Митридат, Помпей и пираты (Хлевов А. А.)

Manu militari (Воинской рукой)

Роль флота в конце II в. до н. э. — Базирование флотов Республики — Реорганизация армии Гаем Марием и значение этих преобразований — Начало эры либурн — Марсийская (Союзническая) война и ее влияние на флот — Митридатова опасность — Судостроительные программы понтийского царя — Захват островов и натиск на Родос — Сражение у Родоса — Победа у Родосской гавани — Перехват митридатовых транспортов — Комбинированный штурм крепости Родоса и его провал — Переход Ахайи, Лаконии и Беотии на сторону Митридата — Разгром римским отрядом Бреттия флота Метрофана — Прибытие Суллы и наземные операции — Господство понтийцев на море — Неудачная переправа римских войск на Балканы — Первый мир с Митридатом — Строительство Митридатом флота против Боспора и Вторая Митридатова война — Последнее столкновение с Митридатом — Халкедонский позор римлян — Осада Кизика — Апробация римлянами тактики малых эскадр — Попытка прорыва Митридата в Черное море и бегство в Армению — Захват римлянами понтийских портов — Митридат становится черноморским царем — Разгром Митридата и его гибель — Анализ боевого применения флота в Митридатовых войнах — Причины расцвета киликийского пиратства — Бесчинства пиратов в Средиземноморье и паралич римской торговли — Операции проконсула Мурены, Сервилия Исаврийского, Марка Антония — Их неудачи — Гнею Помпею даются экстраординарные полномочия — Раздел сил флота — Эскадры в действии — Политика Помпея по отношению к пиратам — Десант в Киликии и разгром пиратов — Роль пиратов в создании Римской Империи — Предпосылки Гражданских войн.

Римляне после завершения войн с Карфагеном и «броска» в Азию несколько сократили свою внешнюю активность. Двумя главными причинами этого были проблемы как экономического, так и военного свойства. Экономические заключались в том, что в состав Римского государства к концу II в. до н. э. влились громадные территории, которые требовалось если не осваивать, то, по крайней мере, переустраивать на римский манер. Римлянам необходима была передышка для того, чтобы «переварить» эти приобретения. Что касается военного кризиса, то он заключался в исчерпании потенциала старой республиканской армии. Все славные победы римского оружия не могли скрыть все чаще и чаще обнаруживавшихся проблем. Легионы, формировавшиеся по милиционному принципу и продолжавшие оставаться народным ополчением, хорошо действовали в Италии и на Сицилии. Однако их солдаты продолжали оставаться гражданскими по духу людьми, накрепко привязанными к своему хозяйству, семье — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Длительные и удаленные войны приводили к снижению боеспособности армии, командиры которой зачастую тоже не страдали от избытка профессионализма. Принудительная ротация кадров, так часто мешавшая римлянам в ходе Пунических войн, была также явным анахронизмом. В результате ряд тяжелых кампаний, в которых римская военная машина стала пробуксовывать, вынудил приступить к реформированию армии.

Все, что относилось к легионерам, в полной мере экстраполировалось и на формировавшиеся именно из них отряды морской пехоты. К счастью, римлянам уже не противостоял такой враг, как Карфаген, поэтому массовые наборы в морскую пехоту давно не проводились. Роль флота и его место в структуре военной мощи государства изменились. Постоянным было внимание римлян к транспортным кораблям. Рим, став хозяином на громадных территориях, вынужден был вмешиваться в политические и военные конфликты, разгоравшиеся порой в весьма удаленных землях. Зачастую добраться туда можно было только по морю; поскольку доставлять к месту новой войны приходилось большие массы солдат, исключительное значение приобретал транспортный флот. Фактически даже не участвуя в морских баталиях, флот постоянно в той или иной степени вовлекался в сухопутные кампании, играя в них заметную, если не определяющую, роль. Достаточно регулярные перевозки войск, которые приходилось переправлять в Африку, Азию и Испанию, требовали наличия определенного числа грузовых кораблей. Численность их практически никогда не опускалась ниже 50 единиц, в период усиления военной активности существенно повышаясь — до 100-200 единиц. Несомненно, транспортный флот такой численности было бессмысленно содержать постоянно. По мере износа материальной части корабли отправлялись на слом, замещаясь новыми. Следует отметить, что основная масса транспортных судов, будучи вполне универсальной, использовалась для перевозки грузов в интересах внешней торговли Республики. В то же время частные суда широко привлекались римским руководством в период необходимости массовых перевозок войск. Сама грань между военно-транспортным флотом и флотом просто транспортным была весьма условна. Типы кораблей были в основном идентичны. На общем фоне несколько выделялись, пожалуй, только «коневозы», которые были оптимизированы именно для перевозки лошадей и в силу этой специализации вряд ли могли быть использованы вполне универсально. Эти корабли были значительно усовершенствованы римлянами после близкого знакомства с эллинистической техникой подобного класса. Однако существенно, что и они были задействованы в повседневных перевозках.

Чрезвычайно важно и то, что транспортные корабли были преимущественно парусными, т. е. требовали принципиально меньшего количества команды. Если боевое судно без двух-трех сотен гребцов было просто бесполезно в морском бою, то транспортник, даже располагая 20-30 матросами, вполне адекватно выполнял все свои назначения. В силу этого количество кадровых моряков для транспортного флота было достаточно ограниченным — для укомплектования таких экипажей уже не требовалось не только помощи греков Юга Италии, но и италийских союзников. В самом Риме постепенно формировалось численно ограниченное, но исключительно важное сословие моряков-профессионалов, а также морской элиты — шкиперов и специалистов в области навигации. Эта прослойка была принципиально важна, ибо создавала базу для экстренного, «аварийного», наращивания—в случае острой потребности — морских сил государства. Несомненно, пик кризиса был пройден. Ситуация, когда Рим в течение десятилетий был «зажат в угол», когда ему приходилось буквально выкручиваться, противостоя Карфагену на море, вне всяких сомнений, стала достоянием истории. Теоретически во второй половине II в. до н. э. можно было предположить относительно внезапное создание некой антиримской коалиции из остатков эллинистических государств с перспективой постройки ею более или менее значительного и вполне боеспособного флота. Однако в этом случае, опираясь на сформированные кадры, римлянам ничего не стоило за пару месяцев создать боевой флот, превосходящий любого противника как по численности, так и по боевому потенциалу. Апробированные методы тренажерной подготовки гребцов на берегу, устойчивая экономика и наличие огромных ресурсов гарантировали Рим от возможных неожиданностей на море.

Впрочем, как показала история, коалиции либо не возникали, либо были смехотворны по своему качеству; каждый же противник римлян поодиночке был достаточно слаб, в том числе и на море, чтобы его не опасаться всерьез.

Главной базой римского флота продолжала оставаться Остия. Однако результатом утверждения в Средиземноморье стало значительное увеличение числа морских баз, в случае необходимости становившихся военно-морскими. Исключительное значение имели в Центральном и Западном Средиземноморье гавани обоих Карфагенов — Старого и Нового, а также Лилибея и Сиракуз. Что касается Востока, то здесь первостепенное значение имели Александрия, бывшая ключом к Египту, а также гавани Диррахия (в меньшей, но сопоставимой степени — Аполлонии Иллирийской) и Византия, в совокупности являвшиеся ключом, в свою очередь, ко всей Азии. Огромную роль играли старые греческие порты Эгейского и Ионического бассейнов. Пожалуй, наименее контролируемой римлянами частью Средиземноморья было южное побережье Малой Азии, но до поры до времени это не имело особого значения.

Имелись и небольшие отряды военных кораблей, однако их численность после Восточных войн резко сократилась. В общей сложности в Италии численность боевых кораблей, боеспособность которых поддерживалась постоянно, никогда в этот период не превышала 40-50 вымпелов, чаще же всего она была еще ниже. Они выполняли по преимуществу политические, а не военные функции. Являясь средством доставки к месту службы командиров высшего звена, послов и сопровождающих их лиц, эти корабли, поддерживавшиеся в образцовом состоянии, служили в основном для демонстрации силы и возможностей римского государства, зримо подтверждая потенциальную энергию, которая стояла за представителями Республики. Спорадически эти корабли принимали участие в эскортировании конвоев с войсками и продовольствием, направлявшихся к месту боевых действий, однако это также имело преимущественно демонстративное, а не жизненно важное значение. Маршрутами, на которых преимущественно появлялись эти корабли — как и маршрутами наиболее оживленного курсирования транспортных судов — были прежде всего линии Остия—Липара—Лилибей— Карфаген, Остия—Ильва—Массилия—Тарракон—Новый Карфаген, а также, пожалуй, самая важная для римлян в этот период линия Брундизий—Диррахий. В результате единственным местом базирования более или менее постоянных сил флота в Италии был Брундизий, где на регулярной основе базировались десятки кораблей, поддерживавших надежное и быстрое сообщение с Иллирией и Востоком.

Классическим примером массового использования флота для переброски войск в этот период стала Югуртинская война (111-105 гг. до н.э.). В ее ходе римские транспортные корабли осуществляли весьма интенсивное сообщение Италии с Африкой, перевозя войска, коней, припасы, вооружение, посольства (в том числе и самого Югурту, который надолго ездил в Рим и жил там). В силу отсутствия у этого противника даже намека на желание воевать на море необходимости в чем-либо большем так и не возникло. Это столкновение было моделью войны Рима с относительно отсталыми народами, еще в массовом порядке попадавшимися на пространствах Средиземноморья.

Преобразования Гая Мария, вытекавшие из опыта всех предшествующих войн, но прежде всего Югуртинской войны, вели к глубокой профессионализации армии. Легионы становились тем необоримым инструментом, который создаст через сотню лет Римскую Империю. Они уже были способны вести длительные войны на громадном удалении от родины без потери боеспособности. Соответственно, возрастало качество тех сил, которые потенциально могли быть размещены на кораблях.

Однако гораздо большее значение имело то, что Марий насытил римскую сухопутную армию метательной артиллерией. Это обстоятельство стало базисом распространения метательных машин во флоте. В результате боевые корабли римлян, наконец, окончательно обзавелись к началу I в. до н. э. достаточным арсеналом метательных машин, чтобы стать без всяких оговорок универсальными боевыми платформами. Попытки установки на кораблях метательных приспособлений имели место и ранее, однако практически всегда это были приспособления, предназначавшиеся для штурма городских укреплений. Теперь же их, базируясь на опыте, уже распространявшемся в эллинистическом мире, активно начинают использовать против кораблей противника. Римские суда, таким образом, обзаводятся всеми тремя поражающими факторами — тараном, абордажным мостиком и артиллерией. Дальнейшее совершенствование могло уже быть только качественным.

Важнейшее новшество этого периода — быстрое распространение либурн. В ходе массовых войн основным ударным средством римлян, как и их противников, были квинкверемы — достаточно тяжелые и мощные суда, универсальные в плане как таранного, так и абордажного боя, которые к тому же, могли перевозить немалые воинские контингенты. Однако с уходом от такой универсалистской тактики римляне обратились к типу кораблей, с которым близко познакомились уже в ходе Второй Пунической войны и антимакедонских экспедиций. Это были те самые корабли, сделанные по образцу легких судов иллирийского племени либурнов, которые заинтересовали римлян еще в III столетии до н. э. Теперь настало время для их использования. В результате значительную массу римского флота составляли к началу I в. до н. э. именно либурны, которые, хотя и не могли поднимать большого количества воинов и груза, благодаря своей быстроходности и великолепным мореходным качествам являлись своего рода оптимально сбалансированным боевым средством на море.

В такой обстановке начался I в. до н. э. В самом его начале Рим оказался в очень сложной ситуации. В 91-88 гг. бушевала так называемая марсийская, или союзническая война. Вызванная противоречиями между римлянами и их италийскими союзниками, она оставила после себя страшное разорение. Опустевшая казна и серьезно сократившаяся армия были далеко не единственными ее последствиями. Естественно, в упадок пришел и флот, или то, что от него оставалось. Однако внутренние италийские политические трансформации были еще серьезнее. Дарование прав римского гражданства большинству италиков серьезно нивелировало разницу между жителями Рима и союзниками, став первым шагом по слиянию их в единый народ. Соответственно, нивелировались и многие обычаи, в том числе — традиции кораблестроения. Они становились универсальными для всего государства.

Однако римлянам так и не суждено было передохнуть после этой краткой, но изматывающей и кровавой войны. Практически одновременно их постигли два новых испытания: уже в ходе союзнической войны, в 89 г. до н.э., разгорелась первая война с царем Понтийского царства Митридатом VI Евпатором, а сразу после окончания войны с союзниками, в 88 г. до н. э. римляне погрузились в пучину гражданской войны.

