Абордажный «ворон» – corvus (Хлевов А. А.)

Дискуссионность конструкции «ворона» — Философия применения «ворона» — Принципиальные новшества в конструкции этого приспособления.

Собственно, изобретение абордажного мостика, «ворона» (harpago corvus), стало наиболее известным римским «ноу-хау» в области морских вооружений — не единственным, конечно, но столь важным именно потому, что позволило римлянам в буквальном смысле выжить и выстоять в начальный, самый решающий и тяжелый период их «обживания» на морях. Он являлся сооружением достаточно синкретическим, соединяющим в себе несколько отдельных инженерных решений, большинство из которых не являлось чем-то экстраординарным, однако впервые они оказались собранными вместе в одной конструкции.

Итак, «вызовом» являлась необходимость быстро и гарантированно переправить на борт вражеского судна партию морской пехоты в полном вооружении. Ответом явилось сооружение стационарного и практически безотказного устройства, которое —при всей своей примитивности и очевидности получаемых преимуществ, — судя по всему, так никогда и не было ни скопировано, ни применено противниками. Единственное внятное и подробное описание этой конструкции приводится Полибием. Есть смысл процитировать этого автора целиком, ибо пассаж действительно уникален: «На передней части корабля утверждался круглый столб в четыре сажени длиною и в три ладони в поперечнике, с блоком наверху. К столбу прилажена была лестница, подбитая с помощью гвоздей поперечными досками в четыре фута ширины и в шесть сажен длины. В дощатом основании лестницы было продолговатое отверстие, коим лестница и накладывалась на столб в двух саженях от начала ее; по обоим продольным краям лестницы сделаны были перила вышиною до колен. На конце столба прикреплено было нечто наподобие железного заостренного песта с кольцом наверху, так что все вместе походило на орудие хлебопека; через кольцо проходил канат, с помощью которого во время схватки судов ворон поднимался на блоке и опускался на палубу неприятельского корабля спереди или с боков, когда во избежание бокового нападения нужно было повернуть корабль в сторону. Как только вороны пробивали палубные доски и таким образом зацепляли корабли, римляне со всех сторон кидались на неприятельское судно, если сцепившиеся корабли стояли бок о бок; если же корабли сцеплялись носами, тогда воины переправлялись по самому ворону непрерывным рядом по двое. При этом шедшие во главе воины держали щиты перед собою и отражали удары, направляемые с фронта, а следующие за ними опирались краями щитов о перила и тем ограждали себя с боков».

Описание, как видим, настолько исчерпывающее, что явственно выделяется на фоне даже относительно подробных «словесных портретов» иных типов вооружения. Собственно, каких-то особенных реконструкций даже и не требуется, почти все понятно и из самого описания Полибия. Вертикально установленный на корабле столб высотой около 7 м 40 см и толщиной порядка 27 см, шарнирно закрепленная вблизи его основания деревянная лестница длиной чуть больше Ими шириной 1 м 20 см, а также система ее подъема и наведения — вот и все. Несомненно, столб, являвшийся основой всей конструкции, был один, и лестница крепилась у его основания, но узел крепления был смещен несколько назад от места пересечения столбом палубы корабля. Это делалось для того, чтобы правильно и рационально распределить нагрузку на канат при подъеме «ворона», иначе усилие потребовалось бы слишком большое: очевидно, что для быстрого и эффективного подъема «ворона» проекция оконечности самого мостика должна была находиться как можно ближе к столбу, обеспечивая, в то же время, досягаемость палубы соседнего корабля. В таком случае проще решалась проблема поворота всего сооружения, хотя и в таком варианте текст Полибия не дает адекватного ответа, как именно это делалось. Во всяком случае, «ворон» наводился на цель путем доворота конструкции вокруг одной-единственной оси, и осью этой был пресловутый вертикальный столб.

Единственное относительно темное место — крепление пресловутого «орудия хлебопека». В самом деле, если прочесть текст буквально, то получается, что эта штуковина—массивный металлический груз, заостренный, как клюв птицы, — располагался чуть ли не на вершине опорного столба всего сооружения. Делать ему там явно было нечего, поскольку с неподвижного столба он никак не мог оказаться на палубе вражеского корабля — что, собственно, и было его единственным предназначением. Все мало-мальски научные реконструкции размещают этот груз на оконечности самого мостика, что вполне оправдано и единственно логично и с боевой, и с инженерной точек зрения. Единственным прояснением данного вопроса может быть предположение, что в тексте Полибия и в самом деле речь идет о двух разных столбах —одном, стоявшим в основании всей конструкции, и другом, являвшемся своего рода силовым лонжероном самого абордажного мостика. На конце последнего, собственно, и размещался этот самый железный груз. То, что первый столб, так тщательно описанный Полибием, не мог быть конструктивной частью мостика, очевидно хотя бы из того обстоятельства, что он имел круглое сечение, что особенно подчеркнуто нашим информатором. Решительно невозможно понять, для чего бы потребовалось использовать в качестве лонжерона мостика-лестницы круглое бревно, при учете того, что все остальные элементы конструкции, с ним сопряженные, имели плоские грани. В этом случае куда уместнее и грамотнее смотрелся бы использованный в таком качестве деревянный брус квадратного или близкого к нему прямоугольного сечения. Не уступая оцилиндрованному бревну в продольной прочности, он явно выигрывал в плане удобства сборки и общей прочности конструкции (прибивать поперечные доски настила лестницы к брусу, надо заметить, неизмеримо удобнее и надежнее, чем к круглому бревну). Во всяком случае, любой здравомыслящий инженер забраковал бы конструкцию с круглым столбом.

