Римская Слава - Военное искусство античности
Новости    Форум    Ссылки    Партнеры    Источники    О правах    О проекте  
 

Военный сезон 218 г. до н.э. (Сивкина Н. Ю.)

Весной 218 г. военные действия возобновились. Однако этолийский блок, не оправившись от зимних неудач, заметно уступал позиции по всем фронтам. Немалую роль в этом сыграл и тот факт, что в начале сезона союзник Этолии в Пелопоннесе — Спарта — был вынужден воздержаться от участия в совместных действиях. Там в самый разгар зимы была организована попытка государственного переворота, закончившаяся провалом нового режима. В литературе это событие принято называть путчем Хилона. Спартанский царь Ликург был вынужден бежать и скрываться. Вернулся он, вероятно, летом; лишь после этого были организованы совместные с этолийцами операции.

Элида в конце зимы или начале весны подверглась нападению македонских войск. Хотя результаты вторжения были скромные — разорение полей и возвращение Диме крепости Тейхос, тем не менее идеологические последствия были существенными. Эллинская лига возобновляла войну, намереваясь расширить и закрепить достигнутые ранее успехи, тогда как для ее врага год начинался с попытки остановить продвижение противника. Более того, македонский царь попытался склонить Элиду к отпадению от союза с Этолией.

Полибий сообщает, что стратег элейцев Амфидам, попав в плен, предложил себя в качестве посредника при переговорах о заключении союза Элиды с Филиппом. Хотя царь предлагал выгодные условия — возвращение пленных без выкупа, обещание не вводить гарнизон и не устанавливать дань, сохранение их государственного устройства — элеицы решительно отвергли все предложения. Амфидам, узнав о намерении схватить его и отправить в Этолию, был вынужден бежать к Филиппу (Polyb., IV, 84, 2—6; 86, 3—4). Таким образом, дружба элидян с Этолией выдержала серьезное испытание. Вероятно, немалым фактором, повлиявшим на их решение о сохранении верности союзникам, было наличие этолийского отряда в Элиде. Для Эллинской лиги этот провал был досадным обстоятельством, поскольку, если бы в начале сезона удалось вбить клин в отношения между противниками, конец кампании вполне мог стать завершением Союзнической войны в целом. Вероятно, по замыслу царя, этот год должен был стать переломным в ходе войны. Однако военные успехи Эллинской лиги были омрачены разногласиями как между лидерами союза, так и между македонским царем и его окружением. Таким образом, внутренние противоречия не позволили союзникам воспользоваться удачно складывавшимися обстоятельствами и победоносно завершить войну в этот сезон.

Весной 218 г. в Ахейском союзе прошли выборы стратега. Вместо Арата Младшего был назначен Эперат. Причем источники единодушно говорят, что Филипп под влиянием своего окружения поддержал его кандидатуру (Plut. Arat., 48; Polyb., IV, 82, б-8). Ф. Уолбэнк доказывает1, что Апеллесу2 удалось объединить две оппозиционные Арату группы3.

Одна из них стояла за социально-экономические преобразования в Ахейской лиге, свидетельством чего, по мнению Ф. Уолбэнка, «является размещение штаба Апеллеса в Аргосе»4. Следует вспомнить, что в Клеоменову войну Аргос добровольно сдался спартанскому царю в надежде на социальные преобразования. Другая объединяла западные города федерации, настроенные враждебно по отношению к Арату из-за его пассивного руководства в начале войны. Эперат из Фары был представителем именно этих полисов. Не следует забывать и то, что в свете беспрецедентной неэффективности действий своего сына Арат фактически признал уменьшение своего престижа в федерации. Зная собственные слабые способности в военном деле, он не стал выставлять свою кандидатуру на выборах. Такой шаг давал ему серьезное преимущество: последствия просчетов Арата Младшего ложились на другого стратега, с зародившимся недовольством центральной властью должен был бороться новый лидер. С таким грузом проблем мог справиться действительно талантливый руководитель, поэтому через некоторое время взоры и надежды ахейцев вновь обратились бы на Арата, что неминуемо возвращало ему прежний статус.

Однако, по мнению Д. Мендельс5, для царя Филиппа важнее были политические, а не социальные мотивы выборов. Вполне вероятно, царь опасался, что к власти вновь придет Арат Старший, представлявший, по мнению ближайшего окружения Филиппа, угрозу македонским интересам в Греции. Даже слабые полководческие способности Арата и передача общего командования царю не позволили бы последнему действовать по своему усмотрению. Ему пришлось бы учитывать пожелания и требования союзников, за которыми стояла фигура этого политика. Поддерживая оппозиционного лидера, царь освобождался от груза опеки Арата и имел возможность усиливать свое влияние на союзников. Еще один аспект мог повлиять на позицию македонского правителя на выборах. Новая кампания, как покажут дальнейшие события, требовала дополнительных финансовых вложений. Македонский царь, конечно, рассчитывал получить их от союзников с большей легкостью, если у власти не будет стоять ставленник Арата6. С другой стороны, в военном отношении выбор нового стратега нельзя назвать наилучшим разрешением ситуации. Эперат оказался еще более бездарным полководцем, чем Арат. При этом новый стратег совершенно не обладал качествами лидера: он был лишен и политической дальновидности, и дипломатических способностей (Plut. Arat., 48.; Polyb., V, 30, 1; 30, 5-6; 91, 4-5).

Начало кампании македонский царь запланировал перенести на море. Этот шаг можно расценить как поворот в его политике — отныне допустимо говорить о его опоре на флот в западных водах7. Примечательно, что до сих пор Филипп вел разумную политику: как отмечает В. Тарн, он не отрезал Этолийский союз от Адриатики, не заставил Элиду и Спарту войти в Эллинскую лигу. Вероятно, он рассчитывал заключить с Этолией договор в духе Антигона Гоната и Антигона Досона8. В таком случае, необходимо выяснить, чем же была вызвана столь серьезная перемена в его политике? Можно ли говорить, что уже в 218 г. Филипп разглядел угрозу с запада? Действительно ли он поддался влиянию Деметрия Фарского, находившегося при царе всего несколько месяцев (Polyb., IV, 66, 4—5), или этот шаг был результатом иных обстоятельств?

Едва ли следует придавать большое значение версии о пристальном внимании Филиппа к италийским делам, тем более, что он был основательно занят войной в Греции. Еще менее правдоподобным выглядит предположение о влиянии на царя уже в это время авантюриста Деметрия. Филипп в первой же военной кампании показал, что не желает быть марионеткой ни в чьих руках, он стремился даже избавиться от давления Арата, к которому он питал давнее уважение. Конечно, он мог прислушиваться к советам Деметрия. Но, вероятно, вопросы царя касались не Рима, а методов ведения войны пиратами, особенностей судостроения, преимуществ какого-то типа кораблей перед другими и т. п. Поскольку действия Деметрия Фарского мало чем отличались в прежние годы от деяний этолийцев, его знания имели большое значение для македонян, которые после правления Антигона Гоната не совершенствовали свои навыки сражений на море.

До сих пор молодой царь действовал весьма осторожно, когда дело касалось установления македонского влияния в Греции, следуя в этом вопросе принципам Антигона Досона, добившегося своей умеренностью большой популярности. Однако некоторое шаги, предпринятые Филиппом в этой войне, свидетельствуют, что он окреп и как полководец, и как правитель. Под его контролем оказались земли в Пелопоннесе, он оценил преимущества мобильной переброски сил. Определенно, он должен был придти к мысли, что флот — не обязательно в западных водах, а флот вообще — необходим для успешного ведения и мирных, и военных дел. Вероятно, стоит прислушаться к мнению Ф. Уолбэнка, что «морская программа Филиппа могла зародиться в ходе кампании 219 г. Царь был поражен потенциальными возможностями Эниад, которые он укрепил»9. Эта кампания открыла западный путь в Пелопоннес через Амбракию и Акарнанию, нужны были лишь удобная база и флот. В ходе боевых действий Филипп получил Эниады, так что первая задача была решена; дело было за второй. Можно также добавить, что подобный путь стал бы удачной альтернативой традиционной дороге через Фермопилы, которая в самый неподходящий момент, как это было с войсками Антигона Досона, легко блокировалась врагами македонян.