Митридат родился в 132 году до н.э. Он вел свою родословную по отцу от Ахеменидов, а по матери — от Селевкидов. Это был чрезвычайно энергичный и способный человек, обладавший к тому же громадной физической силой. Дожив до семидесяти лет, Митридат до самого конца жизни мог ездить верхом, метать копья и проезжал в день до тысячи стадий, а также правил колесницей, запряженной шестнадцатью лошадьми. Он, как говорили, знал двадцать два языка, был любителем эллинистической культуры, считался покровителем наук и искусств, и написал ряд сочинений по естественной истории. Однако царь был весьма суеверен, коварен и жесток. Его персидская составляющая постоянно давала о себе знать. Митридат не смог сразу наследовать законно принадлежавший ему отцовский престол: из-за козней матери и опекунов ему пришлось скрываться, опасаясь за собственную жизнь, что, естественно, закалило его характер.

В 113 году до н.э. Митридат со своими сторонниками возвращается в Понт и приходит к власти путем жесточайшей расправы с противниками из числа понтийской знати. При его дворе тайные убийства в будущем станут традицией. Свое царствование Митридат VI Евпатор начал с создания сильной понтийской армии. Вскоре он подчинил себе соседнюю Колхиду, Малую Армению, Херсонес Таврический (которому была, таким образом, обеспечена защита от Скифского царства) и некоторые скифские оседлые племена в Таврике. С целым рядом степных племен — скифов, бастарнов, фракийцев — были заключены договоры о дружбе. По завещанию последнего бездетного царя Боспора Киммерийского из Династии Спартокидов Боспорское царство также стало частью Понтийского государства. Будучи дальновидным дипломатом, Митридат выдал одну из своих многочисленных дочерей за армянского царя Тиграна и, естественно, мог надеяться в случае надобности на войска своего зятя.

Греческие государства и Боспорское царство обеспечивали Митридату денежные средства, хлеб, рыбу и разнообразное продовольствие для его армии, а народы степи, проживавшие к северу и востоку от его владений, регулярно поставляли наемников в царскую армию. Митридат мечтал о создании мощного государства — преемника эллинистических династий, но главным препятствием на его пути стала экспансия Рима.

Одним из любимых детищ Митридата был военный флот, полностью построенный местными малоазийскими корабелами. Его численность обычно превышала то, что выставляли в войне друг с другом Рим и Карфаген. Создание такого флота оказалось возможным потому, что среди его подданных было огромное количество моряков торговых судов и рыбаков, поскольку соленая и вяленая рыба была одной из главных статей экспорта страны. Устойчивые традиции кораблестроения и кораблевождения обеспечили Митридату VI Евпатору надежные позиции в мире I в. до н. э. и сделали его грозным противником римлян.

К 90-м годам до н. э. Понт превратился в самую влиятельную силу региона. Митридату принадлежало все юго-восточное побережье Черного моря. В определенном смысле Черное море постепенно превращалось во внутреннее море этого государства — ему были подконтрольны многие территории на его северном берегу. Однако Митридат вовсе не собирался останавливаться на достигнутом. В середине 90-х годов он приступил к завоеваниям в Малой Азии —на запад от реки Галис. Царь постепенно аннексировал Пафлагонию, Галатию, Каппадокию, а затем и Вифинию. Последнее приобретение было принципиально важно — Вифиния, крайняя северо-западная территория Малой Азии, являлась флангом Геллеспонта, пролива между Европой и Азией. Обзаведясь ею, Митридат получил контроль как за морским путем из Средиземного моря в Черное, так и за переправой в Азию.

Столь откровенного и опасного вторжения в сферу своих интересов римляне потерпеть, естественно, не могли. Путь посуху в Азию, их собственную провинцию, оказывался под угрозой. Именно это обстоятельство вынудило Рим к решительным действиям. Митридат прекрасно понимал всю опасность открытой ссоры с римлянами, поэтому он вел себя весьма осторожно. Когда в 92 г. до н. э. римляне потребовали очистить две провинции — Вифинию и Каппадокию, он подчинился. Но в годы союзнической войны понтийский царь воспрял духом и решил использовать ситуацию на собственное благо. Он вторгся в провинции и утвердил на их престолах зависимых от Понта царей. В конечном итоге в 89 г. до н. э. война с Римом все же началась. Митридат вторгся в провинцию Азия; учитывая, что сам Рим находился в тяжелейшем положении, ему сопутствовал успех.

Военно-морские приготовления царя имели достаточно серьезный размах. К моменту начала войны он располагал тремя сотнями палубных боевых кораблей. Кроме того, были развернуты и новые кораблестроительные программы, сопоставимые по масштабам: не менее сотни новых кораблей должно было вступить в строй в ближайшее время. Более того, царь активно заботился о кадрах своего флота. Понимая, что его рост и возможные потери потребуют в ближайшем будущем восполнения, он разослал свою агентуру в знаменитые на все Средиземноморье центры кораблестроения и кораблевождения. Главными пунктами поиска и вербовки новых специалистов стали Финикия и Египет. Там в первую очередь посланные Митридатом люди агитировали вступать в ряды его флота кормчих и штурманов, завлекая их выгодными условиями оплаты и разного рода благами.

В Восточном Средиземноморье складывалась весьма неблагоприятная для римлян ситуация. Нарушалась связь на коммуникациях, затруднялась переброска войск в восточные провинции, создавались серьезнейшие препятствия не только дальней торговле (после избиения римлян само ее продолжение было поставлено под угрозу), но и самому присутствию римлян в Азии. В сущности, римляне впервые после Карфагенских войн столкнулись с подобной угрозой. Ни одна из эллинистических монархий, разгромленных ими в прошлом столетии, не достигала таких масштабных успехов на море. Их приготовления были скромнее, активность, как правило, ниже, численность сил флота также не достигала подобных размеров. Фактически флот Митридата достиг того классического оптимума, который выработала эпоха Пунических войн — не менее 300 кораблей. Римляне действительно впервые за последние 60-70 лет имели дело с агрессивным, мощным и жестоким противником, достаточно хорошо разбиравшимся в специфике войны с Римом. На его стороне было чрезвычайно важное стратегическое преимущество: владея общей инициативой, Митридат к тому же «играл на своей территории». Отторгнутые у римлян земли были непосредственными пограничными областями понтийского монарха. В то же время для римлян это была дальняя «колониальная» — в прямом смысле слова заморская — война. Так что им было по определению намного тяжелее. Нужно было организовать взаимодействие с силами союзников в наиболее близких к Западу областях Малой Азии — Вифинии, Пафлагонии, Каппадокии, поскольку именно на их войска можно было опереться. Без этого взаимодействия римляне просто не потянули бы самостоятельную наземную операцию.

Именно теперь впервые проявилось все громадное значение контроля над Византием и существования Эгнациевой дороги. Рим владел ключом к Азии. Непосредственное накопление сил могло производиться именно здесь. Оставляя в стороне сухопутные приготовления, отметим, что важнейшее значение для римлян имел флот, базировавшийся именно на Византии. Им командовали консулы Минуций Руф и Гай Попилий. Численность флота была не слишком велика — в нем насчитывалось около 150 кораблей различных классов, в том числе и легких. Только около трети из этого числа могли принимать на борт существенные отряды морской пехоты либо орудия. Однако грамотное и разумное использование этих сил могло привести к отличным результатам. Собственно, главной и единственной целью этой эскадры в тот момент мыслился контроль за понтийскими проливами. Необходимо было отрезать митридатову флоту всякую возможность перемещения из Понта в Средиземное море и обратно. Это было ей вполне по силам, учитывая ограниченность акватории, неплохую подготовку экипажей кадрового состава эскадры, а также и то обстоятельство, что новые суда достраивались и постепенно спускались на воду в Византии. Возможность выхода Митридата к Проливу и необходимость срыва его переправы в Европу всерьез, несомненно, даже не рассматривалась.

Противостоящие силы на море были достаточно солидны. Помимо имевшихся трехсот судов среднего и тяжелого классов были достроены и спущены на воду более сотни легких бирем. Корабли были полностью укомплектованы командой и навигаторами, а также вооружены, где это возможно, метательными орудиями. Так что для открытого морского столкновения царь был подготовлен вполне адекватно.

Однако в 89 г. до н. э. дело до него так и не дошло. Отнюдь, впрочем, не по вине понтийских моряков, да и не вполне по вине римских корабельщиков. Дело в том, что сухопутные армии Рима и его союзников самым позорным образом, имея численное превосходство, сдали несколько битв митридатовым полководцам. В результате полководцы римлян и союзников разбежались с остатками своих войск кто куда — в Пергам, на Родос и даже дальше. Не лучшая участь постигла и флот, оказавшийся заложником новой политической ситуации и трусости своих командиров. Командующие эскадры сдали корабли Митридату и ушли, бросив Пролив и контроль над проходом в Понт на произвол судьбы, т. е. также отдав его противнику. Эта достаточно быстрая и успешная кампания окончательно утвердила Митридата в его намерениях и продемонтрировала, что именно он является хозяином морей на Востоке. Азия восстала против римлян, а те города, которые попытались сохранить верность, были взяты штурмом. В довершение всего Митридат приказал перебить около 80 000 римских граждан и италиков, живших в Азии.

В создавшихся условиях римлянам требовались решительные действия. Восходит звезда консула Корнелия Суллы — этому будущему блестящему полководцу и одному из отцов императорского строя Рима достается по жребию провинция Азия и, соответственно, война с Митридатом.

Митридат же тем временем активизирует действия против римских союзников не только на континенте, но и на островах. Он строит дополнительно не менее двухсот кораблей с тем, чтобы абсолютно доминировать на море в этом регионе. Главной целью становится Родос. Кос, также бывший важнейшей островной базой региона, покорился без боя. Митридат предпринял на него демонстративную поездку, в ходе которой жители Коса отнеслись к нему с полной лояльностью и стали союзниками понтийского царя. Была и иная цель этого визита. На Косе был захвачен в почетный плен юный царь Египта Александр, находившийся там со значительной частью египетской казны, отправленной на остров его бабкой Клеопатрой. Эти громадные богатства были вполне адресно использованы понтийским царем на благо его флота и армии. Так что над Родосом вновь, в который уж раз из-за сочувствия римлянам нависла серьезнейшая угроза.

Ряд других островов также выразил свою приверженность понтийскому монарху. В частности, из значительных в ряду таковых оказался остров Хиос, войска и главным образом флот которого примут деятельное участие в грядущих столкновениях на море.

Родосцы хорошо помнили уроки прошлых войн. Они неустанно достраивали и улучшали свои оборонительные стены и подходы к гаваням. Огромное распространение получила береговая артиллерия. Не считаясь с затратами, жители Родоса ставили повсюду, где это только было возможно, метательные машины, добиваясь того, чтобы буквально каждый квадратный метр акватории на угрожаемых направлениях простреливался огнем как минимум одного, а лучше нескольких, орудий. Вероятно, именно здесь и сейчас концентрация береговых орудий достигла наивысшего за всю эпоху античности показателя. Родосские инженеры превзошли самих себя, стремясь обезопасить родной город и родной остров. Орудия были нескольких классов. Наиболее дальнобойные из них, призванные встречать противника на дальних подступах и имевшие дальность стрельбы до нескольких сотен метров, естественно, не отличались высокой точностью. Главным их оружием были россыпи тяжелых камней, имевших большое рассеивание на предельной дальности и наносивших преимущественный ущерб живой силе противника на палубах кораблей. Кроме того, в качестве снарядов для этих установок применялись и зажигательные приспособления, которые при массовом и грамотном применении оставляли подходившим кораблям немного шансов достигнуть береговой черты. Однако основную роль играли более многочисленные установки ближнего боя. Их поражающий арсенал был весьма велик —в него входили и каменные, и свинцовые ядра, и стрелы с дротиками, и зажигательные снаряды. Неизвестно, к сожалению, были ли применены при создании оборонительной системы Родоса изобретенные некогда Архимедом приспособления. Однако вполне возможно, что они также были включены в состав механической части обороны острова. По крайней мере, применение машин, зацеплявших и поднимавших корабельные носы со стен, исключить нельзя. Они были уже хорошо знакомы по крайней мере римлянам и слава об их применении гремела далеко за пределами Сиракуз, по всему Средиземному морю.

Кроме того, на Родос бежали почти все римляне и италийцы, спасшиеся из азиатских провинций. К ним же примкнула масса недовольных политикой Митридата и ориентировавшихся на римлян. Так что совокупный людской и военный потенциал римско-родосского войска и флота был все же достаточно значителен, хотя и не достигал размеров Митридатовых сил. Для атаки Родоса царь выделил более трех сотен своих кораблей, значительная часть из которых была транспортными и перевозила войска и припасы. В то же время родосцы располагали не более чем полутора сотнями боевых кораблей. Так что их силы позволяли только обороняться, а оборона, как мы видим, была достаточно сильна.