Естественно, все изложенное — лишь версия, однако стоит заметить, что при всех разногласиях в тонкостях конструктивных решений этого относительно загадочного сооружения практически ни у кого из отдающих себе отчет в том, что они пишут, авторов нет серьезных противоречий касательно общей концепции и, если угодно, философии применения этого рода оружия. Напомним, что в морских сражениях ряд кораблей римлян, вооруженных «воронами»—и довольно значительный ряд, надо заметить, — все же был потоплен. Большинство из них эта печальная участь постигла относительно недалеко от берега, на мелководье, что позволяет надеяться, что морская археология, делающая в последние полвека потрясающие успехи, вскоре даст, наконец, ответ на весьма важные вопросы, предоставив нам возможность ознакомиться с остатками реального «ворона», сохранившегося под толщей воды. Во всяком случае, в отличие от, скажем, реконструкции мотивов поведения Антония или Клеопатры в ходе битвы при Акции, это задача вполне решаемая. Вопрос времени, как говорится.

Рис. 1 «Ворон» и его боевое применение. Источник: Маркс Э., Тинджей Г. Римляне. «Росмэн». Москва, 1998.

Возвращаясь к философии применения «ворона», заметим, что она, как и сама конструкция, вобрала в себя несколько целей и задач, каждая из которых была успешно разрешена. Так, идея абордажного боя была явно не нова — испокон веку и критяне, и финикийцы, и эллины благополучно занимались абордажем. Собственно, такой — один из самых распространенных — вид военно-морской активности, как морское пиратство, был напрямую и неразрывно связан именно с абордажем. Иначе мероприятие вообще теряло смысл: например, протаранить «купца» было глупо, поскольку он, очевидно, быстро бы затонул, оставив у пиратского экипажа лишь ощущение спортивной гордости от успешной погони за добычей. Следовательно, надо было высаживаться на палубу не слишком поврежденного (ну, например, со сбитыми с одной стороны веслами) либо вконец запуганного (в смысле экипажа) корабля — со всеми возможными последствиями, в том числе — с перспективой ожесточенного сопротивления команды или воинов, имевшихся на борту. Массовые случаи абордажа, дополнявшего таранные атаки «на уничтожение», изобильно разбросаны по страницам, посвященным древними авторами боевой службе эллинских флотилий и великим морским битвам эпохи греко-персидских войн, Делосского союза, осады Сиракуз, и т. д. и т. п.

Идея абордажного мостика или трапа также лежала на поверхности. Они использовались издавна, поскольку полагаться на то, что все воины сумеют просто и легко перепрыгнуть на чужой корабль даже с дистанции в пару метров, очевидно, мог только очень безответственный стратег — тяжесть вооружения, волнение на море и противодействие противника делали эту задачу более сложной для нападавших, чем для оборонявшихся. Поэтому за сообщениями о воинах, перебравшихся на палубу противника, в любом античном источнике следует видеть в том числе (не всегда, разумеется) и применение тех или иных настилов для переправы этих воинов, имевшихся на многих боевых кораблях — что называется «по штату». Не менее очевидной была и необходимость снабжения этих трапов и мостиков перилами, облегчавшими переправу на борт вражеского судна. Так что коробчатая конструкция, несомненно, также не была римским изобретением, а успела «обрасти бородой» задолго до закладки флота в Остии или битвы при Милах.