Тот факт, что корабли оказались в Адриатике, вовсе не говорит об иллирийских и тем более италийских планах царя10, хотя появление нового флота не осталось незамеченным римлянами. Целью македонского царя в этом сезоне был разгром Этолии и пресечение действий этолийских пиратов, рейды которых вызвали эту войны. Только военный флот мог гарантировать свободу мореплавания в регионе и создавать угрозу коммуникациям врага в Элиде и Этолии. С флотом Филипп мог высадиться на территории любого члена вражеской коалиции и разбить противника поодиночке. Поэтому, как гегемон лиги, в задачу которого входило обеспечение безопасности союзников, Филипп и начал осваивать морское пространство. Правда новых кораблей, видимо, построено не было. Царь собрал старые македонские суда и флот союзников. Полибий говорит о его обращении к мессенцам, эпиротам, акарнанцам и Скердилаиду. Последний, в частности, предоставил 15 судов (Polyb., V, 3, 3; 4, 3).

Обучив войско, Филипп, согласно Полибию, избрал целью Кефаллению (Polyb., V, 3, 3—10). Выбор направления удара был неслучаен. Историк вполне обоснованно приводит мотивы такого выбора. Кефалления была опорой это-лийцев, на кефалленских кораблях они переправлялись в Пелопоннес. Кроме того, остров имел стратегическое положение, так как «лежал напротив Коринфского залива и господствовал… над Элидой, Этолией, Акарнанией и Эпиром» (V, 3, 7—10). Н. Хэммонд считает11, что целью Филиппа был раскол врагов. Допустимо предположение, что царь планировал создать на острове еще один опорный пункт, который вместе с Коринфом, Деметриадой и Халкидой стал бы «цепями Эллады», как впоследствии их называли (Polyb., XVIII, 11, 4—14). Ведь до сих пор западное побережье не было охвачено этими «оковами».

Осматривая остров, царь не сразу выбрал место для атаки. Он планировал высадиться под Проннами, которые располагались на юго-востоке острова. Кажется, первоначальное место высадки также подтверждает мысль о стремлении Филиппа владеть крепостью и о его желании контролировать западное греческое побережье. Однако местность не благоприятствовала штурму, поэтому Филипп разбил лагерь у г. Палы на западном берегу острова, начав его осаду (Polyb., V, 3, 3—10). Характерно, что царь предлагал осажденным сдаться, продемонстрировав им всю доставленную на остров боевую технику. Осаду он вел по всем правилам. Сюда привезли катапульты и камнеметы, солдаты рыли подкопы, вызвавшие впоследствии обрушение стены. Мирный исход осады был бы наиболее благоприятен для македонского лидера, прежде всего в плане моральном, а также в политическом. В глазах врагов Филипп устрашающе быстро превратился бы из неопытного царя в победоносного полководца. А сделав Палы своей базой, он угрожал бы самой Этолии.

Однако македонян ждала неудача: город взять не удалось, несмотря на три атаки. Этот факт сам по себе весьма удивителен: македонские воины захватывали и более мощные города. К тому же часть городской стены обрушилась, образовав проход. Полибий (V, 3,10—13) в качестве основной причины этого казуса называет саботаж македонского полководца Леонтия, входившего в число недовольных поступками царя лиц. Он, якобы, удерживал солдат от занятия города, подкупил командиров отдельных подразделений, а сам в атаках выказывал несвойственную ему робость, чем подавал негативный пример воинам. Неся значительные потери, Филипп был вынужден приостановить осаду.

Объяснение Полибия выглядит сомнительно. Леонтий был командиром пельтастов, отборного отряда, и такое поведение для элитного подразделения было несвойственно, если учесть, как оно сражалось в других кампаниях12. Например, еще в первый год войны, когда этолийцы препятствовали переправе македонской армии через реку, пельтасты показали превосходную дисциплину и выучку. Царь приказал им первыми идти в реку и выходить из нее всем вместе — по отрядам, с сомкнутыми щитами. Первый же переправившийся отряд был атакован этолийской конницей, но македоняне остались на месте с плотно сдвинутыми щитами. Когда же переправился второй и третий отряд, конница врага, понеся потери, отступила (Polyb., IV, 64, 6—8). Данный эпизод показателен тем, что, хотя психологический перевес в столкновении всегда на стороне всадников, эта пехота мужественно выстояла против них, обеспечив переправу всего войска.

Вероятно, причина отступления македонян была иной. Пала была крупным городом. Павсаний говорит, что жители его составляли четвертую часть населения Кефаллении (Paus., VI, 15, 7). Этим объясняется большое количество осадных машин, использованных Филиппом. Косвенным подтверждением размеров Палы является тот общий для всех мероприятий Филиппа факт, что он в каждой кампании стремился нанести удар по наиболее значимому центру. Поэтому едва ли можно согласиться с Полибием, который представил выбор места осады на острове как случайный. Видимо, сопротивление жителей было довольно сильным.

Следует учесть и еще одно обстоятельство, которое должно было сказаться на результатах осады. Пока царь находился на острове13 единственной операцией этолийского блока было одновременное нападение спартанцев на Мессению и Доримаха с «половиной этолийцев» на Фессалию (Polyb., V, 5,1). Считается, что оба вторжения имели целью отвлечение Филиппа от Палы на Кефаллении.

Во время осады к царю на остров прибыли ахейские и мессенские послы. В ставке Филиппа прошел военный совет, решавший вопрос о дальнейших шагах союзников (Polyb., V, 5, 2—10; Plut. Arat., 48, 5). Мнения на нем разделились. Послы акарнанцев при поддержке Арата настаивали на старом плане — вторжении македонского царя в Этолию. В то время как мессенцы, на стороне которых выступал Леонтий, предлагали переправить войска с попутным ветром в Мессению. Полибий видит здесь злой умысел Леонтия, говоря, что ветер удержал бы македонян в Мессении надолго. Однако следует обратить внимание на тот факт, что речь идет о весельных судах (Polyb., V, 5, 5—8), для которых ветер не играл существенной роли. Выслушав всех, Филипп решил готовиться к нападению на Этолию, а мессенцам должен был помочь Эперат с ахейским войском (Polyb., V, 5, 10—11). Затем последовала переправа македонских сил в Лимнею.

Что касается этолийского фронта, то, забегая вперед, следует отметить, что совместная операция Ликурга и Доримаха серьезных результатов не принесла. Если не считать разорение земель противника, никаких приобретений сделано не было. Полибий вообще говорит, что Ликург вернулся из Мессении ни с чем (Polyb., V, 17,1). Остается не вполне ясным, помог ли мессенцам Эперат или они справились собственными силами14. Безуспешной оказалась и атака спартанцев на Тегею. Ликург занял город, но акрополь взять не удалось, поэтому ему пришлось увести солдат домой (Polyb., V, 17). Сохранилась надпись из Тегеи, воздающая почести двум храбрым мужам, датируемая 218 г. (Syll3, 533), которую, вероятно, следут отнести именно к этому спартанскому нападению на город. Пока спартанский царь безуспешно сражался в Пелопоннесе, Доримах, вероятно, рассчитывал хорошо поживиться на грабежах Фессалии, но там его встретили Хрисогон и Петрея — видимо, македонские командиры гарнизонов. Не решившись на открытое столкновение, Доримах остался в горных районах и покинул их только при известии о событиях в Ферме. Поспешив на родину, он не застал Филиппа в Этолии (Polyb., V, 17, 5—7).

В описании этой кампании можно обратить внимание на несколько фактов. Во-первых, осада Палы существенно затянулась, поскольку Ликург и Доримах успели за этот период атаковать свои цели, вызвать своими шагами отправку посольств к Филиппу, а послы успели прибыть к царю. Во-вторых, Полибий в очередной раз пытается представить читателю версию несостоятельности Филиппа. Царь в его описании опять поддается внушению Арата. Совершенно ничего не сказано о македонской точке зрения, о планах самого царя. Ахейский историк подчеркивает лишь мудрость Арата: как уже неоднократно отмечалось, всю тяжесть военных действий ахейский стратег стремился возложить на македонские силы.

Таким образом, наш источник позволяет выдвинуть две версии развития событий. Можно предположить, что план Филиппа, заключавшийся в быстром завоевании острова, рухнул. Фактически царь осознал, что сделал неверный ход. Он планировал закрепиться на острове, и, таким образом, контролировать побережье. Теперь же для него стало очевидно, что остается единственный шаг достойно выйти из сложившейся ситуации — нанести удар по основному противнику, не дать ему возможности считать уход македонского войска с острова своей победой. Никакой другой поступок — ни помощь Мессении, ни погоня за Доримахом, ни дальнейшая трата времени под Палами — не смог бы закрепить за ним статус победителя.