Вскоре, закончив приготовления, понтийский царь отправился со своим флотом и войском на штурм непокорного острова. Родосцы и римляне, имевшие отлично налаженную разведку и агентуру, немедленно узнали об отплытии царского флота. В качестве превентивной меры они, как и собирались, тотчас разрушили все предместья своей столицы, дабы от них противнику не было никакой пользы, а население в полном составе с имуществом, припасами и скотом вывели в город, под защиту стен и артиллерии.

Однако ни римляне, ни родосцы просто так не собирались сидеть и ждать прихода противника. Достойно восхищения, что, явно уступая Митридату — как в численности кораблей, так и количестве людей, — союзники решили дать морское сражение еще на подступах к Родосу, чтобы по возможности помешать самой высадке и постараться сорвать всю экспедицию понтийского царя. Флот вышел в море. Здесь, у северо-восточных берегов Родоса, и развернулось первое морское сражение этой войны. Союзный флот, по замыслу своих командиров, должен был осуществить классический охват противника. Центр линейного строя развернулся для лобовой атаки, в то время как фланги, максимально растянувшись в стороны, стремились обойти строй митридатовых кораблей и нанести боковой удар — если и не замкнув кольцо, то хотя бы расстроив боевые порядки. Собственно, главной целью были, естественно, транспортные корабли. Их уничтожение сорвало бы высадку десанта, однако маневр удался лишь отчасти. Сражение, традиционно протекавшее вблизи берега, оказалось более затяжным и менее удачным, чем рассчитывали союзные командующие. Быть может, окружение и можно было завершить успешно, однако исход его решила большая численность и несколько более высокая скорость боевых судов понтийцев. Митридат и его корабельщики вовремя заметили начало маневра противника и приняли меры. Правое крыло царского флота, шедшее со стороны открытого моря, немедленно начало развертывание, стремясь также совершить маневр на окружение врага. Количество кораблей и их быстроходность позволили сделать это качественнее — линия понтийцев оказалась длиннее и, в конечном счете, смогла обойти своей оконечностью левый фланг союзников. Митридат, плывший на своей флагманской пентере, непосредственно руководил боем. Через некоторое время стало ясно, что Митридатов флот начинает постепенно теснить противника к берегу, стремясь замкнуть кольцо окружения и прижать союзный флот к скалистой отмели. Судя по всему, в этом сражении основным средством поражения являлись тараны, однако до массового применения их дело так и не дошло. По сути, битва свелась к обширному маневрированию в акватории. Родосцы, ясно видя, чем может закончиться этот маневр, начали понемногу отступать, стремясь избежать как окружения, так и потери своих относительно немногочисленных судов. Затем отступление стало всеобщим, превратившись в организованное бегство в собственную гавань. Это было вполне оправдано, поскольку главная задача боя выполнена не была — Митридатовы транспортники остались на плаву, и даже угрожать им серьезно не получилось. В такой ситуации любая битва привела бы лишь к потере собственного флота с весьма печальными последствиями для обороны острова.

Поэтому родосцы отступили в гавань, заперли ее заградительными цепями и приготовились к отражению атак понтийцев. Началась осада города. Митридат расположился рядом со стенами и предпринял ряд атак — как с суши, так и с моря. И те, и другие оказались неудачными. Стены были неприступны, а крепостная артиллерия отбивала все попытки прорывав в гавань или подхода к стенам со стороны моря. Тогда царь послал на материк за подкреплениями. Его транспортники должны были привезти новые сухопутные войска. Однако атаки стен не прекращались. Родосцы, постоянно одерживавшие в них победы, уверились в своих силах. Их наварх Дамагор постоянно размышлял, каким образом наиболее эффективно использовать вверенные ему корабли. Располагая численно не очень большим, но прекрасно подготовленным флотом, он постоянно держали его в полной готовности, рассчитывая в случае подвернувшейся возможности перейти к фазе контрблокадных операций и вылазок на море. Вскоре такой случай представился.

Сражение произошло прямо напротив входа в гавань Родоса. Родосцы постоянно держали наготове несколько судов для немедленного выхода в море. Царский флот, соответственно, патрулировал неподалеку. В тот момент, когда один из царских транспортов, подвозивший осаждающим припасы, проходил мимо створа гавани, родосская бирема — небольшая и быстроходная, как нельзя лучше подходившая для такой атаки — стремительно вылетела ему наперерез. Шедший под парусом неповоротливый транспортник казался легкой добычей.

Однако эта стычка внезапно превратилась в настоящее морское сражение, поскольку множество кораблей с обеих сторон друг за другом устремилось к месту боя с тем, чтобы принять в нем посильное участие. В результате сражение оказалось весьма ожесточенным. Корабли Митридата, традиционно имевшие большую скорость и более многочисленные, казалось, имели превосходство. Однако это была только вводная, потому что на деле в полной мере сказался опыт родосских кормчих и великолепная выучка их экипажей. Дамагор отдал приказ атаковать в первую очередь легкие корабли противника. Не стремясь потягаться силами с тяжелыми и мощными судами, родосцы, исключительно искусно маневрируя, окружали — подходя по двое и по трое — биремы и триремы противника и, не размениваясь на мелочи, топили их таранными ударами в борт или корму. Эта тактика была оправдана на все сто процентов: фактор времени в этом бою был решающим. Родосские суда просто не могли позволить себе абордажный бой или перестрелку, требовавшие в течение длительного времени оставаться относительно неподвижными, превращаясь в отличную мишень для понтийских кормчих. Тактика «ударил — убежал» была наиболее адекватна ситуации. И, конечно, сыграла роль высокая маневренность родосских кораблей. Однако абордаж также был применен в этом бою. Кроме того, поскольку в момент поражения тараном корабли некоторое время находились в сцепленном состоянии, родосцы и римские легионеры получали возможность учинить резню на палубе противника и поживиться за счет захваченных трофеев.

В результате родосцы вернулись в гавань победителями. Они вели на буксире одну захваченную триеру со всем экипажем, а также привезли большое количество захваченных трофеев в виде оружия и носовых украшений с кораблей.

Однако и они понесли потери. Одна из родосских пентер была захвачена понтийскими моряками. Не подозревая об этом, Дамагор вновь вышел из гавани на ее поиски, взяв с собой шесть наиболее быстроходных кораблей. Он полагал, что его корабль либо потерял ход в силу сбитых весел, либо еще ведет где-то бой — в силу ограниченности своего флота родосцы стремились не терять даже одного-единственного судна, не считаясь с опасностью новых потерь, к тому же среди них исключительно сильно было и чувство взаимовыручки. Заметив выход из гавани этого небольшого отряда, Митридат немедленно отправил на его перехват свою эскадру. Ее численность достигала двадцати пяти кораблей, однако Дамагор продемонстрировал все искусство родосского моряка. Поскольку его корабли не уступали в скорости противнику, однако он не имел возможности принять бой из-за громадного неравенства сил, Дамагор виртуозно уходил от преследования, используя маневр и слаженность действий своих подчиненных.

В результате отряд понтийцев гонялся за шестью родосскими кораблями до сумерек, не добившись ничего путного. Однако спустившаяся ночь превратила хищника в жертву. Неуверенно чувствовавшие себя в темноте на море понтийцы повернули обратно, в лагерь Митридата. Родосцы, напротив, отлично управлявшиеся со своими кораблями, развернулись и погнались за ними. В результате два судна Митридата были таранены и затонули со всем экипажем. Два других корабля, отбившись от своих, были загнаны Дамагором к побережью Ликии и только там смогли укрыться от погони и плена. Пользуясь тем, что Дамагор отвлекся, остальные царские корабли, развив максимальную скорость, добрались-таки до своей стоянки. Дамагор, напротив, проплавал всю ночь, разыскивая свою потерянную пентеру. Так ничего и не добившись, он вернулся с рассветом в гавань Родоса. Таким образом, родосцы одержали в этом бою безусловную победу, продемонстрировав, что, даже запертые в гавани, они не обнаруживают намерения отказаться от претензий на господство на море.

Любопытно, что во время дневного боя произошел инцидент, приведший к охлаждению между Митридатом и его островными союзниками. Когда царский флагманский корабль маневрировал во время сражения у входа в гавань, один из хиосских кораблей совершенно случайно в хаосе сражения вонзил свой таран в борт царского судна. Повреждения были незначительными, хотя царский корабль и дал течь, заставившую его в конечном счете выйти из боя. Несмотря на то, что этот инцидент был явной случайностью, Митридат, будучи человеком в значительной степени восточным по складу ума и характера, усмотрел в нем нечто большее и затаил злобу на своих хиосских союзников, а впоследствии подверг репрессиям виновных в инциденте рулевого и штурмана хиосского судна.

Однако этим сражением дело, понятно, не кончилось. Царь не оставлял своей затеи с осадой крепости и продолжал наращивать контингент. Этим и воспользовались родосцы, приободрившиеся в результате недавней победы. Пешее войско понтийского царя через несколько дней должно было прибыть в лагерь. Оно перевозилось как на транспортниках, так и на боевых триерах. Зная о его приближении, а затем и заметив подходившие корабли, родосцы вновь совершили вылазку из гавани. Им на руку сыграло то, что в тот день поднялся сильный северный ветер, который относил понтийский флот прямиком к гавани Родоса. Царский флот, борясь с высокой волной и находясь вблизи берега, естественно, не мог соблюдать строй. Пользуясь комбинированной тактикой и всякий раз применяя тот ход, который был наиболее эффективен, родосцы добились успеха. Часть кораблей была атакована на поражение — это были в основном суда с пехотинцами и боевые корабли. Они могли оказать сопротивление и проще было с ними просто покончить. С той же целью против многих из этих кораблей были применены зажигательные средства — «корзины Павсистрата» и метательные снаряды с горючей смесью. Третьим поражающим фактором стал абордаж. Он в основном применялся против транспортников с припасами, которые представляли собой ценный приз. Несколько кораблей было приведено на буксире в гавань, захватили также около трехсот человек пленных. Царский флот среагировать не успел, да и не мог бы этого сделать при такой погоде. Победа была целиком на стороне родосцев, а царь лишился громадной части своего войска и многих десятков кораблей.

Однако его решимости это не поколебало. Митридат задумал комбинированную атаку с моря и суши. На его кораблях спешно готовились к штурму приморской части городских стен. Мастерили лестницы, устанавливали метательные орудия и запасали снаряды. Царь возродил традицию изготовления самбук, известную по прошлым войнам. Эту штурмовую башню из дерева, вероятно, обшитую металлическими листами и шкурами, соорудили на двух соединенных в катамаран кораблях. Сооружение было довольно устрашающим, хотя и неповоротливым. Его намеревались использовать вблизи городской стены. Во-первых, самбука несла внутри себя на нескольких уровнях установленные метательные машины, изрыгавшие не только камни, но и стрелы с дротиками. Во-вторых, в нижней части имелось несколько таранов, достаточно хорошо защищенных от стрел и камней противника; при достижении стены ими можно было вполне успешно орудовать, сокрушая нижние ярусы кладки. Кроме того, самбука несла несколько перекидных мостиков, позволявших транспортировать воинов на стены города. Дело было за главным — подвести эту конструкцию к городской стене.

От перебежчиков Митридат знал, что самое слабое место обороны — в районе храма Зевса Атабирия, где стены ниже и слабее. Поэтому, запланировав общий штурм, он выделил специальное подразделение для штурма этого участка. Именно из района храма должен был быть подан знак огнем к общему штурму. Дело в том, что он планировался на ночное время. Войска и корабли должны были скрытно и в полном молчании подойти к стенам и входу в гавань. Только по сигналу с Атабирия надлежало с возможно более громким криком ринуться на штурм.

Однако родосцы сорвали этот план. Они обнаружили подходившего противника и сами зажгли сигнальный огонь на стене, оповещая свои войска об опасности. Понтийцы, приняв его за тот самый «свой» сигнал, начали кричать, как и было условлено. Однако родосцы, ответившие таким же громким криком, уже занимали по тревоге свои места на стенах и башнях. Внезапного нападения не получилось. Заработали машины со стен, в наступавших полетело все, что подобает такому случаю. Ночной штурм сорвался, а к рассвету дело наступавших стало совсем плохо, и Митридат подал сигнал к отходу на исходные. Самбука, столь устрашившая оборонявшихся, своей роли все же не сыграла. Первый моральный шок быстро прошел. Понтийцы с ее помощью не только обстреливали городские стены, но и пытались высадить на них десант, однако безуспешно. Войска на мелких кораблях подвозили к этому сооружению, и они пытались сначала перейти на палубы катамарана, а затем подняться в самбуке на этаж, где имелись переходные мостики. Однако усиленный обстрел родосцев сделал свое дело. Незначительные поначалу повреждения множились, и вскоре гигантское сооружение, потеряв конструктивную крепость и устойчивость, накренилось и рухнуло, погребая под собой сотни понтийских воинов. По мнению осажденных, не обошлось без участия богини Исиды, храм которой находился в месте штурма самбуки: она, якобы, и извергла огонь на это сооружение. Первостепенная заслуга в этом, конечно, принадлежит береговой артиллерии родосцев и мастерству ее обслуги.

