видимо, было не главным источником недовольства. Основную причину народного гнева следует искать в неудачах на поле битвы. Действительно, все первые успехи начала войны были перечеркнуты безрезультатными походами 218 г. В начале лета Ликург вторгся в Мессению, но его операция оказалась неудачной — никаких приобретений сделано не было. Затем он захватил Тегею, однако акрополь взять не смог и вернулся в Спарту фактически ни с чем (Polyb., V, 17,1). Едва его войска оставили Тегею, как туда прибыл Филипп (Polyb., V, 18). Как только к македонскому правителю подоспело ахейское ополчение, Филипп незамедлительно вторгся в Лаконику. По свидетельству Полибия, спартанские земли были опустошены (V, 19). На помощь Филиппу шли мессенские воины, однако они были разбиты Ликургом (Polyb., V, 20). Тем не менее эта маленькая победа не дала Ликургу никаких преимуществ. На поле битвы под стенами Спарты сражение между македонским и спартанским войском закончилось победой Филиппа (Polyb., V, 23). Путь на Спарту был открыт, однако царь предпочел вернуться в Коринф, поскольку перед ним стояли иные цели. Столь быстрая и полная победа македонян унизила возродившееся было чувство национальной гордости спартанцев. Естественно, что во всех неудачах они винили прежде всего Ликурга. На фоне столь явных провалов изгнание царем соправителя позволяло обвинить Ликурга в желании изменить государственный строй.

Примечательно, что за следующий год — год без Ликурга — Спарта не вела активных боевых действий. Полибий не приводит никаких данных на этот счет. Складывается впечатление. будто спартанцы понесли столь ощутимый урон, что долго не могли придти в себя после поражения. Но, вероятно, не меньшую роль сыграло и то, что Ликургу просто не нашлось достойной замены. Конечно, во внутренних делах эфоры были вполне компетентны и управляли сами, но другого командующего в их распоряжении не было. Возобновление походов началось после возвращения в страну царя. К сожалению, действия его вновь были неудачными. Совместный план нападения на Мессению в 217 г. был выработан со стратегом этолийцев в Элиде Пиррием. Однако войска союзников не смогли соединиться друг с другом, были отбиты и вернулись ни с чем (Polyb., V, 91, 3; 92, 2—6).

Этолийцы в отношении Спарты все годы войны вели себя пассивно. Нет ни одного свидетельства этолийской помощи Ликургу, за исключением предоставления ему убежища. В боевых операциях спартанцы полагались лишь на собственные силы. Планы совместных действий, видимо, вырабатывались этолийскими стратегами без учета конкретной обстановки и различий в тактике ведения военных действий, как это было в последней операции. Позиция этолийцев показывает, что даже союзники не воспринимали Спарту в качестве реальной силы. Возможно, этолийским стратегам было вполне достаточно тех трудностей, которые спартанцы создавали врагу в Пелопоннесе. Действительно, Ликург, хоть и не нанес существенного урона противнику, постоянно отвлекал ахейцев и македонян от основного театра боевых действий.

Таким образом, возвращение Ликурга в Спарту можно рассматривать с двух позиций. Во-первых, в Спарте за прошедший без царя год изменилось настроение граждан, прошли выборы новых должностных лиц. Во-вторых, возвращение Ликурга было во многом обусловлено военной необходимостью. Этолия в 218 г. тоже подверглась вторжению македонской армии (Polyb., V, 5—14). Вступая в новую кампанию, призванную стать реваншем за разорение их земель, этолийцы должны были спланировать участие в ней спартанцев. Поэтому оправдание царя могло бьггь организовано и под давлением союзника.

Таким образом, фактическое участие спартанцев в войне было довольно скромным. Тем более, что в конце войны стратег Арат Старший нашел выход, как обезопасить себя от спартанских атак. Он разработал план действий союзников в Пелопоннесе, разделив свои силы на три части и не позволяя силам противника объединяться. Западную часть полуострова должны были защищать эпилекты и наемники Ахейского союза; за восточной наблюдал македонский представитель в Пелопоннесе Таврион, а Лаконику должны были блокировать мессенские войска и отряд Тавриона (Polyb., V, 92, 7—10). Кроме того, война вскоре (летом 217 г.) была завершена миром в Навпакте.

Несмотря на неудачи последнего периода войны Ликург сумел сохранить власть в своих руках30. Вероятно, немалое значение имело то, что итоги войны не коснулись собственно спартанских земель — территориальных потерь Спарта не понесла. В международном же плане ее позиции были ослаблены, поскольку соседняя Мессения вошла в сферу влияния Ахейского союза. В Пелопоннесе по-прежнему базировался Таврион31. Так что какие-либо действия спартанцев, расцененные лидерами Эллинской лиги как враждебные, могли довольно быстро вызвать ответную реакцию.