Вторая версия, которой мы отдаем предпочтение, позволяет говорить о Филиппе как о выдающемся полководце. Всю операцию на острове можно в этом случае рассматривать как отвлекающий маневр. Первоначальной и основной целью македонского правителя была Этолия, все остальные действия царя на Кефаллении подчинялись глобальному замыслу. В пользу этого предположения говорит тот факт, что царь так и не построил ни одного корабля; он призвал суда союзников. Он развернул грандиозную осаду, и в случае успеха получил бы морскую базу, контролирующую воды противника. Но вариант неудачи также сулил выигрыш, поскольку столь активные действия не могли не вызвать ответного похода этолийцев. Неудивительно, что в Фессалии, вопреки обычному раскладу, Доримах натолкнулся на отпор, организованный македонскими командирами. Скорее всего, они ждали прихода этолийцев. Поэтому, на наш взгляд, есть серьезные основания утверждать, что Филипп своими активными морскими мероприятиями намеренно спровоцировал уход основных сил врага из Этолии, чтобы организовать вторжение в нее своей армии. Именно это обстоятельство заставило его быстро свернуть кампанию на острове и начать переброску военных сил.

Таким образом, основным событием данного военного сезона следует считать поход Филиппа на Этолию (см. рис. 6). Планы установления контроля над западным побережьем ему пришлось временно оставить. Собрав войска в Лимнее, куда прибыло ополчение акарнацев, царь выступил к берегу Ахелоя между Канопой и Стратом. Его план был прост: он намеревался без отдыха идти к Ферму15, чтобы застать этолийцев врасплох (Polyb., V, 6, 6). Причем его войско шло налегке (??????? — Polyb., V, 5,15). По дороге македоняне разоряли этолийские поля. Слева от его пути остались Страт, Агриний, Фестии, справа — Конопа, Лисимахия, Трихоний, Фитей (Polyb., V, 7, 6—7). Он прошел вдоль южного побережья Трихонского озера16, где места были довольно труднопроходимые (Polyb., V, 7, 8—12). Занял покинутую этолийцами Метапу, поднялся к Ферму и стал здесь лагерем. Отсюда Филипп посылал воинов разорять окрестные селения и грабить дома в самом Ферме. Полибий пишет (Polyb., V, 8, 8—9), что македонские воины получили огромную добычу — имущество, оружие и т. п. То, что солдаты не могли унести с собой, они предавали огню (Polyb., V, 9, 2—3). Были организованы поджоги храмовых строений, портиков, разбиты статуи (не изображавшие богов и не посвященные им).

Обратный путь был сложнее: пришлось идти с арьергардными боями. Маршрут Филиппа пролегал через Ферм, Памфий, Мегапу, Акры, Конопу и Страт (Polyb., V, 13, 1—2). В теснинах этолийцы, насчитывавшие 3 000 человек под командованием трихонийца Александра, напали на замыкающие ряды македонян. Филиппу пришлось организовать засаду, чтобы неожиданным контрударом обратить их в бегство (Polyb., V, 13, 3—6). Памфий был сожжен, Метапа разрушена. В Страте македонян ждал другой отряд противника в количестве 3 000 пехоты, 400 всадников и около 500 критян (Polyb., V, 14,1). Двинувшись мимо города к Лимнее, Филипп отбил атаку этолийцев и, хотя и с потерями, дошел до берега (Polyb., V, 14, 3—7). На этом поход успешно был завершен.

Однако до окончания военной кампании было еще далеко. Теперь Филипп намеревался нанести решающий удар по одному из союзников Этолии в Пелопоннесе — Спарте. Он объявил сбор войска в Тегее (Polyb., V, 17, 8—9) и, набрав его, неожиданно вторгся в Лаконику. Согласно Полибию, эффект от его появления был ошеломляющим (Polyb., V, 18). Прошла всего неделя, как царь покинул Этолию, а македонская армия уже вторглась в Пелопоннес. Филипп опустошил земли Спарты, как говорит историк (Polyb., V, 19), «исходив ее всю». Спартанцы не оказали сколько-нибудь серьезного сопротивления17. Маршрут царя Полибий излагает так: от Амикл он двигался на юг, до так называемой стоянки Пирра, затем подошел к Карнии, потом безуспешно пытался взять Асину, спустился к Тенару, оттуда повернул на север, прошел мимо Гифия, где располагались верфи и имелась гавань, остановился в Гелии, оттуда вновь прибыл в Амиклы. Ему было отправлено подкрепление из Мессении, однако оно было разбито Ликургом (Polyb., V, 20). Битва между спартанцами и македонянами произошла в долине перед Спартой, принеся быструю победу Филиппу (Polyb., V, 23). Казалось, следовало ожидать повторения сценария с Фермом, но царь не последовал ему. Он вернулся в Коринф.

В историографии нет однозначной оценки действий Филиппа в этот военный год. По мнению В. Тарна, например, разорение Ферма в условиях, «когда он одним глазом смотрел на Италию, а другим — на заключение мира, было ошибкой, которая сделала примирение сторон невозможным»18. В противоположность ему Ф. Уолбэнк считает вторжение в Этолию эффективной кампанией, свидетельствующей о росте полководческих способностей царя19. Н. Хэммонд вообще называет этот поход «очевидным мероприятием»20.

Не стоит игнорировать ни одну из указанных точек зрения. Как было сказано выше, для вторжения македонских сил в Этолию сложились весьма благоприятные условия. Военные способности Филиппа в этот сезон проявились столь же ярко, как и зимой 219/8 г. Он продумал стратегию этой кампании, его действия нельзя назвать спонтанными. Вероятно, не следует доверять и словам Полибия о дурных советах и влиянии окружения на царя.

Следует учитывать тот факт, что личное присутствие командующего на поле битвы в античное время было очень важно: он не только определял стратегию и тактику столкновения, но и лично вел армию в бой, хотя при этом мог потерять контроль над ходом битвы. Как пишет П. Левек, Полибий выделяет два типа полководца: «один — рассудительный стратег, герой, умеющий совместить ясновидение и отвагу, к ним автор относит Филопемена, Ганнибала, Эмилия Павла; второй — импульсивный полководец, который сам становится причиной своего поражения, отрицая логический подход»21. К последнему типу он причислил Филиппа V и его сына Персея. Однако, историк явно сгустил краски и был несправедлив к македонским правителям, во всяком случае к Филиппу, чей военный талант проявился уже в его первой войне.

Македонским войском было нелегко управлять, его преданность определялась лидерскими способностями полководца. Неудивительно, что Антигониды превзошли все другие династии по личному участию в боевых действиях. В отличие от государств Селевкидов и Птолемеев, македонская монархия не стала деспотией — царь не мог делать все, что ему заблагорассудится22. Более того, существует мнение, что к рассматриваемому времени македонская монархия испытала влияние федеративных идей, что нашло выражение в образовании «союза македонян» — объединения, напоминающего греческий ??????. Такой термин уже встречается в некоторых источниках, относящихся к более ранним временам: то ко???? ??? ????????? ??????- (Diod., XVIII, 4, 3); ?? ????? ??? ????????? (Arr., 7, 9, 5). На такое объединение намекает и надпись на статуе Филиппа V на Делосе (Syll3, 575). Кроме того, прежде царь был олицетворением Македонии, теперь же в документах македоняне стали упоминаться отдельно от царя. Одна из надписей (Syll3, 518) содержит имя Антигона, союзников и македонян: …???????? ??????[??? ????????] ????????? ??[? Маке ?????] ??? ?? ????????…23 В договоре, заключенном в 215 г. между македонским правителем и Ганнибалом, македоняне также упомянуты отдельно от царя (Polyb., VII, 9, 5 и 7). По мнению В. Тарна, никаких прав и привилегий население не получило; тем не менее, этот шаг подразумевал «официальное признание ревниво охраняемого «товарищества» с царем, причем под названием, заимствованным из терминологии греческого федерализма»24. Н. Хэммонд упоминает, что к 187 г. относятся монеты — тетроболы и бронзовые тетрадрахмы с легендой «македоняне» вместо имени царя и указывает, в противоположность В. Тарну, что македонское собрание имело собственные финансы25. Вполне вероятно, сохранилась за собранием и судебная функция, хотя в нашем распоряжении нет столь ярких примеров вынесения приговора и приведения его в исполнение, какие мы имеем для периода правления Александра Македонского26. Есть лишь косвенное упоминание у Полибия в связи с заговором знати, раскрытым в конце данного военного сезона. Историк говорит, что в Деметриаде в Фессалии Филипп провел следствие над одним из заподозренных в соучастии в заговоре «в присутствии македонцев» и казнил его (?????? kv to?? ????????? ???????? — Polyb., V, 29, 6).