Теперь Митридат сдался. Он снял осаду с Родоса и попытался осадить Патары, однако, вырубив для сооружения осадной техники священную рощу, увидел неблагоприятный сон и, устрашившись, ушел на материк, эвакуировав войско с Родоса. Однако война на море не кончилась. Митридат отправил своего военачальника Архелая с небольшим флотом для агитации в Греции за понтийского царя. Архелаю сопутствовал успех. Он захватил остров Делос, а также ряд других укрепленных островов, где уничтожил около 20 000 человек, в массе своей из римско-италийских гарнизонов. В результате острова были отбиты и переданы в распоряжение афинян, что должно было продемонстрировать расположение к ним понтийского царя. Ахайя, Лакония и Беотия встали на сторону Митридата. Он, в свою очередь, отослал на помощь новый флот с войсками под командованием еще одного своего военачальника — Метрофана. Однако римский командующий в Македонии Бреттий, выйдя в море с небольшим отрядом из нескольких десятков кораблей, дал морское сражение, достойное упоминания в силу своей отчаянности и победного для римлян исхода. Численно в несколько раз уступая противнику, римляне бросились в битву, и этот натиск решил ее исход. Бреттий атаковал авангард флота Метрофана и потопил большой транспортный корабль, а также быстроходное рассыльное судно. Последнее было взято на абордаж, и римляне учинили на нем страшную резню, убив всех, кто был на борту, причем прямо на глазах у командующего понтийцев. Устрашенный этим зрелищем, Метрофан бежал с места битвы, так толком в нее и не вступив. Бреттий не смог его преследовать, так как парусности его кораблей не хватало, а транспортники Метрофана, шедшие под парусами, имели вполне приличную скорость. После этого Бреттий предпринял несколько походов, наказывая и разоряя отпавшие города. Однако его попытка взять Афины за горло, захватив их порт Пирей, не удалась — Архелай опередил его и занял порт со всем своим флотом.

Дальнейшая стадия войны была связана с прибытием из Италии войск Суллы и масштабными сухопутными операциями в Элладе. Шел 88 г. до н. э. Сулла предпринял осаду Пирея, что и в самом деле было решительно необходимо в этот момент. Однако была одна сложность: Сулла практически не располагал флотом. Тот небольшой контингент, который пришел с Бреттием из Македонии, при всей своей самоотверженности не мог противостоять ни флоту Архелая, ни, тем более, основным силам флота Митридата. Оперативно отстроить флот Сулла был не в силах. У него не было при себе ни опытных кораблестроителей, ни рабочих; под его контролем не было лояльных греческих городов с верфями и кадрами для набора гребцов. Единственным возможным выходом был призыв к родосцам прислать корабли. Стоит заметить, что зависимость от союзнической поддержки станет проклятием для Суллы в этой войне.

Родосцы, как раз, были совсем не против помочь. Но Митридат владел морем. Его флот держал под контролем и окрестности Родоса, и все основные коммуникации Восточного Средиземноморья. Сулла предпринял обходной маневр. Он отправил своего подчиненного Лициния Лукулла — одного из наиболее заметных римских командиров того времени — с секретной миссией в Сирию и Египет. Лукулл должен был собрать корабли у тамошних правителей в приморских городах и с этим флотом подойти к Родосу. Таким образом силы родосцев серьезно увеличивались, и им грозила уже не такая большая опасность на переходе морем в Грецию. Несмотря на колоссальную опасность быть перехваченным Митридатовыми кораблями, Лукулл сел на небольшое суденышко и, как вполне профессиональный шпион, пересаживаясь с корабля на корабль, чтобы замести следы, вскоре все же добрался до Александрии Египетской.

Пока он выполнял свою миссию, Сулла с помощью предательства и огромным напряжением сил все же взял Афины, учинив там резню. Вслед за тем, не дожидаясь помощи с Родоса или откуда либо еще, войска Суллы вскоре взяли и Пирей, предав огню не только здания и памятники, но и городские верфи. Архелай с войсками эвакуировался на судах своего флота — естественно, беспрепятственно — в Беотию. Вскоре после этого Архелай развязал против римлян подлинную морскую войну. Не имея возможности противостоять им на суше, он, тем не менее, господствовал на море. В результате применялась набеговая тактика, в ходе которой подвергались разграблению и запугиванию территории, население которых колебалось или поддерживало римлян, а также острова. В случае оказания сопротивления римлянами — как это было, например, в Халкиде — Архелай немедленно грузил войска на корабли и отступал. Естественно, что эта тактика приводила Суллу в откровенное бешенство — флота у него по-прежнему было совсем мало.

Митридат, тем временем, выжимал из новых подданных все соки. Обобрав галатов, он еще раз отомстил хиосцам — на этот раз всем. Многие из них бежали к Сулле, и их имущество он конфисковал, а потом реквизировал и оружие островитян, взяв также в заложники детей именитых граждан. На кораблях они были вывезены с острова и отправлены в города на Черном море.

Однако Сулле все же удалось в одном из мест запереть войско Архелая и разгромить его. Наличие флота не спасло митридатова военачальника от полного разгрома, так как эвакуироваться ему не удалось — лишь сам Архелай с немногими приближенными поспешно бежал на маленьком судне в Халкиду. Сулла тем временем разграбил Беотию, все время отпадавшую от римлян, продолжая ожидать помощи от Лукулла. Лукулл не появлялся, и от него не было никаких известий.

Сулла, вообще-то, оказался в весьма странной ситуации. Напомним, что в Риме уже разгорелась гражданская война. В частности, положение Суллы в его отсутствие стало не просто шатким, но катастрофическим. Его политические противники — Корнелий Цинна и Гай Марий — объявили его в Риме врагом государства со всеми вытекающими отсюда последствиями: друзья его были перебиты, а имущество его в городском доме и в загородных владениях было разграблено. Естественно, Сулла был лишен формального права вести войну от имени римского государства — вместо него в Азию с двумя легионами был отправлен консул Валерий Флакк. Однако Сулла располагал отлично выученным, боеспособным и, самое главное, преданным ему войском и не собирался слагать с себя власть, как и смиряться со своим положением. Сулла, не рассчитывая на помощь Лукулла, приступил к строительству уже своих собственных кораблей.

Флакк, будучи не слишком опытным командиром, попал к тому же в бурю со своим флотом, который перевозил войска из Брундизия на Балканы. Надо в общем, признать, что идея переправы войск на восточное побережье Греции на кораблях была не совсем удачна. Буря разбросала корабли, большинство из них прибыло в Фессалию с опозданием, а те, которые успели выгрузить войска, оказались сожжены войсками, посланными Митридатом, прямо у берега. Войска в Фессалии, недовольные Флакком, перешли на сторону Суллы. Впрочем, один из подчиненных Флакка, Фимбрия, вскоре убил своего командира и, переподчинив его войска, преследовал армию понтийского царя вплоть до Пергама, где и прижал того к берегу. Только благодаря наличию у Митридата кораблей — как и отсутствию таковых у Фимбрии — царю удалось эвакуировать свое войско в Митилену.

Несмотря на отсутствие помощи с родины и незначительность сил флота, Сулла сумел дожать ситуацию. Вскоре Митридат через Архелая начал прощупывать почву для заключения мира. Несомненно, предметом торга стал флот. В частности, Сулла потребовал немедленной передачи ему всех кораблей флота Архелая — помимо репараций и возвращения практически всех завоеванных земель. Тем временем объявился и долгожданный Лукулл. Он, как оказалось, собрал-таки кое-какой флот из Финикии, Памфилии, с Родоса и Кипра и с ним опустошил многие места на неприятельском побережье и даже дал вполне успешное сражение царскому флоту. Как выяснилось, главную опасность для него при переходе и во время боевых действий представляли не корабли понтийцев, а морские разбойники, расплодившиеся в регионе.

Теперь, располагая достаточно мощным флотом, Сулла мог и вправду диктовать свои условия. В частности, в качестве аргумента, объясняющего претензии римлян, выдвигалось превентивное строительство понтийским царем флота и вербовка кадров по всему Средиземноморью. Этот злой умысел против Рима рассматривался Суллой в череде прочих недружественных действий Митридата— причем в качестве одного из главных. В результате в 85 г. до н.э. мирный договор все же был заключен: Митридат согласился на римские условия.

Однако всего через два года началась Вторая Митридатова война. И вновь флот стал важнейшим поводом к таковой. Митридат, стремясь разобраться с Боспорским царством, стал строить огромный флот и собирать армию. Римляне расценили эти приготовления как явно недружественный акт, направленный не столько против Боспора, сколько против них самих. Тем более Митридат не выполнил еще всех условий прошлого мирного договора.

Но начавшаяся война была относительно вялой и проходила в основном на суше, в Малой Азии. Римский флот выполнял в ней исключительно транспортные и патрульные функции. На третий год война завершилась без серьезных политических изменений в регионе.

Но Митридат, естественно, не оставил своих намерений. Будучи уже достаточно пожилым человеком, он решил попытать счастья еще раз. Внутренние проблемы Рима позволяли ему надеяться, что сопротивление будет относительно слабым. В результате в середине 70-х годов до н.э. он начал новую — как оказалось, последнюю в своей жизни — стратегическую игру. Летом 75 г. до н. э. царь, не сомневаясь, что война действительно будет решающей, начал приготовления. Все лето и зиму он запасал строевой лес и закладывал один за другим корабли, готовил оружие, собирал тысячи тонн зерна. Кроме того, царь привлек на свою сторону многочисленные племена и народы не только в Азии, но и в Европе — на Севере Балканского полуострова. Общая численность войска достигла 156 тысяч человек. Кораблей разных классов было построено более 200 единиц.

Как только наступила весна следующего, 74 г. до н. э., Митридат провел большие маневры своего флота и бросил в море пару белых коней в качестве жертвы богу морей Посейдону.

Затем Митридат напал на Вифинию. Правивший в тот момент в Вифинии римский наместник Марк Аврелий Котта вынужден был со своим войском отступить в Халкедон. Его начальник флота по имени Нуд, оставив корабли в гавани Халкедона, бежал в город, потеряв многих из своих людей. Воспользовавшись этим, Митридат предпринял отважную атаку гавани. Его корабли под командованием самого царя прорвались в порт, взломав таранами закрывавшее его боновое заграждение из медных переборок. Поскольку корабли не охранялись и стояли брошенными у берега или были вытащены на песок, все они были потеряны. Четыре римских судна были сожжены на месте, а остальные 60 кораблей Митридат увел на буксире из гавани. Впечатляло соотношение потерь: римляне потеряли около трех тысяч человек, в том числе один из римских сенаторов. Понтийцы потерь практически не имели — погибли лишь два десятка союзников-бастарнов, первыми ворвавшихся в гавань.

Римляне назначили командующим Луция Лукулла, выдвинувшегося еще в Первую Митридатову войну. В начале войны его главной задачей было осложнить Митридату снабжение его армии. Часть продуктов подвозилась по суше, часть — по морю. Рядом операций Лукулл отрезал сухопутное снабжение и рассчитывал, что наступавшая зима прервет и снабжение морским путем. Все войско царя увеличилось уже вдвое и достигло 300 000 человек. Жаркая борьба разгорелась под городом Кизик. Его взятие гарантировало Митридату разблокирование своих войск и открытие к ним доступа по суше. Осада и штурм Кизика проходили с массированным применением сил флота. Город был подвергнут плотной и вполне грамотной инженерной блокаде. Митридат отдал приказ перекрыть гавань двойной плотиной, а сухопутную часть городских укреплений окружил рвами. Под Кизиком возвели множество осадных сооружений, в том числе некую «осадную машину в сто локтей (около 45 м. — А. X.), с которой поднималась вторая башня с катапультами, бросавшая в город камни и другие метательные снаряды». Там же Митридат вновь попытался применить свою любимую самбуку. Она монтировалась на двух соединенных между собой пентерах и была предназначена не столько для пробивания стен или обстрела города, сколько для переброски войск на стену — по мосту, выбрасывавшемуся с ее верхней части.

Понтийский царь предпринял и «психическую атаку»: к стенам подвезли пленных граждан Кизика, которые молили пощадить сограждан — что, впрочем, не произвело особого впечатления на осажденных. Их военачальник Писистрат велел им быть стойкими, раз уж стали пленниками.