Таким же старым был и принцип фиксации вражеского судна с помощью специальных приспособлений. Разного рода «кошки» на канатах, несомненно, имелись в арсенале любого судна, собиравшегося брать кого-либо на абордаж. Метавшиеся, выбиравшиеся и фиксировавшиеся в натянутом положении при помощи мускульной силы рук самих моряков, они представляли собой в течение какого-то времени единственное средство для «заарканивания» судна противника. Определенным шагом вперед являлось изобретение приспособления, которое именуется в античной литературе «manus ferrae», т. е. «железная рука». При всей неясности того, как конкретно выглядела эта штука, не вызывает сомнения, что, в сущности, это был огромный железный багор или просто крюк, принципиальным отличием от старой доброй «кошки» у которого была жесткость самой конструкции. Крюк мог как цепляться за борт корабля противника, так и пробивать палубу. Вместо каната присутствовала твердая штанга, на конце которой и крепился сам крюк. К сожалению, не представляется возможным обоснованно ответить на вопрос, как эта штанга выглядела. Сомнительно, чтобы это был цельнометаллический стержень, но деревянное древко могло быть довольно легко перерублено противником — требовалась как минимум оковка, как у гарпакса. И еще один вопрос остается открытым: как именно наводился и пускался в действие этот инструмент — держали ли его в руках члены экипажа, либо он был шарнирно закреплен на палубе или крепился к борту? Шансов отыскать на морском дне ответ куда как меньше, чем в случае с «вороном». Но, в любом случае, система преследовала цель зафиксировать вражеское судно максимально надежно близ собственного борта. И, как ни смотри, конструкция генетически являлась предшественником «ворона».

Теперь-то самое время ответить на вопрос — в чем именно заключалось пресловутое «ноу-хау» римлян? В трех основных вещах. Прежде всего, римские инженеры объединили в одном приспособлении все необходимые функции, сделав его универсальным. Вместо отдельных систем захвата судна, удержания его на близком расстоянии и переправки на его борт абордажной команды появилась единая конструкция, соединившая все три. Обивка мостика «ворона» досками позволяла надежно прикрыть от метательного оружия солдат абордажного подразделения на стадии сближения с судном противника: поднятый «ворон» прикрывал вполне приличное пространство за собой и защищал от фронтального огня. Прочные перила предохраняли ноги солдат после опускания мостика. Падающий по дуге с высоты в несколько метров «клюв» пробивал все на своем пути и накрепко застревал в конструкциях корабля противника, глубоко уходя в палубу. Поднять его, очевидно, никогда не удавалось, а почти сразу после его опускания делать это было уже бессмысленно. После этого корабль противника уже при всем желании не мог оторваться от прицепившегося к нему «римлянина». Удобство и просторность самого мостика обеспечивали исключительно эффективное перемещение по нему легионеров. Теоретически ширина в 1,2 м позволяла «бочком» двигаться даже троим воинам, однако в данном вопросе скорость имела гораздо большее значение, чем массовость. Безусловно, легионеров из морской пехоты тренировали как на реальных кораблях, так и на наземных тренажерах, соорудить которые было еще проще, чем на судне. Поэтому навык, отработанный регулярными тренировками, приводил к столь впечатляющим результатам. Практически для того, чтобы преодолеть бегом и в полном вооружении, после старта с места, те 11 м, которые составляла длина мостика, легионеру требовалось от 4 до 5 секунд. Вот искомая скорость переброски воинов на вражескую палубу. Даже если противники были готовы к применению «воронов», все, что им оставалось — ждать появления легионеров на своей палубе. Очевидно, бой на самом мостике был если и возможен, то всегда оканчивался победой легионеров.

Далее, римляне соорудили и применили устройство, которое, с точки зрения инженерной мысли нашего времени, относилось фактически к классу полуавтоматических. «Ворон» не требовал дополнительных операций при его применении в бою. Ручная работа прислуги заключалась в том, чтобы в преддверии боя кабестанами и ручными лебедками привести его из походного в боевое положение, т. е. поднять. Наведение относительно курсового направления могло осуществляться в относительно большом временном интервале — уже за сотню метров становилось ясно, под каким углом сойдутся суда, кардинально его изменять было уже поздно и той, и другой стороне, поэтому на доворот конструкции оставалось — даже при фронтальном, лобовом схождении, не менее 10-12 секунд, а обычно и больше. Учитывая, что наводилось не орудие, а мостик, его нужно было, по сути, просто вывесить в сторону угрожаемого борта своего корабля. После этого оставалось только ловить момент — когда в радиусе досягаемости «клюва» оказывался подходящий участок вражеской палубы, нужно было либо отдать лебедку, либо обрубить канат — и все. Единственное, что требовалось от оператора этого орудия — хороший глазомер и определенная опытность в своем деле, что также достигалось тренировкой. Самое главное, что «ворон» не требовал никаких манипуляций при его непосредственном боевом применении.

Но, конечно, главным «изобретением» римлян были их легионеры. Об этом необходимо помнить всегда, поскольку никакие «вороны» и «железные руки» не имели бы смысла без этих людей, которые изначально не мыслились в качестве войска, применяемого на корабле, но исключительно удачно вписались в его параметры и стали основой боевой мощи римского флота на долгие века.

Источник:

Хлевов А. А. Морские войны Рима. «Издательский дом Санкт-Петербургского государственного университета». Санкт-Петербург, 2005.