Примечания:

[1] Cary М. A history of the Greek World… P. 163; Hammond N. G., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 362; Oliva P. Sparta and her Social Problems. P. 266. Разные точки зрения по вопросу отмены или сохранения всех реформ Клеомена см.: Shimron В. The Spartan Polity after the Defeat of Cleomenes III // The Classical Quarterly. Vol. 14. № 2.1964. P. 232-239.
[2] Ранович А. Б. Эллинизм и его историческая роль. С. 250; Самохина Г. С. Панэллинская идея в политике Македонии конца III в. до н. э. // Социальная структура и политическая организация античного общества. Л., 1982. С. 109; Хабихт X. Афины. История города в эллинистическую эпоху / Пер. с нем. Ю. Г. Виноградова. М., 1999. С. 186; Beloch K. J. Griechische Geschichte. 2 Aufl. Bd. 4. 1 Abt. Berlin—Leipzig, 1925. S. 718, Anm. 1; Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 762; Fine J. The Background of the Social War… P. 152; Larsen J. A. O. Greek Federal States… P. 325; Will E. Histoire politique du monde hell?nistique. T. 1. Nancy, 1966. P. 361; Heuss A. Stadt und Herrscher des Hellenismus in ihren staats — und v?lkerrechtlichen Beziehungen. Leipzig, 1937. S. 30; Oliva P. Sparta and her Social Problems. P. 264; Forrest W. C. A history of Sparta 950—192 В. C. L., 1980. P. 148; Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 457; Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues. P. 472; Hammond N. G., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 362; Emngton R. M. A history of Macedonia. Berkeley—Los Angeles—Oxford, 1990. P. 183.
[3] Shimron В. Late Sparta… P. 68; Shimron В. The Spartan Polity after the Defeat… P. 237—238.
[4] Bengtson H. Die Inschriften von Labranda und die Politik des Antigonos Doson. M?nchen, 1971. S. 49.
[5] Hammond N. G., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 372, n. 1.
[6] Жигунин В. Д. Международные отношения эллинистических государств… С. 159.
[7] Самохина Г. С. Панэллинская идея в политике Македонии… С. 117.
[8] По версии Плутарха, мысль воздержаться от наказания спартанцев внушил царю Арат (Plut. Arat., 48,5). Однако Н. Хэммонд полагает, что это решение принадлежало самому Филиппу; Арат же едва ли был в то время с ним, поскольку должен был заниматься сбором войск Ахейского союза (Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 373, n. 1). Думается также, что в начале своего правления македонский царь стремился к сотрудничеству с греками и сохранению Общего Мира (Polyb., IV, 16,2-3).
[9] Новые спартиаты должны были быть фанатично преданы государственному деятелю, повысившему их статус: Ласи Р. М. Применимость понятия революции к реформам Агида, Клеомена и Набида в Спарте // ВДИ. 2002. № 4. С. 83 сл.
[10] Shimron В. Late Sparta… P. 70 f.
[11] Полибий. Всеобщая история. Т. 1. СПб., 1994. С. 406. Примечание к IV, 34, 5.
[12] В Мессении в конце 220 г. — вероятно, с ахейской помощью — был организован переворот. Скудные сведения о нем излагает Полибий. События могли развиваться следующим образом. Осенью 220 г. мессенские власти сообщили союзникам о своем решении не браться за оружие. Далее Полибий упоминает, что благодаря приверженности миру мессенские должностные лица «повергли родину в величайшие несчастья» (IV, 32, 2). О перевороте в Мессении см.: Polyb., VII, 10,1; Roebuck С. A. A history of Messenia from 369 to 146 В. C. Chicago, 1941. P. 81 ff.; Mendels D. Messene 215 В. C. An enigmatic revolution // Historia. Bd. 29. 1980. P. 247 ff.; Сивкина H. Ю. Государственный переворот в Мессении в 220 г. до н. э. // Античный мир. Белгород, 1999. С. 26-37.
[13] Shimron В. Late Sparta… P.70.
[14] Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 484. С ним согласен: Tomlinson R. H. Argos and the Argolid: from the end of the Bronge Age to the Roman occupation. Ithaca—N. Y., 1972. P. 162.
[15] Ferrabino A. Arato di Sicyone e l’idea federale. Firenze, 1921. P. 152 f.
[16] Полибий сообщает, что Аргос вошел в Ахейскую федерацию после смерти македонского царя Деметрия, когда многие тираны добровольно сложили с себя власть и присоединили к союзу свои города (Polyb., II, 44). В годы Клеоменовой войны Аргос был в числе многих других городов, которые перешли на сторону спартанского царя Клеомена (Polyb., II, 52, 2), но в результате восстания Аристотеля и ахейской поддержки город «раскаялся» и вернулся в союз (Polyb., II, 53, 6). Вероятно, вполне справедливо мнение, что Клеомен не оправдал надежды народных масс на социально-экономические преобразования, поэтому Аргос легко был возвращен в Ахейскую федерацию (Tomlinson R. A. Argos and the Argolid: from the end of the Bronge Age… P. 160; Mendels D. Polybius, Philip V and the socio-economic questions… P. 169). Хотя сведений о вступлении Аргоса или участии его в делах Эллинской лиги нет, тем не менее в годы Союзнической войны ахейский стратег защищал аргивские земли от спартиатов (Polyb., V, 92, 8), что подтверждает союзный статус этой территории.