Митридат решил применить свою машину и во время последовавшего вскоре штурма подвел ее на кораблях к самой стене. Самбука двигалась в порядках подступивших к стене кораблей. Внезапно с вершины упал мостик, и четверо воинов перебежали на стену. Понтийцы имели все шансы все-таки захватить город. Неизвестно, замешкались ли остальные воины, или же конструкция мостика самбуки позволяла задействовать солдат только «порционно», однако первый испуг у осажденных на этом участке стены прошел мгновенно. Вначале растерявшись, они почти сразу же пришли в себя и, столкнув этих четверых воинов со стены, принялись за саму осадную башню. Со стен в пентеры, служившие самбуке основанием, полетело такое количество зажигательных снарядов и потекло так много смолы, что управлявшие сооружением люди вынуждены были отступить, пятясь задом и отходя от стен. Так что штурм с моря не удался.

Исключительно упорным был и следующий штурм с суши, который ознаменовался яростным противодействием осажденных и искусством наступавших, которые применили все доступные средства защиты от зажигательных снарядов — от воды и уксуса до находящихся в ненатянутом состоянии кусков материи и одежды, которые улавливали летящие «зажигалки». Разбитая и подожженная в нескольких местах стена нигде не была взята осаждающими, а за ночь кизикийцы отстроили ее заново. Через пару дней налетел шторм, который не только потрепал царский флот, но и серьезно повредил большинство осадных орудий. Несмотря на наступившую зиму, которая все-таки прервала снабжение по морю, и последовавшие голод и чуму, поразившую понтийское войско, Митридат не оставлял своих попыток. Кизикийцы подвели контрмины под царские подкопы и сожгли его новые машины. И только тогда Митридат решил отступить, отправив войско на прорыв посуху в Лампсак (они потеряли много людей в стычках с римлянами Лукулла), а сам бежал с приближенными на кораблях в Парос. Впрочем, вскоре царь вывез остатки своего войска из Лампсака — опять-таки на кораблях и вместе с остатками населения этого города.

Митридат разделил силы флота. Он оставил 10 000 своих отборных солдат на пятидесяти кораблях —под командой римского предателя, сенатора Вария — в районе боевых действий, сам он с небольшим количеством приближенных и остальным войском ушел с флотом в Никомедию. Однако разыгравшаяся зимняя буря потопила многие корабли —как в том, так и в другом флоте.

И тогда римляне — а именно Лукулл — перешли к следующему этапу боевых действий. Освободив в основном сухопутное пространство в Европе от войск понтийского царя, Лукулл принялся за зачистку морей. Лукулл собрал под своим командованием все корабли, которые удалось отыскать в провинции Азия. Общее их число доходило до двух сотен. Этот флот был разделен на несколько эскадр, которые находились в жестком и грамотном взаимодействии с наземными частями. Каждая эскадра получила своего главкома. Эти силы и повели комбинированную атаку на владения Митридата. Триарий взял штурмом Апамею, учинив избиение тысяч жителей. Другой командир, Брабас, захватил Прусиаду и Никею, которую оставили войска гарнизона Митридата. Лукулл самолично со своей эскадрой отправился к берегам Ахейского залива, где и захватил тринадцать неприятельских судов. Не удовлетворившись этим, Лукулл все-таки настиг Бария и нескольких других полководцев Митридата (Александра из Пафлагонии и евнуха Дионисия), захватив их у острова Лемнос. Узнав, что они пристали там со своим флотом, Лукулл открыто двинулся на них, рассчитывая на сражение. Однако его противники вовсе не собирались выходить в море. Лукулл, тщетно подсылая к ним по два корабля и вызывая на бой, наконец, принял решение. Он обошел остров на части своих кораблей и, высадив десант, загнал противника на его корабли. Однако и теперь их не удалось выманить — понтийцы продолжали держаться у берега. Тогда римский флот и войска на суше зажали их и подвергли массированному обстрелу стрелами и дротиками. Только теперь войско понтийцев оказалось разгромлено — многие погибли, остальные попытались бежать и в массе своей были захвачены в плен. Командиры понтийцев укрылись в прибрежном гроте, где их и нашли. Дионисий принял яд; Бария Лукулл приказал убить, справедливо полагая, что римлянин и сенатор не должен идти в его триумфе из этических соображений; так что в его руках оказался только Александр.

Но Митридат не был сломлен. Ему было необходимо прорваться в Черное море, поближе к родине, где он затевал новую реанимацию своей державы. Двигаясь со своим флотом вдоль малоазийских берегов, царь в который раз стал жертвой зимних штормов. У него было немногим более двух сотен кораблей. Страшная буря, обрушившаяся на флот, разбила и потопила около 60 кораблей, на которых погибло в общей сложности не менее 10 000 солдат. Остальные корабли были серьезно потрепаны и разбросаны по морю. Царский флагман настолько серьезно пострадал, что Митридат покинул его и перешел на легкое судно пиратов — они сопровождали его флот, — которое и доставило его в город Синопу. Отсюда, сев на транспортное судно, которое вели на буксире, он убыл в Амис. Здесь царь начал свою политическую игру, вовлекая в войну с Римом царя Армении Тиграна и своего сына Махара, правившего на Боспоре Киммерийском.

Неугомонный Лукулл неотступно преследовал царя Понта и углубился с римским войском во внутренние районы Малой Азии. Очередное поражение царя привело к его бегству в Армению. Положение Митридата было весьма сложным, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что он отправил евнуха в собственный дворец, чтобы тот убил всех царских сестер, жен и наложниц. Лукулл же, приведя в Понт свой флот, брал комбинированными атаками с моря и суши один город за другим. Так пали Амастрида, Гераклея Понтийская и многие другие города.

Дольше всех держались Синопа и Амис. Жители Синопы, например, издавна славившиеся своими мореходными талантами, не только отбивали атаки римлян с суши, но и регулярно выходили в море, успешно сражаясь с римскими кораблями. Когда они поняли, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, то сожгли свои тяжелые суда, а на легкие погрузили всех оставшихся жителей города и бежали морем на восток. Так же поступили и амисяне. Однако Лукулл в силу ряда религиозных соображений и уважения к стойкости населения и защитников пощадил оба города и позволил жителям вернуться.

Параллельно он склонил на сторону Рима Махара—сына царя — и потребовал от Тиграна выдачи Митридата. В нескольких битвах понтийско-армянское (по существу, больше армянское) войско было разбито, а сам Митридат получил несколько достаточно тяжелых ранений — в голову и ногу. Однако политическая и военная обстановка не позволили тогда завершить войну полным триумфом. Лукулла обвинили в затягивании войны, и его войско было фактически распущено. В конце лета 66 г. до н. э. война прервалась.

Одним из основных оснований для перерыва в боевых действиях явились бесчинства пиратов, которые к этому времени стали подлинным бедствием всего Средиземного моря.

Митридат, тем временем, выдержал настоящую микровойну со своим сыном Махаром, который, убегая от отца, даже сжег часть царского флота в надежде предотвратить погоню за собой. Однако Митридат располагал и другими кораблями, так что почти настигнутый Махар все же принужден был покончить с собой. Использовал царь свой флот и для установления контроля над Северным Причерноморьем — в частности, флот Митридата применялся при аннексии Пантикапея и в ходе охоты за еще одним сыном царя — Ксифаром, который также был убит. Митридат в тщетной попытке защититься от усилившихся и победоносных римлян «перетекал» со своей державой все дальше на северо-восток и, как загнанный зверь (или все же человек?), уничтожал своих близких.

К этому времени Митридат стал поневоле царем почти всего Черного моря. Ему подчинились города от Фанагории до Херсонеса Таврического. Надеясь сохранить хотя бы остатки своей державы, он отправил к Помпею послов с предложением платить дань за владение своей державой. Помпей приказал самому Митридату явиться к нему и лично просить об этом, однако гордый царь отказал и вновь начал готовиться к войне. Он был стар, болен и страдал от незаживающих ран, но дух его сломлен не был. Царь вновь отстраивал флот, прилагая к этому все свои силы, а также заново формировал армию, привлекая в нее как свободных, так и рабов.

В Фанагории вспыхнул мятеж против царя. Восставшие обложили деревом и подожгли цитадель города, в которой укрылись члены царской семьи. Четыре сына царя — Артаферн, Дарий, Ксеркс (какие имена!!!), Оксатр — и дочь Эвпатра сдались. Однако другая его дочь, Клеопатра, продолжала оставаться в цитадели со своими приближенными. Отец, восхищенный ее мужеством, отправил несколько десятков легких бирем в Фанагорию. Эта блестящая операция увенчалась успехом: понтийские «коммандос» вызволили принцессу, буквально вырвав ее из-под носа у противника. Но тут приободренные примером Фанагории, восстали Херсонес, Феодосия и Нимфей.

Однако Митридат и в самом деле был несгибаем. Царь, потеряв почти все, задумал идею, явно вдохновленную примером Ганнибала. Он собрался двинуться в земли, заселенные кельтами, и, подбив их к совместному выступлению, вторгнуться в Италию (!). Даже наиболее преданные солдаты его войска сомневались в успехе этого мероприятия и не имели желания осуществлять такую экспедицию. Все говорили, что царь не желает умереть, не совершив чего-либо выдающегося.

Как обычно и бывает, пал Митридат жертвой предательства, причем предательства собственного любимого сына Фарнака. В 63 г. до н. э. Фарнак уговорил значительную часть командиров как в армии, так и на флоте, выступить в его поддержку. Фарнак поднял мятеж и был увенчан бутафорской короной из стебля травы. Митридат, наблюдая с возвышения за мятежом, прекрасно понимал, чем все это кончится. При нем остались только две дочери и несколько командиров и слуг. Все члены царской семьи приняли яд, однако в отличие от дочерей, умерших сразу, Митридат оставался невредим. Он так долго приучал себя к ядам и принимал их в гомеопатических дозах, что яд не подействовал. Не желая сдаваться, царь приказал командиру галльского отряда Битоиту заколоть себя. Последнюю свою дорогу царь также преодолел по морю: Фарнак отправил его тело Гнею Помпею в Синопу на триреме.

Так закончилась последняя Митридатова война. Вне всякого сомнения, это был страшный и опасный противник. Его претензии распространялись намного дальше Малой Азии и, вероятно, ему не были чужды мысли о мировом господстве. Удивительная способность вставать на ноги из любого нокаута стяжали Митридату VI Евпатору славу и уважение противников. Завладев его царством, римляне включили в состав своего государства—в той или иной степени —громадные территории: фактически всю Малую Азию и побережья Понта Эвксинского, а также утвердились на Ближнем Востоке. Как писал Аппиан, «в результате Митридатовой войны римская власть… распространилась на берега Эвксинского Понта и до песков пустынь перед Египтом, от Иберии у Геракловых столпов до Евфрата… Так как они владели и Ливией, простиравшейся до Кирены (самую же Кирену царь Апион, побочный сын рода Лагидов, оставил им по завещанию), то в кругу земель по Средиземному морю им осталось завладеть только Египтом».

Громадную роль в этих войнах сыграл флот. Осуществление массовых перевозок по морю, контроль за коммуникациями и перерезание таковых, осады и штурмы приморских крепостей, морские сражения — все это происходило на акваториях Восточного Средиземноморья и Черного моря в течение двадцати шести лет с незначительными перерывами. Отточенное мастерство как римских, так и понтийских корабельщиков заслужило уважение современников и потомков. Примечательно, что в этих войнах Рим все реже прибегал к помощи союзников, и в частности Родоса. Если в первой войне родосцы буквально вытащили на себе все кампании на море, то в третьей их участие было крайне скромным, если не незаметным. Римляне за два десятилетия перестали нуждаться в помощниках на море, сами окончательно став «народом моря» не только в омывающих Италию морях, но и далеко за их пределами. Новые технические средства и приемы боя нашли в этих войнах весьма широкое применение, а корабли окончательно стали универсальными боевыми единицами, способными решать целый спектр задач боевого плана.

В период расцвета своего царства Митридат был фактическим хозяином морей на всем пространстве от Киликии до Ионического моря. О размахе боевых действий на море в эту войну говорят некоторые цифры. Он привел в подвластные римлянам гавани 700 трофейных кораблей — и это были лишь неповрежденные суда, доставшиеся, в массе своей, без боя. Во время двухдневного триумфа Помпея в Риме на повозках везли несколько десятков корабельных ростров, снятых с судов, непригодных для использования в римском флоте. В ходе того же триумфа вместо трофейных кораблей, которые по понятным причинам не могли быть предъявлены римлянам на Форуме, несли надпись на плакате, гласившую, что «кораблей с медными боевыми носами взято в плен восемьсот», и эти слова отражали истину. Как указывает Аппиан Александрийский, у царя Понта часто число только собственных кораблей было больше 400, а ведь были еще и союзные, и пиратские суда. Так что противник у римлян был весьма суровый и не менее опасный, по сути, чем Карфаген. Тем славнее была их победа.