Армия и знать в македонском государстве иногда вспоминали о своих привилегиях. Последний всплеск подобных «воспоминаний» как раз и пришелся на этот военный сезон. Еще перед своей смертью Антигон Досон назначил в помощь Филиппу пять человек: упомянутого выше Апеллеса, Леонтия — начальника пельтастов, Мегалея — заведующего царской канцелярией, Тавриона — царского уполномоченного в Пелопоннесе, и Александра — начальника дворцовой стражи (Polyb., IV, 87, 8). Все они были опекунами Филиппа, а по достижении царем восемнадцатилетнего возраста (в 220 г.) остались на положении советников27. Но даже среди них сложились две конкурирующие группы, претендующие на формирование македонской политики. Полибий представляет нашему вниманию процесс, который зародился как кампания против Арата, а закончился государственной изменой. Однако его версия выглядит весьма смутно и неоднозначно. Не вдаваясь в детали событий, можно лишь отметить один итог: расправа над «заговорщиками» (Polyb., V, 29) означала, что Филипп не терпел ни малейшего покушения на свой авторитет, тем более в ходе боевых действий. Поэтому все заявления ахейского историка об оказанном на царя в тот или иной момент влиянии Арата или Деметрия Фарского не следует принимать на веру. Филипп уже в первый военный сезон показал, что не станет марионеткой ни в чьих руках.

Что касается его личных качеств на поле боя, то Полибий об этом либо умалчивает, либо говорит общими фразами. Однако из его материала следует, что царь лично принимал участие в битвах, как это было в сражении с Ликургом (Polyb., V, 20); за военную доблесть и отвагу он почитался соратниками на поле боя (Polyb., IV, 77). В связи с его операциями в 218 г. историк отмечает отвагу и ловкость Филиппа в предприятиях, которые были ему не по возрасту; он поверг всех врагов в недоумение и поставил их в беспомощное положение (Polyb., V, 18, 7). Другие свидетельства можно найти у Тита Ливия, который неоднократно восхищался действиями Филиппа на поле боя. К сожалению, они относятся к более позднему времени. Тем не менее, нет оснований не упомянуть о них в настоящей работе.

Однажды (Liv., 27, 32, 4—6) в ходе первой римско-македонской войны царь хотел избежать битвы и увести свои войска, но между этолийцами и иллирийцами, служившими Филиппу, уже завязалось сражение. Видя, как теснят его солдат, он бросился с конницей на римскую когорту. Лошадь, пронзенная копьем, упала, и царь свалился через ее голову — завязалась яростная битва. Мужественно бился он сам; ему, пешему, пришлось отбиваться от всадников. Бой был неравен; наконец он, выхваченный из боя своими воинами, ускакал на другом коне. В другом пассаже (31, 24, 11—14) Ливий сообщает, что «Филипп обратился к воинам с краткой речью: пусть они сражаются, не спуская с него глаз, пусть знают, что там, где царь, там место знаменам, там биться передовому строю. …Затем с кучкой всадников Филипп опередил строй и пробился в самую гущу боя, вселяя ужас в сердца неприятелей и бодрость в сердца своих». В другом месте историк указывает (31, 37, 3), что самый жаркий бой разгорелся там, где находился царь. Говоря о битве с этолийцами и дарданами, автор заявляет (31, 43, 4), что Филипп укротил два племени и поправил свои дела; добился он этого доблестью, а не благодаря удаче. Это лишь некоторые примеры, свидетельствующие о личном участии царя в битвах и о его мужестве, что стало залогом преданности ему македонской армии. Такие качества не появляются неожиданно — они, конечно же, должны были проявиться уже в Союзническую войну. Следует вспомнить, что личный пример, побуждавший воинов к храбрости, был много раз проверен на практике еще Александром Македонским, который первым устремлялся навстречу опасностям и разделял с подчиненными все тяготы и лишения солдатской жизни (ср., например: Plut. Alex., 40; Curt., 3, 6,19; 4,14, 6; 8, 4,10).

Военный сезон 218 г. разительно отличался от кампании 219 г. Складывается впечатление, что в первый военный год Филипп сознательно придерживался осторожной тактики, оценивая возможности и врагов, и союзников. Осознав их слабые и сильные стороны, царь приступил к реализации трех основных задач, которые возникают при ведении любой войны:

1) уничтожить военные силы врага;

2) нанести удар по материальной базе и другим источникам существования вражеской армии;

3) привлечь на свою сторону общественное мнение.

Хотя эти стратегические принципы были разработаны лишь в новое время, вполне обоснованно можно говорить, что полководцы древнего мира также имели о них представление28. В случае с Филиппом V выполнение их шло в обратном порядке. Общественное мнение высказалось за войну. Следовало лишь подкрепить это мнение громкими победами. Первый военный год, проведенный царем вполне успешно, заложил основы для этого; второй сезон должен был стать решающим: если бы царь действовал необдуманно, подчиняясь минутному порыву, полагаясь лишь на удачный момент, его замысел не принес бы ему ни славы, ни авторитета среди союзников.

Второй принцип был успешно реализован в ходе зимней операции в Пелопоннесе против Элиды и в период двух вторжений нынешнего военного года — в Этолию и Спарту. Уничтожение материальных ценностей и подрыв экономики государств, которые и прежде не располагали мощной социально-экономической базой, лишало врагов Эллинской лиги возможности нанимать наемников, подкупать недовольных в тылу противника и организовывать волнения. Эти успехи в немалой степени должны были способствовать скорому завершению войны.

Первая задача — уничтожение военной мощи врага — лучше всего решалась в то время в открытом крупном сражении. Однако политика этолийцев была такова, что они стремились избегать подобных столкновений, их преимущество было в сражении малыми силами. Они совершали небольшие рейды на территорию членов Эллинской лиги, причем враги не могли предугадать цель их следующего удара. Македонский царь находился в невыгодном положении: ему приходилось либо преследовать этолийцев, но это как правило не давало ощутимых результатов, либо, не отвлекаясь от основной акции, игнорировать их действия, что наносило немалый экономический ущерб землям Македонии и ее союзников. Можно констатировать, что данный пункт программы Филиппу в начале войны выполнить не удалось — основная заслуга в уничтожении военной мощи противника принадлежит городам, оказавшим упорное сопротивление этолийцам. Поэтому царь изменил тактику. Вместо преследования врага он предпочел перехватить инициативу в свои руки, поставить противника в то невыгодное положение, которое он сам недавно занимал.

Исходя из указанных выше стратегических принципов, любой командующий всегда задается вопросом: как наилучшим способом использовать свои силы против врага? На этот вопрос есть два ответа: сделать то, чего не может предотвратить противник, и сделать то, чего враг не ожидает. Македонский царь сумел в этой кампании совместить оба решения, что стало залогом его успехов.

Филипп, отказавшись от захвата острова Кефалления, разработал план двойного удара по основным противникам в этой войне — Этолии и Спарте. Причем обе операции имели целью не столько экономическое разорение территорий — в этом не было ничего нового — сколько носили явно демонстрационный характер и были нацелены на подавление морального духа врага. Разгром Ферма — центра Этолийской федерации, т. е. проникновение в «святая святых» союза, показал уязвимость и слабость этолийцев. Особенно остро воспринималось это событие на фоне неудач Доримаха в Фессалии. Вполне уместно полагать, что и вторая атака — на Спарту — преследовала те же цели с одной поправкой: «сердцем» спартиатов были их земельные угодья29. Таким образом, царь в 218 г. перехватывал инициативу в ведении войны. Теперь он наступал, а обороняющиеся находились в состоянии неопределенности. Таким образом, стратегическая цель была избрана; для ее реализации царь продумал и тактические приемы.

Основным таким приемом стал элемент внезапности, который присутствовал в обоих предприятиях этого года. Появления Филиппа не ожидали ни в Этолии, ни тем более в Спарте. Более того, спартанцы вообще полагали, что он еще не покинул этолийские земли и даже предлагали отправить туда Ликурга с войском на помощь союзнику (Polyb., V, 18).