[17] Сизов С. К. Ахейский союз. С. 98.
[18] Эту версию поддерживает А. И. Павловская (Греция и Македония в эпоху эллинизма // История Европы. Т. 1. М., 1988. С. 427).
[19] Shimron В. Late Sparta… P. 75—76.
[20] Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 534.
[21] Cary М. A history of the Greek World… P. 163; Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 362.
[22] Shimron B. Late Sparta… P. 77.
[23] Предположение Феррабино о промакедонской ориентации Хилона (Ferrabino A. Il problerna dell’unita nazionale nella Grecia antica I: Arato di Sicione e I’idea federale. Firenze, 1921. P. 179 ff.) вызывает сомнения. Уже Ф. Уолбэнк отрицал роль македонян в этом событии. Тот факт, что Хилон бежал в Ахайю, а не к Филиппу говорит, по его мнению, что не македонский царь был инициатором переворота (Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 534).
[24] Известно, что царь Филипп пришел в Пелопоннес, имея лишь 3 000 меднощитников, 2 000 пельтастов, 300 критян и 300 всадников (Polyb., IV, 67, 6). Вспомогательные силы царь потребовал у союзника — Ахейской федерации. Соединение с ополчением произошло у Кафий (Polyb., IV, 70, 2). Полибий утверждает, что общее число армии Филиппа после объединения возросло до 10 000 человек (Polyb., IV, 70, 1).
[25] Mendels D. Polybius, Philip V and the socio-economic questions… P. 156—157.
[26] Напомню, основными условиями договора об Общем Мире являются следующие: 1) запрещение междоусобных конфликтов; 2) автономия греческих государств; 3) гарантия помощи в случае нарушения мира; и 4) борьба с пиратством. Привлекая свидетельства Полибия, можно утверждать, что все перечисленные условия были включены в договор 224 г. (Polyb., IV, 3, 8; 15,2; 16, 5; 24, 5).
[27] Македонские гарнизоны, по традиции, находились в стратегически важных пунктах Греции — в Коринфе (Polyb., II, 52, 4; 54,1; IV, 6, 5; XVIII, 11, 5; 45, 5; Liv., 32, 16,18), в Халкиде на Эвбее (Polyb., XVIII, 11, 5; 45, 5), в Деметриаде (Polyb., XVIII, 11, 5; 45, 5); возможно, в Орее и в Эретрии (Polyb., XVIII, 45, 5; Liv., 16,12), а также в Орхомене (Polyb., IV, 6, 6; Plut. Arat., 45). Эти три города были так называемыми «цепями Эллады» в силу своей значимости для македонского царя. Примечательно то, что македонский царь теперь владел целыми городами. Не только Акрокоринф, но и сам Коринф, контролировался со времен Антигона Досона, а Орхоменом царь вообще владел, по словам Полибия, «как своей собственностью» (IV, 6, 5).
[28] Карьера Арата началась с изгнания из его родного города Сикиона тирана, затем последовал переворот в Коринфе. Последнее подобное мероприятие прошло в Мессении, о чем будет сказано ниже. Подробнее см., напр.: Plut. Arat., 5—9; 18—23.
[29] Перова В. И. Спарта во второй половине III в. до н. э.: полис или монархия // Политическая история и историография (от античности до современности). Петрозаводск, 1996. С. 33.
[30] Когда именно умер Ликург неизвестно. Вероятно, до 212 г., так как в год начала 1 Македонской войны царем был его сын Пелопс, хотя реально правил Маханид — видимо, в качестве регента (Liv., 34, 32, 1—2). См. также: Shimron В. Late Sparta… P. 77; Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 2. Oxford, 1967. P. 255.
[31] Где именно в Пелопоннесе находилась ставка Тавриона неизвестно. Источники об этом не упоминают. Однако, по нашему мнению, он мог базироваться в Орхомене, в Аркадии. Город был взят приступом македонскими войсками в Клеоменову войну и не возвращен ахейцам. Полибий даже говорит (IV, 6, 5—6), что царь владел им как собственностью. Историк отмечает и удобное положение крепости: «мне кажется, ему хотелось не только владеть проходом в Пелопоннесе, но и господствовать над внутренними частями его при помощи поставленного в Орхомене гарнизона и собранных там сил». Из сказанного явствует, что помимо гарнизона там располагались какие-то другие македонские отряды. О каких еще подразделениях идет речь, если не о солдатах Тавриона?

Источник:

Сивкина Н. Ю. Последний конфликт в независимой Греции. Союзническая война 220-217 гг. до н.э. «Гуманитарная Академия». Санкт-Петербург, 2007.

 
© 2006 – 2019 Проект «Римская Слава»