В ходе Митридатовых войн в полной мере проявила себя проблема средиземноморского пиратства, ставшая бичом римлян. Ее виртуозное и молниеносное решение, предложенное Гнеем Помпеем, имело исключительно важное значение. После пиратов и Митридата у Рима не осталось противников в Средиземном море. Оно окончательно превратилось в Римское море.

Пираты заявили о себе очень давно. В сущности, с момента распространения искусства мореплавания в акватории Средиземного моря это занятие стало источником пропитания, хобби или смыслом жизни для множества людей. Целые народы нередко делали пиратство важной составляющей собственной экономики и культуры. Те же самые финикийцы — предки карфагенян — примерно в равных объемах совмещали в своей деятельности пиратство и морскую торговлю. Да, в сущности, между ними в архаические времена порой было мало разницы. Один и тот же человек вполне удачно и беспроблемно мог совмещать в себе качества мирного торговца и жестокого капера.

До поры до времени это явление имело ограниченное распространение. Все мало-мальски зависевшие от морской торговли государства Средиземного моря прилагали усилия, чтобы сократить угрозу пиратских нападений — либо, по крайней мере, вытеснить чужеземных разбойников своими собственными. Положение несколько изменилось во II в. до н. э. С угасанием Карфагена, а затем и полной его ликвидацией как государства и самостоятельной силы на море в Средиземноморье наметился весьма опасный дисбаланс. Карфаген как сдерживающий фактор даже в последние десятилетия своего существования мог многое противопоставить пиратам. Теперь эта сдерживающая сила исчезла. Кроме того, римляне в том же 146 г. до н. э. разрушили и Коринф, который был также мощнейшим морским владыкой — как, собственно, и вся покоренная Римом Эллада. Исчез еще один противовес, еще одно государство, сдерживавшее морской разбой.

Римляне отнюдь не сразу заместили образовавшийся вакуум. Их возможности поначалу были относительно невелики и, кроме того, отсутствовало ощущение господства на море и отношение к нему как к своей собственности и вотчине. Только постепенное формирование этого мировоззрения изменило роль Рима в Средиземноморье. Важнейшим шагом на пути к нему стало сосредоточение усилий на завоеваниях в Восточном Средиземноморье и постепенное включение его берегов в орбиту влияния Республики. Поэтому вполне симптоматично, что проблема борьбы с пиратством остро встала лишь ко второй четверти I в. до н.э. Ведь расцвело пиратство уже гораздо раньше — в конце II в. до н.э. оно стало подлинным бедствием для всех регионов этого гигантского бассейна, но несколько десятилетий Рима это почти не касалось.

В первые десятилетия I в. до н.э. римляне, опутавшие Восточное Средиземноморье сетью своих торговых путей, начали ощущать всю значимость этой проблемы уже на собственной шкуре, а когда необходимость войны с Митридатом поставила в повестку дня массовые перевозки морем, проблема приобрела первостепенное значение. Была и другая сторона вопроса. Дело в том, что Митридат как раз самым активным образом привлекал морских разбойников к решению собственных задач, в том числе и главной — войны с римлянами. Пожалуй, самой недоброй славой пользовались в античном мире киликийские пираты — наиболее многочисленные, храбрые и безжалостные. По сути, это была пиратская страна—выражаясь современным языком, «государство-изгой». Поскольку Киликия вошла в состав монархии Митридата, он получил определенный контроль над этим беспокойным сообществом. Впрочем, и в других регионах той же Малой Азии хватало своих пиратов.

Так вот, Митридат, стремясь создать на море обстановку, невыносимую прежде всего для римлян, по словам Аппиана, «наполнил все море от Киликии до Геракловых столпов морскими разбойниками, которые сделали все пути между городами недоступными для сношений и непроезжими и вызвали повсеместно тяжелый голод». Конечно, это не было сделано в одно лето. Однако Митридат действительно сознательно и целенаправленно дестабилизировал обстановку в регионе, стремясь в этой мутной воде ловить свою собственную рыбу. Ведь, в конечном итоге, только он мог найти управу на эту компанию, а главный ущерб несли римляне и их союзники. О том, что управа была и все, на самом деле, было подконтрольно Митридату, свидетельствует то, что он осуществил широкую программу расселения этих пиратов. В ходе начального этапа войн многие города Малой Азии были основательно разрушены. Царь, восстанавливая их, активно селил в отстроенных городах и городках пиратов. Среди областей, в которых осуществлялась эта программа, упоминаются — разумеется, наряду с самой Киликией — Келесирия, Палестина и Понтийские земли в Черном море.

Однако Киликия была безусловным лидером в этом вопросе и поставщиком пиратов. Многие из них даже не были местными уроженцами. Завоевания Рима согнали со своих мест многочисленных мореходов, которые не могли или не хотели мириться с новыми порядками на своей родине. Еще до Митридата это весьма своеобразное «пиратское государство» было заметной силой в регионе.

Но характер морского разбоя постепенно менялся. Первоначально пираты представляли собой довольно обычное для любой эпохи зрелище: они использовали небольшие быстроходные корабли, применявшиеся в относительно незначительном количестве. Размах их действий был еще невелик, и главной формой разбоя были традиционные нападения на проходящие, в основном одиночные, торговые суда. Пользуясь высокой скоростью и возможностью быстрого маневра, пираты без особых проблем перехватывали свою добычу. Однако со временем тактика их действий менялась. Осмелев и почувствовав свою силу, пираты начинают строить более крупные корабли, по своему классу совпадающие с теми, которые применялись ведущими государствами в военном флоте. На смену легким шаландам и «полуторникам» приходят настоящие биремы и триремы, полностью соответствующие практике современного морского боя. Тактика «волчьих стай» и одиночного разбоя становится все более редкой — теперь пираты уже открыто совершают нападения на купеческие караваны и на сухопутные владения прибрежных правителей. Из частного разбоя это занятие превращается в коллективный налаженный бизнес, смыкающийся с государственной властью.

Поражение Митридата в первой его войне с Римом заставило царя сократить свои владения и отступить вглубь Малой Азии. Большое число людей, занятых в его флоте, который был теперь утрачен, оказалось не у дел. Среди них было немало талантливых шкиперов и кормчих, да и навархов, прекрасно разбиравшихся в тактике морских битв. Не имея возможности найти приложение своим талантам, они, тем не менее, не испытывали желания служить римлянам, тем более, что те и сами не стремились в тот момент к наращиванию флота и отнюдь не горели желанием предоставлять вакансии кому бы то ни было. Прочие государства Средиземноморья также не имели возможности или желания «переварить» этот контингент. Однако под боком была Киликия.

Большинство безработных моряков осело в конечном итоге именно здесь. Их таланты пришлись ко двору. Пополнив число морских разбойников, они резко нарастили их потенциал. Теперь в море выходят настоящие пиратские флотилии со своими военачальниками и собственной иерархией. Эти флоты вели настоящие войны — неукрепленные города захватывались, укрепленные брались штурмом либо правильной осадой со всеми атрибутами таковой: подкопами, таранами и метательными орудиями. Массовой практикой стал захват заложников. Знатные и богатые люди, которые всегда в изобилии обитали в любом уважающем себя приморском городе, становились излюбленной добычей киликийцев: их увозили с собой и требовали достойный (естественно, обычно более чем достойный) выкуп. Эта практика приносила отличный доход, который становился достаточно надежным источником не только существования, но и процветания.

К пиратам примкнуло большое количество людей знатных, богатых и, в общем-то, вполне благополучных: они считали, что увеличить свое благосостояние таким образом им очень даже не повредит, тем более, что на морях все более и более воцарялась анархия. Свои «гражданские» замашки эти люди переносили и в стан пиратов. Как пишет Плутарх, «флотилии, которые они высылали в море, отличались не только прекрасными, как на подбор, матросами, но также искусством кормчих, быстротой и легкостью кораблей, предназначенных специально для этого промысла. Гнусная роскошь пиратов возбуждала скорее отвращение, чем ужас перед ними: выставляя напоказ вызолоченные кормовые мачты кораблей, пурпурные занавесы и оправленные в серебро весла, пираты словно издевались над своими жертвами и кичились своими злодеяниями. Попойки с музыкой и песнями на каждом берегу, захват в плен высоких должностных лиц, контрибуции, налагаемые на захваченные города, — все это являлось позором для римского владычества».

Не довольствуясь наживой, так сказать, светского характера, пираты активно грабили и храмовое имущество, совершая святотатство, весьма порицаемое в античном мире. Многие святилища, ни разу до того не подвергавшиеся разорению, были ими захвачены и опустошены: кларосское, дидимское, самофракийское, а также храмы Асклепия в Эпидавре, Посейдона на Истме, мысе Тенаре, на Клаврии, храм Аполлона в Акции, храмы Геры на Самосе и в Аргосе и множество других. Как говорили, именно пираты впервые занесли из Азии культ Митры, широко распространившийся потом в позднеантичном мире.

Причем пираты явно обижались, когда кто-либо относился к ним именно как к разбойникам — они требовали признания за собой равных прав и именовали свою добычу военными трофеями. Они отнюдь не считали себя разбойниками и ставили себя в один ряд с царями и тиранами Средиземноморья, что, в общем-то, с формальной точки зрения, было вполне справедливо.

Руководство в этом псевдогосударстве было на вполне достойном уровне. Помимо поддержания внутреннего порядка осуществлялся строгий контроль за состоянием флота. В этих целях в Киликию свозили захваченных в разных городах ремесленников, которые составляли инженерный потенциал государства. Оно тщательно следило за обеспечением верфей всем необходимым для судостроения: в Киликию отовсюду шли строевой лес, медь, железо и прочие материалы и сырье. Полное самообеспечение кораблями, оружием и припасами стало принципом. Пираты полагали, что, действуя согласованно и держа флот в постоянной боевой готовности, они будут непобедимы.

Гнездом этого сообщества стала так называемая Суровая Киликия — гористая и труднодоступная местность, не располагавшая ни удобными гаванями, ни приличными якорными стоянками. Добраться туда извне или по морю было весьма затруднительно. Столицей и центром этой криминальной страны стал Корацезиум, расположенный на границе Киликии и Памфилии. Он был окружен цепью горных крепостей и укрепленных пунктов. Однако и в остальной Киликии, равно как и в соседних с ней землях, а также на островах, у пиратов была масса пристаней, лагерей, стоянок гарнизонов и укреплений. Их форпосты и гарнизоны находились почти повсюду: в Сирии, Памфилии, на Кипре, на Понте. Иными словами, пиратский образ жизни усвоили не только киликийцы — он стал нормой для едва ли не всего Восточного Средиземноморья. Теперь же киликийцы стали еще и правой рукой понтийского царя.

Митридат, видимо, сразу уловил возможную пользу, проистекающую от подобного сообщества. Он прямыми и косвенными путями способствовал деятельности пиратов, которая могла принести потенциальный вред римским интересам. Его поддержка способствовала тому, что деятельность киликийских пиратов вскоре уже не ограничивалась Восточным Средиземноморьем. Десятки тысяч пиратов господствовали к середине 70-х годов до н. э. на всех морях вплоть до Геркулесовых столпов. Все Средиземное море было ими заполонено. Их силы возросли настолько, что даже весьма далеко от своих родных гаваней они могли диктовать свои условия. Так, произошел ряд сражений между пиратами и силами римского флота. В частности, у берегов Сицилии киликийцы разгромили вышедший против них в море флот наместника этой провинции.

Под угрозой оказались коммуникации в самом сердце Римской республики. Рим давно уже стал мировым городом, был вовлечен в дальние торговые отношения и серьезно зависел от них. Сложности морской торговли отражались на Вечном городе перебоями в поставках не только восточных предметов роскоши, но и целого ряда ремесленных товаров, которые уже в массовом порядке ввозились из Греции или Азии. Теперь эта опасность качественно изменялась. Под угрозу ставились коммуникации внутренние, от которых зависела сама жизнь государства. Рим давно уже стал заложником поставок хлеба из Африки, с Сардинии и Сицилии. Заморские провинции, в свою очередь, оказывались отрезанными от Рима. Внезапно и как-то совсем незаметно для римлян ситуация практически вышла из под их контроля. Всего за несколько лет в морях объявился новый жестокий и беспощадный враг — в определенном смысле даже более опасный, чем Карфаген. Опасный не потому, что он был сильнее пунийцев, а потому, что сам Рим стал гораздо более уязвим, как всякая достаточно высоко организованная цивилизация.

Дело дошло до того, что сама Сицилия, когда-то с таким трудом завоеванная римлянами, стала оплотом морских разбойников. Они десантировались неподалеку от Сиракуз, разбили там хорошо укрепленный лагерь и, используя его как базу, совершали рейды грабительского характера вглубь острова. Липарские острова, несколько раз подвергнувшись набегам пиратов, предпочли платить им регулярную дань только для того, чтобы избежать дальнейших грабежей.