Благодаря полной внезапности царь с небольшими силами справился с поставленной целью там, где в других условиях потребовалась бы огромная армия. Примечательно, что Филипп одинаково решительно атаковал своих противников — как спартанцев, хотя ему пришлось впервые встречаться с ними на поле боя, так и этолийцев, гористая территория которых часто являлась причиной неудач для завоевателей. Избрав наступательную тактику, царь продумал план действий, выбрал место атаки, застал противника врасплох и повысил боевой дух своей армии.

Вторым важным залогом успеха стала мобильность. Филипп имел возможность оценить на практике то, что изучал в теории. Ведь для него существовал наглядный пример для подражания — это жизнь Александра Македонского30. Как известно, стремительность Александра доминировала во всех его передвижениях, обеспечивая ему дополнительное время и преимущества перед врагом. Филипп перед вторжением в Этолию приказал оставить большую часть пожитков и двигаться налегке (Polyb., V, 5, 15). По подсчетам Н. Хэммонда31, в Этолии он прошел примерно 80 км за 28 часов с небольшим перерывом. Также и накануне похода в Лаконику он не стал ожидать опаздывавших союзников и терять драгоценное время. Именно поэтому мессенцы, хотя и собиравшиеся поспешно, как говорит Полибий, не застали македонскую армию в пункте сбора в Тегее и были вынуждены действовать самостоятельно.

Третья особенность тактики царя основывалась на знании топографии и заключалась в правильном выборе маршрута. Тем более трудно представить себе реализацию этой задачи, если принять во внимание отсутствие в то время военных карт в их современном понимании. В Этолии Филипп шел через гористую местность, покрытую лесом, по узким и трудным дорогам. Тяжелых участков пути было два: один — ?? ????? между Метапой и Памфией, второй — ?? ????? от Памфии к Ферму (Polyb., V, 7). Однако Филипп сумел быстро провести свое войско через эти теснины без видимых потерь. Скорее всего, дело не в том, что, как говорит Полибий, македоняне «шли бодро», а в том, что у них имелся надежный проводник. Косвенное указание на это есть в одном пассаже (V, 5,15). В Спарте подобных проблем перед царем не стояло — он двигался почти беспрепятственно, разоряя поля и опустошая окрестности (Polyb., V, 19). Можно отметить, что Филипп прекрасно знал, где следует остановиться дольше обычного, чтобы пополнить запасы. Так в Гелии он находился несколько дней, высылая фуражиров. Направление к мысу Тенар, славившемуся в IV веке как рынок наемников, и продвижение вблизи гавани также нельзя назвать случайным. Акция устрашения в данном случае явно совмещалась с разведкой. Опасной дорога оказалась лишь в самом конце похода, когда Филипп подходил к Спарте. Царю следовало переправиться через реку, причем слева от него был город и готовые к бою спартиаты, а справа на холмах стояло войско Ликурга. Полибий говорит, что спартанцы пошли на хитрость: они запрудили верховья реки, и вода залила пространство между городом и высотами. Оставалась единственная дорога — по горному склону под самыми высотами. Причем пройти там можно было, лишь вытянув войска в длинную, практически беззащитную линию. Царь отказался от мысли подходить к городу таким путем; он предпочел с частью войска вступить в бой с Ликургом, и оказался прав.

Нельзя не подчеркнуть еще одно обстоятельство, непосредственно связанное с маршрутом македонской армии: это продуманное построение на марше и обеспечение прикрытия, т. е. принцип безопасности. Так, в Этолии Филипп оставил гарнизон в Метапе (Polyb., V, 7, 9), который должен был прикрывать ущелье, пока через него шла македонская армия. Авангард (Polyb., V, 7, 11) составляли наемники и иллирийцы, за ними шли собственно македонские войска, замыкали колонну критяне, вероятно, служившие наемниками. Справа, на некотором расстоянии от основных сил, шло прикрытие — фракийцы и легковооруженные солдаты. В Памфии, на втором опасном участке пути, также был оставлен гарнизон (Polyb., V, 8,1). При отступлении из Ферма в авангарде шла тяжелая пехота, прикрывавшая добычу; за ними следовали союзники и наемники (Polyb., V, 13, 1). Чтобы оградить арьергард от нападений противника, царь организовал засаду (Polyb., V, 13, 5—6). В Спарте он не отвлекался от избранной цели, не тратил силы на осаду городов, мимо которых проходил (Polyb., V, 19, 5). Примечательно, что в бой с царем Спарты правитель Македонии вступил не с основным войском (фаланга в это время двигалась от Амикл к городу), а с наемниками, пельтастами и иллирийцами (Polyb., V, 23, 1—3 et 7). При этом перелом в сражении произошел благодаря фланговому удару Филиппа с иллирийцами. После такого разгрома спартанцы не решились на новое сражение со всем македонским войском на следующий день.

Благодаря Полибию, нам известно, что на привалах царские войска обычно располагались лагерем (IV, 73, 4; 75, 4), солдаты умели копать канавы и окопы, исполняли тяжелые работы (V, 2, 6); в случае прибытия на место на кораблях суда подтягивали к берегу и ограждали рвом и окопами (V, 3, 5). Сохранившиеся разделы военного устава Филиппа касаются организации лагеря, паролей, вооружения, раздела добычи и снабжения32. Все приведенные выше данные позволяют говорить о высоком уровне македонского военного искусства. Однако Полибий не дает подобной оценки македонской армии; он предпочитает воздать чрезмерную похвалу римской дисциплине и порядку, противопоставив их греческой анархии и хаосу33.

Во взаимосвязи с указанными приемами находится и принцип экономии и концентрации сил, т. е. умение использовать те подразделения, которые соответствуют замыслу кампании. Так, для Этолийской операции Филипп использовал наемников, македонян, ополчение акарнанцев. По мнению Н. Хэммонда34, в его распоряжении было около 10 000 человек. Однако эти данные, на наш взгляд, несколько завышены. При высадке на Кефаллению в распоряжении македонского царя было 6 000 македонян и 1 200 наемников (Polyb., V, 2, И). Но при осаде Палы войско несло большие потери. Полибий даже говорит, что большинство македонцев было ранено. Если учесть, что нападение на Ферм должно было произойти с максимальной быстротой, царь должен был оставить в Лимнее всех более или менее серьезно раненых. Скорее всего, от прежнего количества солдат в Этолию с ним ушло менее 5 000 человек. К ним следует добавить ополчение акарнанцев, точная численность которых неизвестна. Однако есть сведения об их участии в других операциях. В битве при Селассии они выставили 1 000 пехоты и 50 всадников, в начале Союзнической войны Филипп получил от акарнанцев 2 000 пехоты и 200 всадников (Polyb., IV, 63, 7). Даже если принять за основу, что и в этот раз они прислали 2 000 человек (всадников в расчет брать не следует), то полученная цифра едва ли достигнет 7 000 воинов.

Спартанская кампания требовала других сил, здесь не было необходимости идти «налегке». Принимая во внимание вероятность крупных столкновений со спартанцами, Филипп использовал гораздо более значительные подкрепления. Для акции в Спарте он к уже находившимся у него войскам присоединил ахейское ополчение, находившееся в это время в Тегее. Численность его также неизвестна. Однако, привлекая косвенные данные о других кампаниях, можно предположить, что речь шла о 3 000 — 5 000 человек35. Кроме того, должно было подойти мессенское ополчение — еще около 2 000 человек, — но оно опоздало к месту сбора. Возможно, и другие государства предоставили царю своих солдат, поскольку Полибий указывает, что Филипп рассылал приказ о сборе войска по всем союзным городам. Приблизительный подсчет показывает, что македонский царь располагал войском численностью около 12 000 солдат.

Следующий тактический прием, применение которого явилось залогом военных успехов молодого царя — это понимание им того момента, когда следует ограничиться достигнутым результатом. Филипп продемонстрировал знакомство с этим правилом. Он вполне четко отдавал себе отчет в том, что не может долго задерживаться в Ферме. Придти в Этолию было легко, но нужно было еще уйти из нее, тем более с добычей. Поэтому в Ферме армия провела лишь сутки (Polyb., V, 8, 8). Неудивительно, что с собой солдаты забрали лишь самое ценное, а все остальное предпочли поджечь. Характерна еще одна деталь: солдаты в пылу погрома не тронули статуй богов или посвященных богам, помня, вероятно, о царском приказе.

Так же обстояло дело и в Спарте. Царь не стал осаждать ее после разгрома Ликурга (Polyb., V, 24, 6—7). По мнению Б. Шимрона36, причина кроется в том, что спартиаты были достаточно сильны, а общий характер войны не требовал нападения на город. Однако в вопросе о силе спартанцев можно возразить исследователю. Армия Ликурга ничем примечательным в эту войну не прославилась — она только что была разбита македонянами. Спартанцы не отважились на открытое генеральное сражение на следующий день после первого поражения. Вероятно, объяснение этому может быть одно39: они знали, что новая битва на равнине принесет им очередной провал, поэтому и готовились до конца отстаивать родной город. В случае штурма Филиппу пришлось бы очень тяжело; результат осады невозможно было предугадать.

Хотя наши рассуждения носят несколько гипотетический характер, в одном можно не сомневаться: царь осознавал, что ему придется потратить много времени и потерять много сил на штурм Спарты, а исход предприятия может оказаться неудачным. В таком случае все его достижения в этом сезоне будут перечеркнуты последней катастрофой. Решение покинуть спартанские земли, с точки зрения военной теории, выглядит вполне оправданно: он ушел как победитель, устрашивший врага. Есть еще одно обстоятельство, которое

Филипп вполне мог предвидеть, понимая недовольство населения спартанским царем. Успешные действия македонской армии спровоцировали в Спарте правительственный кризис. Из-за обвинений, выдвинутых против него, Ликург предпочел бежать из Спарты в Этолию (Polyb., V, 29,8—9). Таким образом, Спарта была не только разорена, но и осталась без командующего (подозрения с царя были сняты лишь в следующем году).

Что касается обвинений в адрес Филиппа по поводу столь варварского грабежа в Ферме37, то Полибий приводит официальное оправдание такому поведению — месть за разорение этолийцами святилищ в Дионе и Додоне. Правда при атом, как всегда, он сводит все, в конечном итоге, к характеру царя и дурному влиянию на него Деметрия Фарского (Polyb., VII, 14, 3). Конечно, идеологическое обоснование такому поступку должно было существовать, и, согласно македонским представлениям, Филипп поступил вполне справедливо. Как Скопас в Дионе и Доримах в Додоне жгли портики, уничтожали священные предметы, опрокидывали изображения царей (Polyb., IV, 62, 2; 67, 3), так и Филипп поступил в Ферме.

Греческая история IV—III вв. пестрит примерами упадка нравов. На первый план давно вышло равнодушие к гражданскому долгу, угодничество, продажность. Хорошо известны примеры необычайной лести афинян Деметрию Полиоркету и Антигону Одноглазому38. Когда Фламинин в 197 г. обнаружил некоторую снисходительность по отношению к Филиппу, этолийцы могли объяснить этот поступок только подкупом римского командующего (Polyb., XVIII, 34, 7). Скопас ограбил храм Артемиды в Кинефе, в Дии были уничтожены священные предметы. Но по возвращении в Этолию народ не только не признал его нечестивцем, но взирал на него, как на доблестного мужа (Polyb., IV, 18; 19, 4; 62). Полибий жалуется на бесчестность должностных лиц, заведующих общественными делами (VI, 56, 13). Ликург в Спарте «за пять талантов, розданных пяти эфорам, купил царское достоинство и генеалогию от Геракла» (Polyb., V, 35,14-15).

Моралистические замечания Полибия о том, как должен был поступить Филипп, едва ли следует принимать во внимание, если подобная практика мести давно существовала. Даже Арат, благородные качества которого историк постоянно превозносит, не препятствовал действиям царя. Причина его молчания кроется, вероятно, в том, что он и сам иногда нарушал греческие обычаи. Так было в конце Клеоменовой войны, когда, взяв Мантинею с помощью войск Антигона, ахейцы казнили самых первых и видных граждан, а остальных продали. При этом оправданием им служил закон возмездия, так как незадолго до этого жители города перебили с помощью спартанцев стоявший в их городе ахейский гарнизон (Plut. Arat., 48). Характерно, что Полибий, говоря об этом инциденте (II, 58), оправдывает ахейцев, приписывая все кровавые подробности выдумкам Филарха. Подобные заявления ахейского историка основаны лишь на общей дидактическои концепции его труда: он неоднократно противопоставляет благородного и низменного героя. В данном же случае Арат, помня о недавнем этолийском произволе в Пелопоннесе, должен был чувствовать гораздо большую ненависть к этолийцам, чем, например, Деметрий Фарский.

Не следует забывать и основное правило войны: солдаты содержатся за счет земель противника. Нужно принять во внимание тот факт, что недавние планы Филиппа, связанные со строительством флота и морских баз, а также неудачная операция на Кефаллении должны были негативно сказаться на материальной стороне дела. И это несмотря на то, что ахейское собрание приняло в начале года решение обеспечивать его войско деньгами по 17 талантов ежемесячно, пока он будет находиться в Пелопоннесе и вести войну (Polyb., V, 5,11—12). Кроме этого, Филиппу была предоставлена разовая выплата в размере 50 талантов, чтобы заплатить войску жалованье за 3 месяца. Речь, видимо, идет о зимней кампании в Пелопоннесе, поэтому полученные средства были сразу израсходованы. Что касается остальных выплат, то оговорка об условии их получения — ведении боевых действий в Пелопоннесе — означала, что операции на Кефаллении и в Этолии оплачивались не из этого источника. О существовании материальных затруднений Полибий упоминает вскользь, пересказывая изменнические письма Мегалея к этолийцам (Polyb., V, 28, 4). Естественно, что македонский царь отчасти решил свои финансовые трудности за счет врага, прикрываясь идеей отмщения за подобные действия в Дионе и Додоне. Вполне обоснованно выглядит и версия Ф. Уолбэнка40 о намеренно жестоком поведении царя в Ферме. Эта акция была призвана вынудить этолийцев принять продиктованные им условия мира.

На этот же военный сезон была запланирована еще одна акция, о которой сохранились лишь туманные замечания Полибия. Он упоминает, что царь намеревался плыть в Фокиду, где рассчитывал на важные приобретения (Polyb., V, 24,12). Затем говорит, что предприятие это было чем-то замедлено (Polyb., V, 26,1), причем не ясно, были ли это события в Фокиде или раскрытие заговора при царском дворе41. Тем не менее Филипп отправился туда, но план его не удался, и от Элатеи он повернул назад (Polyb., V, 26,16).

К сожалению, любое предположение о данной операции останется гипотетическим. Ф. Уолбэнк, например, говорит о возможных планах создания маршрута через Фокиду, который соединил бы флот, стоящий у Лехея, и силы царя в Коринфе42. Однако не слишком невероятным может показаться и версия о том, что целью похода Филиппа должны были стать Дельфы. Такой удар стал бы финальным актом кампании. Но он требовал и соответствующей подготовки. Вероятно, отвлеченный дворцовыми и военными смутами, царь не смог подготовиться должным образом, либо провал кампании был связан с неудачей его фокидских сторонников.

Существует версия, что Филипп, вероятно, в это время получил контроль над восточной Фокидой, куда был назначен стратегом Александр43, устроивший в следующем году засаду этолийцам в городе фанотеян, о чем будет сказано ниже. Предположение не лишено оснований, поскольку в одной из надписей, относящейся к 222/1 г., ахейцы воздавали почести беотийским и фокидским заложникам, в том числе из Фанотеи (Панопея) и Элатеи (Syll3, 519). А в 217 г. Фанотея явно выступает на стороне Филиппа. Вполне вероятно, что невозможность по каким-то причинам реализовать основной замысел похода в Фокиду привела, однако, к установлению контроля над некоторыми городами.

Конец военного сезона заняли переговоры. К Филиппу в Коринф прибыли послы Родоса и Хиоса, предложив посредничество в заключении мира (Polyb., V, 24, И). Царь выразил согласие и отправил их к этолийцам. Посредничество, вероятно, было вызвано приостановкой деловой жизни Греции. Из-за войны никто не был застрахован от нападений и грабежей. В результате посредничества представителей этих островов между этолийцами и Филиппом было заключено перемирие на 30 дней (Polyb., V, 28,1). Македонский царь созвал синедров в Патры (Polyb., V, 28, 3), поскольку заключение мира входило в компетенцию синедриона Эллинской лиги.