Однако набеги пиратов имели не только экономические, но и политические последствия. Перебои с поставками зерна в Рим накаляли ситуацию. Население города, прежде всего люмпенизированные его слои, все более и более жестко ставило вопрос о решении проблемы морского разбоя. Дело грозило обернуться дестабилизацией обстановки в самой столице, а в ситуации то затухавшей, то вновь разгоравшейся гражданской войны это могло привести к падению самого государства. Так что пираты за несколько лет стали, пожалуй, главной головной болью римских сенаторов и должностных лиц.

Ситуация резко осложнялась тем, что эта «контртеррористическая операция» не имела отчетливой и ясной цели. Пираты не были ни Карфагеном, ни царством Митридата. Рассеянные по морям и побережьям базы пиратов, как и их флоты, представляли собой настолько ускользающую натуру, что охотиться за ними было крайне сложно. Численность их флотилий к этому времени переваливала за шесть сотен кораблей. Как пишет Аппиан, «им, как морякам, легко было благодаря своему снаряжению ускользать; выступали они не из родной земли, известной всем, и не имели ничего собственного и личного, но только то, что в данный момент попадало под руку. Поэтому война с ними не была обычной, не имела ничего закономерного, ничего твердого или ясного; этим она вызывала чувство беспомощности и страха».

Это чувство усугубляли регулярные промахи и провалы римских флотоводцев. Пираты не довольствовались действиями на периферии Италии, а проникали в самое уязвимое место — в Тирренское море. Такой наглости римляне не помнили со времен войн с Ганнибалом. Один из готовившихся к выходу против них в море флот они умудрились сжечь прямо в гавани Остии, т. е. буквально в двух шагах от Рима. Проконсул Мурена с вверенным ему флотом попытался вести борьбу с пиратами на море, однако практически ничего не добился — от крупных сражений разбойники, естественно, уклонялись, сами, в то же время, нанося римскому флоту ощутимый ущерб.

Вслед за тем настала очередь проконсула Публия Сервилия Ватии. Ему вначале сопутствовал определенный успех. В 78 г. до н. э. он начал жесточайшую борьбу с пиратами, причем существенно скорректировал стратегию своих действий по сравнению с предшественниками. Сервилий прекрасно понимал, что ощутимых результатов можно достичь только в том случае, когда война будет перенесена в логово самих пиратов, возможно ближе к их центральным базам. Именно поэтому он избрал своей целью прежде всего Восточное Средиземноморье. Переведя туда свой флот, Сервилий с исключительным упорством и рвением в течение трех лет — вплоть до 76 г. до н. э. — проводил в жизнь свою программу. Он разгромил пиратские флоты в нескольких морских сражениях, неоднократно высаживал десанты на побережье, штурмовал и захватил многочисленные укрепленные поселения и порты, крепости и города на принадлежавших пиратам землях в Исаврии, Киликии, Памфилии и Ликии. Десятки кораблей пиратов были сожжены или потоплены, а сами они тысячами заканчивали свою жизнь под мечами легионеров Сервилия. Вклад его в дело искоренения пиратства был римлянами оценен по достоинству — проконсул получил триумф в Риме и почетное прозвище «Исаврийский».

Однако Сервилий Исаврийский, при всем к нему уважении, не смог завершить начатого дела. Нанеся ущерб пиратам, он не ликвидировал их гнездо, но, скорее, разворошил пчелиный улей. Симптомы этого проявились почти сразу же. Активность пиратов после короткого перерыва вновь резко возросла. Они вновь возвращаются в Западное Средиземноморье, опять проникают в Тирренское и Адриатическое моря и проводят ряд операций на побережье самой Италии. Так, в частности, пираты устроили ряд грабительских высадок на побережье в окрестностях Брундизия, а также в Этрурии, на севере Италии. Один из десантов захватил в плен нескольких женщин из знатных римских фамилий, ехавших с небольшой охраной по дороге —в том числе дочь триумфатора Марка Антония, которую отец потом выкупал из плена. Другие пираты примерно таким же образом напали на двух римских преторов — Секстилия и Беллина — и откровенно унизили в их лице все Римское государство, похитив этих должностных лиц вместе с их знаками отличия: в тогах, с сопровождавшими их слугами и ликторами. Ситуация вновь накалялась, так что откладывать ее решение было долее уже просто невозможно.

Симптоматично и показательно, что особую ненависть и презрение у пиратов вызывали именно римляне. Была ли это только «рука Митридата», или отношение к сынам Капитолийской волчицы было уже таким по всему Средиземноморью, поставлявшему «новобранцев» в пиратские ряды, — сказать сложно. Во всяком случае, когда очередной пленник, по словам Плутарха, кричал, что он римлянин, пираты устраивали нередко целый спектакль. «Они, притворяясь испуганными и смущенными, хлопали себя по бедрам и, становясь на колени, умоляли о прощении. Несчастный пленник верил им, видя их униженные просьбы. Затем одни надевали ему башмаки, другие облачали в тогу, для того-де, чтобы опять не ошибиться. Вдоволь поиздевавшись над ним таким образом и насладившись его муками, они, наконец, спускали среди моря сходни и приказывали высаживаться, желая счастливого пути, если же несчастный отказывался, то его сталкивали за борт и топили».

Новым героем войны с пиратами должен был стать вышеупомянутый Марк Антоний — кстати, отец незадачливого любовника царицы Клеопатры. В 75 г. до н. э. сенатом ему даны были полномочия принять власть над всеми морскими берегами, находящимися под римским управлением. Это и в самом деле были чрезвычайные полномочия — такой власти не имел до той поры ни один представитель власти в государстве. Проблема действительно стала смертельной. Однако, не к чести Марка, надо отметить, что его действия не были удачными. Римляне явно промахнулись в выборе главкома. Марку Антонию гораздо интереснее было то, что он сам получит в результате этих действий, чем то, что может выиграть Рим. Собственное сребролюбие и неумелость руководства привели к тому, что пятилетние действия против пиратов закончились безрезультатно, более того, сам Марк Антоний был разбит на море критским флотом, принудившим его заключить с Критом мирный договор.

Пиратство достигло своего полного расцвета. Под контролем разбойников находилось не менее четырех сотен приморских городов; флот пиратов насчитывал в общей сложности более тысячи судов разных классов. Не будет преувеличением сказать, что к 70-69 гг. до н. э. пиратские силы находились в наивысшей точке своего развития. В довершение всего Рим постигла еще одна беда. Знаменитое восстание Спартака, встряхнувшее всю Италию, происходило именно в 73-71 гг. до н. э. Его подавление потребовало от римлян невероятного напряжения сил, и относительно спокойный тон античных авторов, которые порой как бы бесстрастно и отстраненно описывают происходящие события, не должен вводить нас в заблуждение. Если только представить себе то положение, в котором оказалось государство, то становится страшно. Незаконченные войны на Востоке, разгул пиратства, ожесточенная политическая борьба группировок знати в самом Риме, бесчинствующие по всей Италии гладиаторы — все это поставило страну на грань гибели. Решать все проблемы одновременно было просто немыслимо — нужно было определяться с приоритетами.

Ситуация накалялась. Римская беднота, раздраженная приобретшими хронический характер перебоями в снабжении хлебом, находилась на грани социального взрыва. В этой ситуации в 67 г. до н. э. по инициативе плебейского трибуна Габиния был принят новый закон, который регламентировал порядок решения проблемы пиратства. Сенат предпринимал все возможное, чтобы воспрепятствовать принятию этого закона, однако не потому, что сам не желал бороться с разбойниками, а скорее в целях противодействия неслыханной концентрации власти в руках того человека, который окажется на этом посту. Тем не менее, закон все же был принят; согласно ему полномочия главкома по борьбе с пиратством существенно увеличивались.

На этот пост был избран на три года находившийся тогда в зените своей славы друг Габиния Гней Помпей. Согласно утвержденным законом порядкам, он получал неограниченную власть над всем побережьем Средиземного моря вплоть до Геркулесовых столпов на западе и берегов Понта Эвксинского на востоке. Однако права расширялись за счет того, что эта власть распространялась и на прибрежные земли на четыреста стадий (немногим менее 80 км) вглубь от береговой черты. Всем царям и правителям, подчинявшимся римлянам или находившимся в союзе с ними, было отправлено указание всячески содействовать Помпею; ему самому было дано право самостоятельно выбирать себе подчиненных командиров, набирать войско и собирать необходимые для нужд его армии денежные средства. Рим выделял в качестве стартовой суммы шесть тысяч аттических талантов серебра, достаточно солидные воинские контингенты и все наличные корабли. В результате, если вначале у Помпея оказалось 270 кораблей разных классов (от «полуторников» до квинкверем), то в конечном итоге ему выделили 500 вымпелов. Кроме того, в его распоряжение давалось 120 тысяч пехотинцев и около 5 тысяч всадников. Ему подчинялось, как пишет Аппиан, двадцать пять легатов, которых Помпей назначил руководить отдельными отрядами, задача каждого из которых была достаточно строго определена.

Помпей использовал уроки борьбы с пиратами своих предшественников и сделал из их поражений должные выводы. Стратегия борьбы в очередной раз подверглась кардинальному пересмотру. Во главу угла был поставлен повсеместный и одновременный натиск на противника. К этому моменту было ясно, что концентрация всех сил против любой из крупных баз пиратов является порочной практикой и ведет к неминуемому ускользанию основной массы врагов. Поэтому Помпей, внимательно изучив карту Средиземноморья, разделил всю его акваторию на несколько секторов. В каждый из них назначался командующим один из легатов, получая звание претора с соответствующими атрибутами и регалиями. За собой главком оставлял общее руководство и надзор за выполнением его приказаний и качеством несения службы в каждом из секторов. Таким способом пресекалась возможность пиратов к стратегическому маневру: Средиземное море разбивалось на «клетки», бегство с каждой из которых приводило разбойников лишь в руки следующего командующего. Принцип повсеместного присутствия полицейских сил обеспечил полное перекрытие морских пространств римскими военно-морскими силами. Имена многих из этих командиров дошли до нас. Командующими в Иберии и у Геркулесовых столпов назначены были Тиберий Нерон и Манлий Торкват; над побережьями Лигурийского и Кельтского морей (к югу от Галлии) — Марк Помпоний; в Ливии, Сардинии и Корсике с прилегающими островами Лентул Марцеллин и Публий Атилий. Тирренское море у берегов самой Италии стерегли Луций Геллий и Гней Лентул; Сицилию и Ионическое море до Акакрнании вверили Плоцию Вару и Теренцию Варрону; Луций Сизенна получил Пелопоннес, Аттику, Эвбею, Фессалию, Македонию и Беотию (т.е. фактически весь Балканский полуостров). Эгейское море с его островами и прилегающей к нему частью Геллеспонта получил под свой контроль Луций Лоллий; Вифинию, Фракию, Пропонтиду и само устье Понта — Публий Пизон. Ликию, Памфилию, Кипр и Финикию (один из самых ответственных участков) — Метелл Непот. Таким образом, мы имеем данные о девяти больших секторах Средиземного моря и тринадцать имен командующих. Остается не вполне ясным, как распорядился Помпей остальными легатами, находившимися в его подчинении. Высока вероятность того, что эти силы ему даже не потребовались, и он справился с задачей, используя почти половину наличных средств. Во всяком случае, в этом перечне учтены почти все территории по берегам Средиземного моря, которые имели хоть какое-то отношение к Риму: остальных командиров просто негде было разместить. Так что, скорее всего, Помпей действительно обошелся лишь частью доверенных ему сил. Стоит заметить, что многие из этих людей были в недавнем прошлом или станут в недалеком будущем консулами и другими должностными лицами; среди них окажутся писатели и историки и, в любом случае, отцы многочисленных ярких деятелей позднейшего Рима. Так что Помпей собрал и в самом деле «звездную» команду.

Если исходить из имеющихся данных, то получается, что средняя величина эскадр в каждом из секторов была около 35 кораблей. Задача всем командирам была поставлена предельно ясная и четкая: охранять вверенный сектор, причем не пассивно, а максимально активно, зачищая побережье и острова; и, самое главное, перехватывать противника, бегущего от соседа. Собственно, ничего другого и не требовалось. Сам Помпей оставил в своем распоряжении эскадру из 60 лучших боевых кораблей с отборными экипажами и морской пехотой. Он собирался использовать этот резерв там, где возникнет необходимость быстро нарастить силы. Районом собственного патрулирования он определил Тирренское море — наиболее ответственный треугольник между Италией, Сардинией и Сицилией. Это имело и практическое, и пропагандистское значение — Помпей был не только полководцем, но и честолюбивым политическим деятелем, и он прекрасно понимал, что первоочередной задачей является разблокирование торговых путей, по которым снабжалось хлебом население Италии и самого Рима.

Едва разослав своих флотоводцев по назначенным местам, Помпей сам отправился в инспекционную поездку. Сперва он навестил Западное Средиземноморье, как наиболее близкое к Риму и наиболее далекое от Киликии. Эта поездка заняла всего сорок дней, в ходе которых командующий самолично побывал во всех своих флотилиях и ознакомился с обстановкой на месте. Однако эта поездка проходила на фоне интенсивной боевой деятельности подопечных флотоводца. В течение этих полутора месяцев Западное Средиземноморье было приведено к порядку. Завершив это мероприятие, он вернулся в Рим, откуда, после краткого перерыва, отправился на Восток. В те же самые сорок дней Помпей объехал флотилии Восточного Средиземноморья. Таким образом, система слежения и ликвидации пиратов была налажена им менее чем за три месяца. Причем она не просто была инициирована, а за этот самый срок привела к практически полному решению первой половины проблемы: пресечению пиратства на морях.

Само по себе это имело важнейшее пропагандистское значение. Во-первых, чрезвычайно возросла слава Гнея Помпея в Риме. Его энергия и быстрота действий вызывали восхищение у народа, да и у многих представителей знати. Снабжение города было полностью восстановлено. Падение цен на рынках, наступление прежнего изобилия — все это вызвало потрясающий эффект. Помпей стремительно завоевывал популярность, от недостатка которой и ранее не страдал. Во-вторых, что было гораздо важнее для исхода всего дела, эти приготовления вызвали страх у самих пиратов.

Вначале они собирались дать отпор Помпею и, по возможности, расправиться с его флотом, а если повезет—то перехватить его самого. Однако скорость, с которой он обустроил «новый порядок» на морях, повергла их в панику. В результате пираты сняли осаду с нескольких городов, которые они в этот период пытались захватить, и в массе своей расползлись по контролируемым ими гаваням, под прикрытие портовых стен или скал. Фактически уже в ходе инспекционной поездки Помпея море оказалось очищено от пиратов. Однако его командиры тоже не дремали. Ревностно относясь к своим обязанностям, они повсеместно устраивали морские облавы и захватывали пиратские корабли поодиночке или по несколько единиц. В местах концентрации разбойников римляне, пользуясь своими солидными и высококвалифицированными воинскими контингентами, обрушивались на их базы. В результате в течение нескольких недель форпосты пиратской активности в Центральном и Западном Средиземноморье были ликвидированы. Оставшиеся пираты настолько присмирели, что просто не рисковали выходить в море и заниматься привычным и любимым грабежом.

Надо сказать, что в Риме Помпею чинили в это время массу препятствий. В частности, один из консулов отдал приказ расформировать флот, что потребовало вмешательства самого Помпея, который, оставив корабли в Брундизий, выехал в Рим. Однако конфликт урегулировали.

Важное значение имел эпизод, произошедший во время инспекции Помпея где-то в греческих водах. Несколько пиратских кораблей, находившихся в открытом море, выразили желание сдаться Помпею. Отлично понимая, что он должен быть жестким, но и милостивым, Помпей не причинил этим пиратам никакого зла, отобрав, однако, корабли. Это открыло шлюзы: множество пиратов и их руководителей, вместе со своими семьями, массово начали сдаваться непосредственно Помпею, избегая иметь дело с его преторами. Милосердие, проявляемое великодушным флотоводцем, обращало к нему многих, а с их помощью он выслеживал пиратов, не собиравшихся капитулировать, которых сразу же — чтобы ясно виден был контраст — подвергал жестоким репрессиям: чаще всего их распинали.

Теперь Помпей отправился в Киликию. Его приготовления были весьма масштабны. Помимо пехоты и конницы, находящихся на кораблях, он заготовил десятки осадных машин и множество приспособлений для организации штурма укреплений. Помпей не сомневался, что встретит ожесточенное сопротивление и ему придется брать один за другим укрепленные «гнезда» пиратов в киликийских горах.

И действительно, наиболее непримиримые командиры решили дать бой неподалеку от своей столицы — Корацезиума. Однако в этом сражении, подробностей которого, увы, не сохранилось, пираты были наголову разбиты. Уцелевшие укрылись в своих горных крепостях. Устрашенные размахом приготовлений Помпея и, самое главное, невиданной прежде в римских командующих решимостью, пираты решили, что, сдаваясь на милость победителя и не отягощая своей вины дополнительным сопротивлением, они гораздо скорее встретят сочувствие у безжалостного римского полководца. Поэтому начался форменный парад капитуляций. Войско и флот Помпея едва прибыли в Киликию, как жители Крага и Антикрага — двух самых больших укрепленных замков — сдались им без боя. Вслед за ними точно так же поступили и другие горные киликийцы; в результате буквально на глазах грозный оплот морских разбойников опустился к ногам победоносного Помпея. В общей сложности за несколько дней капитулировало 120 городов, портов и замков! Не менее 10 000 пиратов либо погибло в сражениях на море, либо сдалось в плен.

Жители укреплений не только сдавались сами, но и выдавали собственное имущество и, что самое главное, оружие — как уже готовое, так и только изготовлявшееся. Вместе с оружием сданы римлянам были и все корабли — опять-таки, как достроенные, так и стоявшие на стапелях. Кроме того, римлянам достались огромные стратегические запасы сырья, копившиеся у разбойников —медь, лес, железо, парусина, канаты и т. п. Войска Помпея освободили тысячи пленников, которые либо работали на пиратов, либо дожидались в плену выкупа, который за них должны были заплатить. Все они были возвращены на родину.

Лес, заготовленный для строительства кораблей, Помпей приказал сжечь. Источники приводят разные данные о количественном составе приобретенных Помпеем корабельных трофеев. Так, Аппиан сообщает, что в ходе операций командиров Помпея на морях силой был захвачен 71 корабль. В Киликии же Помпей получил сданными без боя 306 кораблей. Данные Плутарха несколько отличаются. По его мнению, Помпей захватил 90 судов «с окованными медью носами». В источниках есть данные и о якобы уничтоженных 900 недостроенных судах, равно как и о захваченных Помпеем 400 кораблях. Как бы то ни было, трофеи впечатляли.

Большинство прочих запасов, пригодных к транспортировке и достаточно компактных, было отправлено в Рим — как, впрочем, и все пригодные для службы корабли. С пиратами разобрались схожим образом. Помпей провел своего рода отбор, в результате которого пострадали и были казнены лишь наиболее злостные зачинщики и вожди пиратского движения. Однако подавляющее большинство этой публики примкнуло к пиратам отнюдь не по доброй воле. Люди, лишившиеся в силу различных обстоятельств средств к существованию и вынужденные промышлять морским разбоем, получили прощение. Их по приказанию Помпея расселили в городках Суровой Киликии, опустевших в результате войн с Митридатом — Малее, Адале, Эпифании, Солах и ряде других. Некоторые из этих людей были отправлены на поселение в Ахайю, в Димы.

Надо сказать, что в ходе этой кампании произошел еще один, довольно курьезный, случай. Один из римских командующих, Метелл (родственник товарища Помпея по Испанской войне) еще до избрания Гнея с его чрезвычайными полномочиями был отправлен на Крит с заданием ликвидировать это второе по значению после Киликии гнездо пиратов в Средиземном море. Осада затянулась. Узнав о победе Помпея и о том, как он обошелся со сдавшимися в плен пиратами, жители Крита отправили к флотоводцу гонцов. Они писали Помпею, что Крит, как ни смотри, входит в ту самую прибрежную зону, которую сенат определил ему в безраздельное управление. Поэтому они и ищут у него поддержки и защиты от римского же полководца. Ситуация, в которую попал Гней, была весьма двусмысленной. Отправленный им на Крит офицер —Луций Октавий — примкнул к пиратам и выставил Помпея в странном и, мягко говоря, невыгодном свете, воюя против своего же товарища по армии. Получалось, что Помпей взял под защиту врагов Рима и хотел лишить триумфа полководца, потратившего столько сил на борьбу с этими самыми врагами. Метелл все же взял Крит, расправился с пиратами, а Октавия с позором отослал обратно, выгнав из своего лагеря. Только бешеная популярность Помпея помогла спустить дело «на тормозах».

Таким образом, война с пиратами, которая всеми без исключения (в том числе, безусловно, и самим Гнеем Помпеем) расценивалась как затяжная и кровопролитная, на деле оказалась более чем успешной и чрезвычайно короткой. Главной причиной такого скорого решения проблемы явился не перевес сил, а их грамотное распределение и применение. По мнению многих исследователей, Гней Помпей нигде не проявил себя столь ярко, как в этом кратком эпизоде своей жизни, посвященном борьбе с пиратами — и это несмотря на то, что он дал множество битв и показал себя ярким и неординарным политиком. Талант Помпея проявился прежде всего в фазе организаторской и подготовительной работы. Исключительную роль сыграла и пропагандистская кампания. Противник еще до начала боевых действий был полностью деморализован. Не вступая в сражение, пираты уже проиграли войну. Помпей создал прецедент, который, в сущности, определил его дальнейшую судьбу. Именно в силу молниеносного, красивого и почти бескровного решения проблемы киликийских пиратов Помпею, еще находившемуся в Азии, были под давлением римского народа даны неограниченные полномочия для борьбы с Митридатом. Он становился неограниченным начальником, получал право воевать и заключать мир, где хочет, и кого хочет делать друзьями римского народа или считать врагами, а также распоряжаться всеми римскими войсками, которые находились вне пределов Италии. Ни один из государственных деятелей Рима ранее не облекался такими полномочиями. Так киликийские пираты, сами того не подозревая, проложили Риму путь к грядущей неограниченной императорской власти.

Но главным препятствием на пути к спокойствию в Римском государстве стали страшные по своему ожесточению и размаху гражданские войны. Республика корчилась в муках, доживая последние десятилетия, но претенденты на единоличную власть, сражаясь друг с другом, в том числе и на море, растянули эту агонию на добрых (или не слишком добрых) полвека.

Насколько высока была роль флота, римляне поняли еще в годы «союзнической войны» в Италии. Тогда, в 90 г. до н.э., опасаясь вторжения в окрестности Рима флотов восставших племен (которые, в массе своей, и отстраивали Риму суда для борьбы с Карфагеном), они впервые зачислили в ополчение вольноотпущенников, что само по себе было неслыханно, и определили их охранять морское побережье от Кум до Рима.

В 85 г. до н. э. в Рим возвращался Сулла, имея массу трофеев после первого разгрома Митридата и в ореоле славы. В частности, он привел с собой множество кораблей бывшего понтийского флота. Консулы Луций Корнелий Цинна и Гней Папирий Карбон спешно собирали флот, стоявший в гаванях Сицилии, и ремонтировали корабли. Стремясь упредить Суллу, оба консула переправили свои войска на кораблях в Либурнию на территории Илиирии. Однако кораблей было мало, и переправлять войско приходилось по частям. Если первый отряд ушел на балканский берег вполне нормально, то второй буря застигла у самого Брундизия, и спасшиеся солдаты отказались выступать против соотечественников. Поднялся бунт, в ходе которого Цинну убили. Так, из-за нехватки сил флота, расстроилось первое выступление против Суллы. Сулла же, в свою очередь, в 83 г. до н. э. явился в Брундизий с войском, размещенным на 1 600 кораблях! Естественно, город и не думал сопротивляться.

В 82 г. до и. э. Сулла, воюя в Италии, придавал большое значение лишению противников их флота. В Неаполе одной из главных целей его войска стали триремы, стоявшие в городской гавани. Постепенно Италия переходила под власть Суллы, а его противники — опять же морем — бежали, кто куда: на Родос, в Африку и т. д. Примечателен один эпизод. Когда один из консулов — Марий, племянник знаменитого полководца и реформатора армии — покончил с собой, его отрубленную голову доставили Корнелию Сулле. Тот положил ее не где-нибудь, а именно на Форуме перед рострами с трофейных кораблей (которыми была украшена ораторская трибуна), и сказал при этом свою знаменитую фразу, имея в виду молодость поверженного противника: «нужно сначала стать гребцом, а потом управлять рулем». Показательно употребление Суллой именно флотской терминологии.

Флот пригодился Сулле и для добивания противников — вскоре Помпей был отправлен с ним и войсками в Африку, чтобы ликвидировать Папирия Карбона.

Однако вслед за этим наступило не то чтобы затишье, но переориентация сил флота. Он в основном использовался для борьбы с пиратами, Митридатом, доставки войск в Испанию. Внутренние свары временно перешли в относительно скрытую фазу.

Источник:

Хлевов А. А. Морские войны Рима. «Издательский дом Санкт-Петербургского государственного университета». Санкт-Петербург, 2005.