Едва ли можно доверять словам Полибия о том, что Филипп на самом деле не намеревался заключать мир (Polyb., V, 29, 4). Это не так. Момент для начала переговоров о мире был выбран весьма удачно. Царь показал себя настоящим полководцем, гораздо более талантливым, чем Арат. Союзники не могли этого не отметить. Фактически это означало, что авторитет македонского лидера стал стремительно расти, создавались прекрасные перспективы для расширения сферы македонского влияния в Греции. После столь успешного сезона войны, когда и Этолия, и Спарта понесли существенные потери, мир был желательным для всех воюющих сторон. Вполне вероятно, что именно так мыслил завершение войны Филипп. Теперь он мог продемонстрировать и друзьям, и противникам, что является истинным гегемоном Эллинской лиги, на деле заботящимся прежде всего об установлении мира.

Однако планам его не суждено было сбыться из-за срыва переговоров. В Этолии прошли выборы стратега, которым стал Агет (Polyb., V, 91,1). Вполне вероятно, новый глава федерации иначе смотрел на вопрос о немедленном заключении мира. В. Тарн видит причину коварного поведения этолийцев в разорении Ферма, сделавшем примирение сторон невозможным44. Полибий говорит (V, 29, 3), что этолийцы затягивали начало переговоров, выжидая исхода смут при македонском дворе, где в придворные интриги были вовлечены даже пельтасты45. Волнения были подавлены Филиппом весьма жестко, но время для заключения мира было упущено. Позиции Филиппа в глазах противника были подорваны этим мятежом.

В истории заговора много спорных моментов и, к сожалению, невозможно с уверенностью говорить, кто и с какой целью его инспирировал. Полибий затеняет факты намеками на то, что все выгоды из устранения заговорщиков извлек Деметрий Фарский. Однако, если мы вспомним, кто из заинтересованных лиц был искусным дипломатом и имел причины для устранения постороннего влияния на царя, то вывод напрашивается сам собой — это Арат. Н. Хэммонд полагает, что Полибий пользовался сомнительными источниками и, дав им свою интерпретацию, представил читателю заговор, соединив воедино несвязанные друг с другом события46. Поскольку изучение всех подробностей этого инцидента может составить отдельное исследование, в настоящей работе мы ограничимся рассмотрением лишь двух пассажей Полибия.

Первый касается пьяных выходок Мегалея, Леонтия и Кринона после царского пира (Polyb., V, 15). Их речи были так же неприятны Филиппу, как когда-то высказывания Клита Черного Александру Македонскому47. В другом месте (V, 16, 5) историк говорит, что Арат обвинял Леонтия и его друзей «с давнишнего времени» — это подразумевает существование между ними серьезных разногласий.

Таким образом, явная параллель между заговором Апеллеса и оппозицией в армии Александра Великого свидетельствует, что в упомянутых событиях при дворе в 218 г. переплелись гораздо более сложные интриги, чем те, которые представил нашему вниманию Полибий. Возможно, аналогия в действиях двух царей говорит о сходности их устремлений. Александр круто расправился с оппозиционерами, первым претворив в жизнь закон, провозглашенный позднее Селевком Никатором: «Всегда справедливо то, что постановлено царем» (Арр. Syr., 61). Ни один Антигонид до Филиппа не решился в полной мере следовать этому принципу. Молодой царь, видимо, рано обнаружил несовпадение своих интересов и взглядов аристократии. Взаимное недовольство привело к открытому конфликту, нарушившему царские планы. Раздраженный сопротивлением Филипп, пользуясь своими военными успехами и возросшим авторитетом и имея наглядный пример в лице Александра Великого, представил дело как заговор48.

Однако, несмотря на спешно принятые меры, последствия конфликта для исхода войны были неутешительными. Этолийцы, имея в своем распоряжении месяц перемирия, пристально наблюдали за возникшими у царя проблемами и собирали силы для новых сражений. Рационально использовав предоставленное им время и восприняв заговор македонской знати как проявление зародившегося раскола в рядах противника, они по истечении данного срока оправились от деморализовавшего их шока после разгрома Ферма49. Упустив удобный момент, македонский царь уже не мог сам обратиться к этолийцам с предложением мира. Такой шаг был бы расценен как проявление слабости. Поэтому ему не осталось ничего другого, как вернуться с войском домой на зимние квартиры. Война затягивалась.

Итоги этого военного сезона оценить довольно сложно. С одной стороны, безусловное военное превосходство Эллинской лиги обеспечило громкие победы над Этолией и Спартой. С другой стороны, не было сделано территориальных приобретений, нет сведений об установлении македонского контроля, не состоялось заключение мира на выгодных для лиги условиях. Не было ничего, кроме разорения земель противника, от которого уже на будущий год враг оправился настолько, что был готов к продолжению борьбы.

Можно говорить об ошибочном предположении лидеров Эллинской лиги, идущем, вероятно, из опыта Клеоменовой войны, о том, что несколько поражений приведут Этолийскую федерацию к кризису50. Стоит вспомнить постановление синедров накануне войны: они не только заявили о претензиях на насильственно отторгнутые этолийцами земли, но и предлагали «освобождение» другим государствам (Polyb., IV, 25, 7). Публичность и торжественность подобных заявлений должна была укрепить в союзниках мысль, что устройство Этолийской лиги держится исключительно на терроре и насилии. Однако в таком случае их федерация развалилась бы после первых ощутимых ударов Эллинской лиги. Между тем в ходе боевых действий ничего подобного не произошло.

Устойчивость Этолийской федерации придавало много факторов. Военную мощь этолийцев не следует преувеличивать. Лишь одной силой оружия невозможно было сохранить целостность такой организации. Государство, которое включало несколько десятков разнородных в этническом и социально-экономическом отношении общин, должно было иметь мощные стимулы для длительного и устойчивого существования. По мнению С. К. Сизова, такими факторами являлись: «полное равноправие и очень большая автономия суверенных полисов внутри союза, соответствие политической обстановки в Этолийской федерации интересам зажиточной элиты различных общин, известные гарантии безопасности населения хотя бы в мирное время, возможность участвовать в походах за добычей, что играло немалую роль. В условиях эллинистической Греции, когда глубинные процессы, связанные с кризисом полиса и быстрым прогрессом ранее отсталых областей, полностью меняли соотношение сил и политическую карту страны, государство, которое могло предоставить своим гражданам такие преимущества, имело все шансы на успех»51.

Немалую роль в сохранении целостности союза играло предоставление и соблюдение асилии. Признание Этолией асилии Магнесии означало, что город и его земли должны быть свободны от грабежа и никто из этолийцев или живущих в Этолии не должен наносить им ущерб ни на суше, ни на море. В случае нарушения этого условия стратег должен возвратить имущество либо на нарушителя налагается штраф, соразмерный понесенным потерям (IG, IX2,1, 4,11.14—25). Документы из архива Магнесии и других городов показывают, что, в отличие от Этолии, эллинистические правители, в том числе и Филипп V, неохотно шли на предоставление асилии, которая связывала им руки52. Поэтому на расшатывание основ Этолийской федерации требовалось гораздо больше времени, чем период Союзнической войны.

Примечания:

[1] Walbank F. Philip V of Macedon. Hamden, 1940. P. 44 ff.
[2] Согласно завещанию Антигона Досона (Polyb., IV, 87, 8), при Филиппе V был оставлен опекунский совет. Апеллес возглавлял окружение царя. Полибий указывает (IV, 82, 2—8), что он придерживался жесткой политики по отношению к грекам, что, естественно, вело к столкновению с линией Арата.
[3] Полибий говорит об активизации группы противников Арата после битвы при Кафиях (Polyb., IV, 14). Вероятно, эти лица не поддерживали курс на войну.
[4] Walbank F. Philip V of Macedon. 1940. P. 44 ff.
[5] Mendels D. Polybius, Philipp V and the Socio-economical Questions in Greece // Ancient Society. Louvain, 1977. № 8. P. 158.
[6] Err?ngton R. М. Philip V, Aratus and the «Conspiracy of Apelles» // Historia. 1967. Bd. XVI. Hft. 1. P. 27.
[7] Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues // CAH2. Vol. 7.1984. P. 478.
[8] Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia // CAH. Vol. 7.1928. P. 767.
[9] Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues. P. 478.
[10] Walbank F. Philip V of Macedon. 1940. P. 51; Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues. P. 478.
[11] Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. Vol. 3. Oxford, 1988. P. 379.
[12] Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 381, n. 3.
[13] По мнению Н. Хэммонда (Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 379), Филипп высадился на Кефаллении в мае—июне.
[14] Roebuck С. A. A history of Messenia from 369 to 146 В. C. Chicago, 1941. P. 79.
[15] Ферм был расположен между р. Эвеном и озером Трихонием в труднодоступной местности. С давних времен он считался священным, в VII в. здесь был построен храм Аполлона Фермия. По мере расширения союза Ферм приобрел культовое значение в масштабах лиги. Здесь ежегодно во время осеннего равноденствия проходило собрание этолийцев. См. также: Власюков С. Ю. Это-лийское народное собрание // Antiquitas aeterna. Вып. 1: Эллинистический мир. Казань, 2005. С. 112; Сизов С. К. Федеративное государство эллинистической Греции: Этолийский союз. Н. Новгород, 1990. С. 51.
[16] Говоря о маршруте Филиппа, Ф. Уолбэнк обвиняет Полибия в топографических неточностях: Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. Oxford, 1957. P. 543 ff. Против: Pritchett W. K. Studies in ancient Greek Topography. Part VI. Berkeley—Los Angeles—L., 1989. P. 126—140.
[17] Ф. Уолбэнк связывает это с ослаблением государства после неудавшегося путча Хилона предыдущей зимой: Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues. P. 480. Однако не следует сбрасывать со счетов и другой факт — эффект неожиданности, на который сделал ставку македонский царь.
[18] Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 767.
[19] Walbank F. Macedonia and the Greek Leagues. P. 478.
[20] Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 380.
[21] Левек П. Эллинистический мир. М., 1989. С. 52.
[22] См. подробнее: Hammond N. The continuity of Macedonian institutions and the Macedonian kingdoms of the Hellenistic era // Historia. Bd. 49. Hft. 2. 2000. P. 141-160.
[23] Следует, правда, отметить, что термин «македоняне» является здесь конъектурой.
[24] Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 751.
[25] Hammond N. C. The Macedonian State. Origins, institutions and history. Oxford, 1989. P. 384.
[26] Такими примерами могут служить «заговор Филота» и «заговор пажей».
[27] Hammond N. G., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 371.
[28] Касательно понимания задач ведения войны, к примеру, Александром Македонским см.: Фуллер Д. Военное искусство Александра Великого. М., 2003. С. 316 слл.
[29] Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 553.
[30] Филипп любил вспоминать, что по линии матери его родословие восходит к Александру. В. Тарн указывает, что позднее и у Филиппа стали проявляться такие же низкие стороны характера, как у Александра, например, жестокость, чуждая Антигонидам: Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 763.
[31] Hammond N. G., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 379.
[32] Hatzopoulos М. В. L’organisation de l’arm?e mac?donienne sous les Antigonides: probl?mes anciens et documents nouveaux. Ath?nes, 2001. Appendice epigraphique. № 3.
[33] Беликов A. П. Полибий между греками и римлянами: оценка политической деятельности историка // ВДИ. 2003. № 3. С. 153.
[34] Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 379. С ним согласен Ф. Уолбэнк: Walbank F. Philip V of Macedon. 1940. P. 56.
[35] Число ахейских эпилектов оставалось неизменным на протяжении последних войн — 3 000 пехоты и 300 всадников (Polyb., II, 65, 3; IV, 10, 2; V, 91, 6). Если бы в Тегее должно было собраться всеахейское ополчение, то такое войско должно было существенно превысить 5 000 человек. Но стратег мог призвать не всеахейское ополчение, а силы нескольких городов, ближайших к театру военных действий (Polyb., IV, 13, 1; V, 95, 7).
[36] Shimron В. Late Sparta. The Spartan revolution 243—146 В. C. Buffalo, 1972. P. 76.
[37] В. Тарн считал, что поход в Этолию и особенно разорение Ферма было ошибкой. После этого примирение с этолийцами стало невозможным: Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 767.
[38] Почести, которые были оказаны им освобожденными городами, можно назвать чрезмерными: золотые статуи Антигону и Деметрию были установлены возле статуй Гармодия и Аристогитона, им подарили короны стоимостью в 200 талантов, к десяти традиционным филам прибавились еше две — «Антигонида» и «Деметриада»; было постановлено ежегодно устраивать игры, процессии и жертвоприношения в их честь; портреты их были вышиты на покрывале, посвященном Афине (Diod., XX, 46, 2—3; Plut. Demet., X).
[39] Следует помнить, что, по мнению Полибия, историческое произведение должно было формировать у читателя определенное суждение о событиях. Это же, в свою очередь, зависит от объяснений историком причин происходящего и намерений действующих лиц. Подробнее об этом см.: Самохина Г. С. К методологии исторического исследования в эпоху эллинизма: понятие аподейктической истории у Полибия // Методология и методика изучения античного мира. М., 1994. С. 114 слл.
[40] Walbank F. Philip V of Macedon. 1940. P. 55.
[41] Речь идет о так называемом «заговоре Апеллеса», подавленном царем весьма жестким образом. Однако в описании Полибием этого инцидента довольно много спорных мест. Подробнее о заговоре см., напр.: Enington R. М. Philip V, Aratus and the «Conspiracy of Apelles» // Historia. 1967. Bd. XVI. Hft. 1. P. 19-36.
[42] Walbank F. Philip V of Macedon. 1940. P. 60.
[43] Walbank F. A historical commentary on Polybios. Vol. 1. P. 625; Bengtson H. Die Strategie in der hellenistischen Zeit. Bd. 2. M?nchen, 1944. S. 363.
[44] Tarn W. W. The Greek Leagues and Makedonia. P. 767.
[45] Полностью принимает версию Полибия Н. Хэммонд: Hammond N. G. The Macedonian State. P. 334; Hammond N. G., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 385.
[46] Hammond N. C., Walbank F. W. A history of Macedonia. P. 381 ff.
[47] Клит — один из друзей юности Александра Македонского, спасший жизнь царю в битве при Гранике (Arr., 1,15, 8). Канва событий, связанных с убийством Клита, у всех античных авторов идентична (Arr., IV, 8, 8; Plut. Alex., 50—51; Curt., VIII, 1, 31— 35): заносчивый командир конницы так умалил славу царя, что Александр, не владея собой и под влиянием опьянения, заколол его копьем, выхваченным из рук телохранителя. Убийство Клита часто рассматривают не как роковую случайность в пьяной перебранке, а как проявление разногласий между ближайшим окружением царя и Александром, чьи действия противоречили устремлениям македонской элиты: Ковалев С. И. Заговор пажей. Александр и Клит // ВДИ. 1949. № 3; ШофманА. С. О социальной сущности македонской оппозиции в армии Александра // Уч. зап. Казанского ун-та. Т. 117. Кн. 9. 1957; Зелъин К. К. К вопросу о социальной основе борьбы в македонской армии в 330—328 гг. // Проблемы социально-экономической истории древнего мира. М.—Л., 1963; Гафуров Б. Г., ЦибукидисД. И. Александр Македонский и Восток. М., 1980. С. 273-277.
[48] Заговорщики были слишком сильны, поэтому царь был вынужден оправдывать расправу над ними, предложив свою версию происходивших событий. См. также: Errington R. М. Philip V, Aratus… P. 29 f.
[49] О зигзагах этолийской политики см. также: Eckstein А. М. Greek Mediation in the First Macedonian War, 209—205 B.C. // Historia. Bd. 50. Hft. 3. 2002. P. 278.
[50] В ходе Клеоменовой войны Ахейский союз не выдержал подобного испытания. В недрах его обнаружился раздор и борьба противоположных интересов; примирить их не сумели ни ахейские вожди, ни спартанский царь. Социально-экономическое брожение в городах союза вылилось в стремление недовольных искать поддержки во враждебном государстве — хотя и с потерей некоторой доли политической самостоятельности, зато в надежде вознаградить себя имущественным равенством внутри общины. Это брожение обнаружило неустойчивость союзных связей, вызвав ответные насильственные меры со стороны союзных властей. У Арата не оказалось достаточно ни военной доблести, ни политического мужества. См.: Мищенко Ф. Г. Федеративная Эллада и Полибий // Полибий. Всеобщая история. Т. 1. СПб., 1994. С. 113 и 120.
[51] Сизов С. К. Федеративное государство эллинистической Греции: Этолийский союз. Н. Новгород, 1990. С. 67.
[52] Davies J. К. Cultural, social and economic features of the Hellenistic world // CAH2. Vol. 7.1984. P. 289.

Источник:

Сивкина Н. Ю. Последний конфликт в независимой Греции. Союзническая война 220-217 гг. до н.э. «Гуманитарная Академия». Санкт-Петербург, 2007.

 
© 2006 – 2019 Проект «Римская Слава»